Мастаков. Промахнулся? Почему?
Вукол (подняв руку, точно клянется). Не верю!
Мастаков. Ах вы, старый нигилист!
Вукол. Не верю! Храм сей, скверно построенный и полуразрушенный, Русью именуемый, — невозможно обновить стенной живописью. Распишем стены, замажем грязь и роковые трещины… что же выиграем? Грязь — она выступит, она уничтожит милые картинки… и снова пред нами гниль и всякое разрушение.
Мастаков (серьёзно смотрит на него, склонив голову, точно птица). Так…
Вукол. Не верю! Но — умиляюсь, когда человек говорит против очевидности, в добрых целях утешить и ободрить ближнего. Ведь в конце концов мы живём не по логике, а — как бог на душу положит. Вот и вы тоже, как он, противоречите действительности…
Мастаков. Я?
Вукол (подмигивая). Ну да, вы! Ведь тоже — выдумываете праведных-то людей, нет их на Руси вживе, а?
(Саша сходит с террасы, стоит у деревьев. Лицо у неё печальное, она смотрит на Мастакова с упрёком.)
Мастаков (спрыгнув на землю). Это — неверно. Вы запираете жизнь в клетку какого-то обобщения, думая, что так она будет понятнее вам… И это — неверно! (Увлекаясь.) Ничего нельзя выдумать, и — не надо выдумывать…
Вукол (смеясь). Нельзя? Не надо?
Мастаков. Я верю, что победит светлое, радостное — человеческое… я ищу вокруг себя этих явлений… жизнь — щедра, она мне их даёт!
Вукол. Даёт? Грошики, копеечки, а?
Мастаков (горячо). Мне нравится указывать людям на светлое, доброе в жизни, в человеке… Я говорю: в жизни есть прекрасное, оно растёт, — давайте любовно поможем росту человеческого, нашего! Человеческое — наше, нами создано… да!
Вукол. Не поверят вам… Русский — не любит верить, вера — обязывает. Русский любит подчиняться обстоятельствам, — он лентяй. Мы любим сказать: ничего не поделаешь, против рожна не попрёшь… мы живём шесть месяцев в году… а остальные полгода мечтаем на печке о хороших днях… о будущем, которого не будет для нас…
Мастаков (снова влезая в гамак, заметил Сашу). Вы что, Саша?
Саша (вздрогнув). Барыня приказали предложить вам чаю…
Мастаков (тревожно). Она пришла?
Саша. Нет. Она сказала, уходя, чтобы в десять часов я предложила вам чай.
Мастаков. Пессимист, чаю хотите? Принесите сюда два стакана, Саша. И — хлеба.
Вукол. Как супруга-то заботится о вас!
Мастаков (тихо). Да-а…
Вукол. Превосходнейшая женщина!
Мастаков (оглядываясь). Возьмите меня перепелов ловить!
Вукол. Вот это хорошо! Идёмте-ка!
Мастаков. Кажется, Самоквасов интересный человек?
Вукол. Мы все интересные люди… (Саша принесла поднос с чаем.) Мы все для вас должны быть интересны.
Мастаков (простирая руки над головой Вукола). Заклинаю вас — будьте!
Вукол (усмехнулся, пьёт чай). Да, Самоквасов… заблудился он… Офицер, командовал ротой, необходимо было помочь сестре, — пошёл служить в полицию… В девятьсот пятом году бросил эту службу, говорит — противно стало. А теперь вот жалеет, что бросил…
Мастаков (с интересом). Жалеет?
Вукол. Видимо. Очень много говорит о своей глупости… Идёт он.
Самоквасов (в тужурке военного покроя, офицерской фуражке, высоких сапогах. На плече перепелиная сеть, в руках клетка в холщовом чехле. Раскланялся с Мастаковым). Добрый вечер! Отличное время выбрали мы с тобой, землемер. Газеты читал?
Вукол. Я же не люблю их.
Самоквасов. Победи. И я не люблю, а отравляюсь ими ежедневно…
Вукол. Ну, тебя немцы беспокоят, а меня — никто! В немцев я не верю, в японцев тоже…
Мастаков (очень любезно). Вы хотите чаю? Саша!
(Саша молча уходит в дом.)
Самоквасов. Благодарю! Вы тоже международной политикой не интересуетесь?
Мастаков (улыбаясь). Я? Нет. О ней пишут сквернейшим языком.
Вукол. И всегда — прозой. (Мастакову, указывая на Самоквасова.) Он очень боится немцев, японцев и, кажется, женщин. Ты ведь и женщин боишься, Мирон, а?
Самоквасов. Я не боюсь, а… мне думается, что шутить не время… Нам, русским, пора бы посмотреть серьёзно на наше положение в Европе… (Несколько возбуждаясь.) Никогда ещё Россия не стояла в такой безнадёжной, в такой опасной позиции… И мне странно слышать, что вы, литератор, вы, так сказать, духовная охрана страны… (Мастаков, улыбаясь, смотрит, склонив голову набок, в лицо ему, — это смущает и несколько раздражает Самоквасова.) Вы должны знать все беды, грозящие родине вашей…
Мастаков (улыбаясь Вуколу). Вот ещё долг мой — видите?
Самоквасов (горячо). Можно ли шутить, когда из нас снова хотят сделать заслон против монголов? Европа прикрывается нами с востока, а когда мы окончательно истощим силы в борьбе с жёлтой расой, Германия отнимет у нас Польшу, Прибалтийский край, выйдет через Балканы в Эгейское море…
Вукол. Захватит Марс, Венеру, Полярную звезду…
Самоквасов. Если бы ты следил…
Вукол. Привык ты следить и командовать! Раньше — управлял движением извозчиков, а теперь — на государства посягаешь… брось!
Самоквасов. Чудак, ты пойми…
Вукол. Брось политику и — купи гитару. Играй на гитаре. Это очень меланхолично и не нарушает тишины. Приятно будет видеть, как этакий бравый, усатый молодчина, сидя под окном, в час заката наигрывает чувствительно на грустном инструменте…
Мастаков. Браво, землемер! Это очень мило!
Самоквасов (грустно). Эх, господа…
Вукол. И по щеке, на длинный седой ус, тихо сползает тяжёлая слеза одиночества…
(Мастаков смеётся.)
Самоквасов. Когда мы будем серьёзными людьми?
Вукол. А вот когда начнём перепелов ловить.
Мастаков (Самоквасову). Вы знаете, что я с вами иду?
Самоквасов. Приятно знать. А всё-таки, господа, немцы — требуют нашего внимания…
Мастаков. Да? А вы знаете, что европейцы упрекают нас в злоупотреблении серьёзными разговорами?
Вукол. Дамы идут…
Самоквасов. Это вас, литераторов, упрекают…
(Слева входят Елена и Зина. Самоквасов кланяется, не протягивая руки.)
Зина. Не бойтесь… давайте вашу лапу… я не злопамятна.
Вукол. К тому же вы ссорились не в последний раз.
Зина. Конечно.
Самоквасов (смущён). Я — рад! Сердечно рад…
(Елена тихо подходит к мужу, он, виновато улыбаясь, как бы невольно протягивает ей руку.)
Мастаков. Как ты долго!
Елена. Скучал?
Мастаков. Вот эти двое обижают меня политикой, философией, астрономией и всяческой мудростью… (Видит в руке у неё связку ключей на кольце и перчатку, нахмурился.) Что это у тебя… чьё это?
Елена (внешне безразлично). Вероятно — Ольги Владимировны. Я подняла на дороге, попало под ноги мне… Она была?
Мастаков. Да. Она была. Землемер, мы скоро пойдём?
Вукол (смотрит на часы). Через… через полчаса.
Мастаков (уходя). Пойду оденусь.
Самоквасов (Зине). Мне это простительно… я иногда не понимаю значения слов… Вот, например, часто встречается слово — фикция. Что такое?
Зина (устало). Фикция? Это вы.
Самоквасов. Нет, серьёзно.
Зина. Серьёзно. Вы.
Самоквасов. Но… как же я… если женский род?
Зина (смеётся). Ах… Лена, послушай…
Самоквасов (вспыхнув). Да… я понимаю, что когда мужчина за сорок ставит детские вопросы… это смешно образованной девушке… в двадцать лет. (Быстро отходит в сторону.)
Елена (задумчиво позванивая ключами). Что такое? (Тихо.) Он, кажется, снова рассердился?
Вукол. Барышня назвала его фикцией. Его!
Зина (улыбаясь). Разве это обидно?
Елена (Вуколу, мягко). Надо ли, чтобы он чувствовал себя чужим среди нас?
Вукол. Ба! Мы с ним друзья почти… Вы уж очень… тонко!
