— Ах, что за вид! Ведь я говорила!
Под ногами молодых людей расстилалась во всей своей летней красе лаутербрунненская долина, залитая жгучим золотом солнца.
— Послушайте, Надежда Николаевна, когда вы вглядываетесь в такой ландшафт, не находит на вас неодолимое желание броситься из окошка навстречу всей природе, заключить в объятия целый мир? Девушка рассмеялась.
— А на вас находит? Ну, бросьтесь.
— Извольте. Господи благослови!
Он готовился соскочить с окна; Наденька вовремя удержала его за руку.
— Что за ребячество! Ведь расшиблись бы.
— Наденька! Лев Ильич! Домой! — донесся снизу голос Лизы.
— Уже? — удивилась Наденька. — Надо бы как-нибудь увековечить свое пребывание на этой высоте… Нет ли у вас карандашика?
— Есть.
Ластов вынул бумажник.
— Но стена слишком шероховата, — сказал он, — ничего не напишешь. Вот у меня визитная карточка — распишитесь на обороте.
— Гуси-лебеди, домой! — раздалось опять снизу. — Где вы запропастились? Обедать пора, скоро два часа.
— Ах, скорей, скорей! — заторопила Наденька, выхватывая из рук молодого человека карандаш и карточку, и, приложив последнюю к стене, расчеркнулась на ней: "Н. Липецкая, 2/14 июля 186-г."
— Спрячьте же куда-нибудь, да подальше, чтобы никто не нашел.
Ластов приподнялся на цыпочки и втиснул карточку в глубокую расщелину над окном.
— Здесь и дождем не захватит. Он соскочил внутрь развалины.
— А я-то как? — сказала гимназистка. — Ведь высоко.
— Упритесь на мое плечо.
— А вы закройте глаза.
— Могу.
Едва коснувшись плеча молодого человека, ловкая барышня в миг соскользнула на землю.
XII
КАКОЕ НАЗНАЧЕНИЕ ЖЕНЩИНЫ?
— Так вы, Александр Александрович, о нас одного мнения с Наполеоном?
— С Наполеоном?
— Да, с Первым. Помните, как он выразился на вопрос m-me Stael: какую женщину он уважает более всего?
— Как?
— "Без сомнения, — сказал он, — la respectable femme, qui a fait le plus d'enfants[77] ".
— Co стороны француза подобный ответ был, конечно, не совсем деликатен, — усмехнулся Змеин, — тем более, что женщина, предлагавшая вопрос, явно напрашивалась на любезность: "Вас, мол, сударыня, я уважаю более всех". Но со своей точки зрения, Наполеон рассуждал весьма логично.
— А с вашей точки зрения? Впрочем, что ж я спрашиваю: ведь вы ученик Куторги?
— Во взгляде на женщин я действительно схожусь с ним отчасти.
— Значит, и по вашему, человеческие самки только пищат, не поют?
— Гм, казусный вопрос. Мне нравится, признаться, женское пение; но как знать — может быть, из пристрастия? Ведь и птичьим самцам, я уверен, писк их самок кажется очаровательнейшим пением.
— Ну, пошли! Птичьи самцы одеты всегда в пестрое, праздничное платье, самки — в серое, будничное, следовательно, они сандрильоны, назначение которых сидеть дома, производить себе подобных и т. д., и т. д.
— Совершенно справедливо. И назначение человеческих самок — семейная жизнь.
Лиза сделалась серьезною.
— Вот вы, мужчины, какие деспоты, что не хотите в нас признать даже равных с вами умственных способностей! И все только потому, что вы телом сильнее. Смеются над средневековым кулачным правом, а что же это, как не вопиющее кулачное право? Я не отрицаю факта, что нынче много пустых женщин; но отчего их много? Оттого, что вы, мужчины, сделали из них этих кукол и рабынь, что вы не даете развиться им, что вы столько раз напевали им: "волос бабы долог, ум короток", что они, наконец, и сами тому поверили.
— А вы, Лизавета Николаевна, затем, вероятно, остриглись, чтобы показать, что не подходите под общую мерку?
— Да, затем! — отвечала с сердцем экс-студентка. — Так как вы уже затронули этот вопрос, то знайте же, что я пожертвовала своими волосами в пользу недавних питерских погорельцев.
— Честь вам и слава; вы уподобились, значит, карфагенским женам. Но спрашивается, куда деть погорельцам такой небольшой кусок каната? Разве с горя повеситься?
— Ваши остроты, Александр Александрович, совершенно неуместны. В жалком положении погорельцев и какие-нибудь восемь рублей, которые я получила от парикмахера за свою шевелюру, немаловажная помощь.
— Ну, восемь рублей у вас, пожалуй, и так бы нашлось; для такой суммы не стоило лишиться волос, этой истинной красы женщин.
— Хорошо, оставим этот вопрос, Так, по-вашему, только замужняя женщина достигает своего назначения?
— Да, незамужняя — незрелый плод…
— Который, в ожидании великого счастья быть выбранным в сожительницы одним из вас, должен сидеть сложа руки и помирать с голода?
— Нет, и незамужняя женщина должна трудиться. Я даже допускаю, что силам женщины доверяют до сих пор слишком мало, что круг деятельности ее мог бы быть обширнее нынешнего. Зачем бы ей не быть, например, конторщиком, управляющим домом или имением, фотографом, женским врачом? При незначительной семье подобные обязанности она могла бы исполнять даже во время замужества.
— А! Вот видите. Значит, замужество только помеха, значит, незамужняя женщина еще лучше замужней может исполнять свой человеческий долг. Что же вы говорили о незрелом плоде?
— И повторяю: незамужняя женщина — незрелый плод. Пусть ее ставит себя по возможности независимо, зарабатывая свой собственный хлеб; но положение ее выжидательное. Уже поэтому (не говоря о ее меньших умственных способностях) женщина не может занимать должностей, более важных: профессорских, чиновничьих, потому что в этих должностях она не могла бы выйти замуж.
— Почему ж так? В Нью-Йорке же есть профессорши…
— Которые, вероятно, все холосты.
— Из чего вы это заключаете?
— Да представьте себе положение слушателей замужней профессорши. Сидят они в ожидании ее в аудитории. Вдруг объявляют им, что г-жа профессорша намерена подарить отчизне нового гражданина, почему не смеет в продолжение стольких-то недель выходить из комнаты. Слушатели и на бобах! Наконец, является она, начинает только что приветственную речь — а тут из-за дверей доносится жалобный писк; стремглав кидается профессорша за дверь — утолить жажду маленького пискуна, которого оставила там с нянькой. Слушатели опять на бобах!
— Зачем же ей кормить самой? — возразила экс-студентка. — Есть мамки.
— Добросовестная мать всегда кормит сама.
— Да, наконец, к чему выходить ей вообще замуж? Докажите мне, что семейная жизнь необходима, что без нее женщина — незрелый плод…
— Извольте. Вы ведь допускаете, что основание всего органического мира — жизнь?
— Да. Что ж из того?
— Как произведения законов природы, мы не имеем и права нарушать эти законы и, рожденные однажды, не смеем самовольно пресекать свое существование, а, напротив, всеми силами должны поддерживать его.
— Так. Но кто же говорит о самоубийстве?
— Я говорю не о самоубийстве, а об убийстве тех существ, которым мы могли бы дать жизнь — и не даем. Умирая бездетно, мы делаемся убийцами наших потомков, членов будущего поколения. Хотя садовники и взращивают с особенною заботливостью махровые цветы, пленяющие нас своим пышным видом, но кому неизвестно, что всякий махровый цветок в сущности не что иное, как болезненное состояние цветка, как аномалия, так как плодородные части его: пестики и тычинки, превращены искусственным образом в более низкие органы — в лепестки. Что же сказать о людях, которые отказываются от семейной жизни для того, чтобы стать махровыми? Цветы махровые не теряют хоть своего натурального запаха, получают более роскошный вид; а махровые люди?
— Так и мужчины же бывают махровыми?
— Бывают. Только мужчина и женщина вместе взятые составляют целого человека. Мужчина — ум, женщина — чувство.
— Старая песня!
— Старая, но меткая, правдивая. Можете ли вы указать мне на женщину, прославившуюся, например, как скульптор, живописец?
— Гм… не припомню сейчас.
— И не припомните, если бы даже стали припоминать. Скульптурных произведений женщин я даже не встречал; но отчего же женщины и в живописи не доходят далее цветов и плодов? Даже нет попыток изобразить исторический, всемирный сюжет. Тут виновато вот что…
Змеин указал на лоб.
— Мозг! — воскликнула Лиза. — Вы с Куторгой полагаете, что у нас его менее, чем у вас?
— Не полагаю, а положительно знаю, потому что лично производил взвешивания. Но есть большая вероятность, что и самый состав мозга у вас иной, чем у нас.
— Химия этого не показала.
— Не показала, но не потому, что ваш мозг и наш одинаковы, а просто потому, что химия стоит еще довольно низко. Надо рассматривать вопрос с отрицательной стороны: чего вы, женщины, не можете. Женщин-живописцев, скульпторов вы не могли мне назвать. Пойдемте далее: составила ли себе когда женщина громкое имя как первоклассный литератор?
