Самуил подступился тогда к отцу:
- Слушай, сделай что-нибудь, чтоб разрешили. Я к тебе никогда с подобными просьбами не обращался. Неужели нельзя пустить человека съездить посмотреть страну, где родилась его мать?
Яков, как ни странно, не отказал ему: хотя и не дал прямого согласия, но через несколько дней многозначительно сказал сыну, что похлопотал за него перед одним из своих старых знакомых и тот дал положительный ответ - при условии, если сын будет во Франции вести себя прилично.
- Ты учти, я за тебя поручился,- сказал он Самуилу, но тот только смазался в вежливой улыбке: не очень-то ему поверил.
- Подождем,- сказал он.- Подавать документы можно раз в полгода.
Но оказалось, что это не для всех так - кое-кто мог подавать их хоть каждую неделю.
Вечером того же дня ему позвонили и благозвучный, слегка ироничный женский голос спросил его:
- Самуил Яковлевич? Что же вы в ОВИР заявлений не подаете?
- Так я их подавал недавно! - он от неожиданности не нашел сказать ничего лучше.
- Ну и что с того? Подавайте снова. Можете хоть завтра. Лишь бы день был приемный...
Он подал документы и - недели не прошло - получил долгожданное разрешение. Теперь путь во Францию был свободен и для него. Он поехал с матерью в мае 81-го года, сразу после прихода к власти французских социалистов во главе с Миттераном, но для обоих это было уже не столь важно. Вся семья провожала их на Белорусском вокзале: подобная поездка была в то время незаурядным событием - и отец в который уже раз напоминал и докучал Самуилу:
- Учти, я за тебя поручился. Веди себя там достойно...
Cын в последний раз пообещал и тут же забыл о своем обете. С первого до последнего дня поездки он не отрывался от окна: глядел на Польшу, Германию, Бельгию - страны, которые мать пересекала когда-то в ином направлении и с другими мыслями и намерениями. Богатство, нарядность и красочная пестрота Парижа и его окрестностей поразили его: перемещение из Советского Союза в западную страну можно было сравнить тогда с перескоком с газетной полосы с плохой бумагой и с серым мажущимся текстом на яркую глянцевитую журнальную обложку. Он ходил по городу как по музею, не пропускал ни одной витрины и изучал ее, как другие разглядывают картины в Лувре. Рене наблюдала за ним и была одновременно и рада и озабоченна: довольна, потому что гордилась своей страной и еще потому, что, когда сама все уже видела, остается удовольствие показать другому, детям в особенности. Озабочена же она была тем, что сын мог увлечься, а дома у него оставалась жена, которая вряд ли бы освоилась с новой страной, квартира, дача и хорошая работа, которой она сама бы позавидовала, если б была моложе...
Сын тоже наблюдал за матерью. Они остановились у Сюзанны, по чьему приглашению приехали. Сын стал звать для простоты Сюзанну тетей, хотя тетей она была не ему, а Рене, и они сразу поладили: оба были веселы, ироничны и лукавы и посмеивались над чересчур серьезной матерью. Сын привез тете колье из синтетических александритов: это были, конечно, не настоящие камни, которые составили бы целое состояние, но и эти немало стоили. Тетя сразу справилась о них в справочнике - она была все-таки вдовой ювелира, и дома у нее имелись нужные книги: сын поставил себя на должный уровень - знай, мол, наших. Он охотно проводил время с теткой - та тоже с удовольствием брала его с собой и водила по магазинам и рынкам, где представляла своим знакомым и поставщицам:
- Мой племянник из Москвы. Слышали такую?
- Слышала,- сказала одна, торговавшая фасолью: тетка покупала только у нее - так же как хлеб только в одной булочной: там он был, по ее мнению, лучше, чем в других местах.- Москва - это где в одном магазине есть молоток и нет гвоздей, а в другом есть шурупы, но к ним нет отвертки.- Такова была тогда наша тогдашняя зарубежная репутация.
Тетя потеряла сына от рака и не могла оправиться от утраты. Она дала Самуилу халат покойного и просила его спускаться к завтраку в нем, не чинясь приличиями. Тому было сначала неловко, потом он раскусил ее хитрость и вовсе перестал снимать халат - тетка могла наслаждаться дивным зрелищем и предаваться пороку в открытую:
- Совсем как мой сын! Если б я видела еще хоть чуть хуже, чем теперь: скоро так и будет - вовсе бы не отличила!.. А где, кстати, бутылка, которую вчера начали? Там была половина - я ее оставила на сегодня.
- Не знаю,- смиренно отвечал мнимый Пьер.- Может, я перепутал, когда брал вчера наверх воду?
- Оо! Ты слыхала?! - обращалась она к помалкивающей Рене, которой было немного неловко с ними обоими.- Он перепутал! Совсем как мой сын! Этот тоже все путал и всегда одно и то же! Что будем есть сегодня? - спрашивала она Рене.
- Не знаю. Я уже не могу больше: сыта по горло.
- Аа! - отмахивалась тетя с пренебрежением и спрашивала Самуила: - Ты омаров ел?
- Нет, конечно.
- Сегодня будет. Роже привезет. Из Парижу! - Париж она произносила с шиком: "Парис".- У него сегодня парижский день. Жалуется, что женщины очень дороги, но ездит. Ты не намерен присоединиться к нему? - спрашивала она гостя.
- Нет. Мне отец сказал, чтоб я вел себя достойно.
- Это правильно,- одобряла она: не преследуя маленькие грешки, без которых жизнь казалась ей пресной, она не прощала грехов капитальных.- Жаль только, что ты не привез с собой женушки. Какая она у тебя?
- Красивая,- отвечала за сына мать.
- Красивая - это хорошо. Красивые добрее некрасивых. Не всегда, конечно, но обычно. Надо было тебе привезти ее,- сказала она сыну значительно, будто за этим скрывалось что-то важное, потом вернулась к старым обидам.- Но это ничего не меняет - красивая или нет, все равно мужчины налево ходят.- Она очень любила покойного мужа, но обида оставалась до сих пор, и она не стеснялась спрашивать ее причины: - Объясните мне одно: я до сих пор не могу этого понять - почему мужчины ходят на сторону?..- Она оглядывала гостей, не дожидалась, естественно, ответа - да и не ждала его: этот риторический вопрос нужен был ей, чтоб продолжить свое повествование: Мы же все знали, куда они ездят: собирались несколько приятелей по делам в Париж, а мы все в курсе дела были. Жены, я имею в виду... Что они находили там такого, чего у нас не было?..
Пауза грозила затянуться. Мы не были уполномочены отвечать за дядю Андре.
- Это вы меня спрашиваете, тетя, или маму?.. Я, например, не знаю. Думаю, вам нужно объявить конкурс на решение этой проблемы и обещать за него премию.
- Теперь-то мне это зачем? Все, я уже вышла из употребления. Hors de service! - и улыбалась женственно и загадочно, как привыкла улыбаться в молодости.- Мне теперь только и осталось, что радоваться тому, как я объегорила страховую компанию. Они в обморок падают, когда я вхожу в их контору. Я ведь еще на год их нагрела - с тех пор, как ты была! - с гордостью сообщала она Рене, внимательно разглядывая ее при этом; на Самуила она так не смотрела: с этим все было ясно...
С Роже вышла история. Это был хромой, увечный человек, пристроившийся к фирме Андре, потом - к Сюзанне: в ее доме он был садовником, шофером, механиком - кем придется. С сыном он вел себя подобострастно, словно тот делал ему большое одолжение, снисходя до разговоров с ним и имея с ним дело: он ведь был из правящего клана фирмы. Сын подумал, что таков он по характеру или напускает на себя подхалимство, чтобы угодить тете, но дело было не в этом: точно так же вела себя и полька, ходившая к тете убирать помещение. Она жила в крохотной квартирке недалеко от тетиного дома, и Роже, бывший с ней накоротке, привел как-то своего нового друга к ней на чай. Для нее это (если ей верить) было великим событием: как же, такой господин осчастливил ее своим приходом. (У польки было, конечно же, свое имя, но все звали ее по национальности, как если бы это была главная ее особенность - тут было над чем призадуматься.)
Роже ездил в Париж по делам фирмы и забирал с собой сына. Это было выгодно обоим: Самуилу из-за бесплатного проезда (деньги тогда меняли в обрез, и их было мало, как у матери в ее прежних зарубежных поездках), Роже - потому что он вез с собой большие ценности и ему было так спокойнее. Сыну нужен был попутчик и проводник еще и для того, чтобы поближе познакомиться с городом и его нравами: одно дело, когда один входишь в кафе, где тебя никто не знает, другое - когда тебя сопровождают и представляют: видишь тогда лица людей, их мимику в их естественном, первозданном виде. Официанты и бармены, приятели Роже, встречали русского без особого восторга: что-то в нем их раздражало. У них был профессионально быстрый взгляд на людей: они обязаны были вычислить среди посетителей кафе неблаговидных особ и злоумышленников. Свое неодобрение они выражали по-разному:
- Что это ваш приятель такой небритый? - спросили однажды у Роже.-Бритва плохая? - Быть гладко выбритым входило в правила хорошего тона в этом непривилегированном слое населения, который не мог позволить себе вольностей.
