дистанцию, так что дополнительных заездов для определения победителя не потребовалось, слава Аллаху-Иегове-Зевсу, и когда папа произнес все положенные поздравления и заверения в том, что гордится своей дочерью, я толкнула его локтем и показала на машину. Он нервно посмотрел на Тэм, ведущую Дюка в стойло, и сказал:
– Давай рискнем. – И мы спаслись бегством, хихикая как школьники.
До дома было недалеко; когда мы свернули к побережью, то чуть не наехали на Хьюго, идущего по краю дороги с поднятым большим пальцем. Папа притормозил.
– Это Хьюго, – сказал он и остановился: – Запрыгивай, Хьюго.
Мне бы не хотелось, чтобы он говорил «Запрыгивай, Хьюго», словно тот был кенгуру.
– Здравствуй! – сказала я довольно агрессивно. – Здравствуй, здравствуй, ЗДРАВСТВУЙ!
Запрыгнувший Хьюго, казалось, пребывал в легкой панике.
– Ты хорошо проводишь лето, Хьюго? Обжился у нас? – спросил папа, словно Хьюго был стоящей на полке коробкой кукурузных хлопьев.
– Хорошо, – нервно ответил Хьюго.
Опять молчание. На этот раз более длительное. Неловкое. Но мне уже осточертело в одиночку делать всю работу.
Мы миновали нашу подъездную дорожку, и папа остановился у дома Мэлихоуп.
– О’кей, – сказал он преувеличенно дружеским тоном. – Не возражаешь, если я высажу тебя здесь?
Хьюго выпрыгнул из машины, совсем как кенгуру.
– Спасибо, что подвезли, – пробормотал он и, не глядя на нас, захлопнул дверцу.
– Похоже, он славный мальчик, – сказал папа.
Я улыбнулась и по-доброму кивнула, желая уберечь его от трагической нехватки проницательности.
17
Мама работала над жакетом к свадебному наряду Хоуп. Ей хотелось придать ему форму колокола, и потому она вшивала в швы жесткие прокладки, чтобы ткань топорщилась. С жакетом было больше возни, чем с платьем – сложнее выкройка, – и мама то и дело бегала по пляжу к Хоуп, чтобы та примерила его. Я как раз возвращалась с моря, когда увидела, как она выходит из дома, и помахала ей.
– Пойдем, посмотришь, как он сидит на Хоуп, – предложила мама, и я, накинув на плечи полотенце, присоединилась к ней. Хоуп в полосатой майке и джинсах выглядела полной надежд восемнадцатилетней девушкой, и было трудно представить, что она выходит замуж.
– Не люблю я изысканные вещи, – пробормотала она, а мама помогла ей надеть жакет, подложила плечики и заколола боковые швы.
– Рассказывай, – улыбнулась она.
Хотя свадебный наряд был труден в исполнении, выглядел он совсем просто, словно ребенок придумал платье для торжественного случая.
– А застегивается… – сказала мама с булавками во рту, – он вот так. – Она заправила концы ткани и прижала жакет к телу.
Хоуп посмотрела на себя в зеркало.
– Очень мило, – без улыбки признала она.
Мама кивнула.
– А где Мэл? Я целый день его не видела.
– Прячется. Учит роль. Думаю, он попросил Кита, чтобы тот играл других персонажей. Я бы сама ему помогла, но он этого не хочет. Говорит, я бросаю на него неодобрительные взгляды.
– А это так?
– Возможно.
– Последний шов, – сказала мама, и Хоуп вздохнула:
– Я не смогу нормально поговорить с ним, пока все это не кончится. Может, мне следует забеременеть. Сделать самой себе лучшего друга.
– Даже шутить не смей на эту тему, – нахмурилась мама.
– А что не так с детьми? – спросила я. – Твою жизнь нельзя назвать неудавшейся.
– Заведи кота, – проигнорировала мои слова мама. – Чтобы составил компанию Гомезу.
– Ему это понравится.
Гомез, заслышав свое имя, притопал к нам и плюхнулся на пол рядом со мной, подобно мешку с молотками. Я почесала ему уши:
– Дорогой, хочешь в друзья кота?
Он ничего мне не ответил. Мы услышали, как отворилась задняя дверь.
– Приветствую вас, мои фанаты! – Это был Мэл.
Хоуп улыбнулась:
– Ты слишком уж жизнерадостен для сына беспутной королевы.
– Блудливый шарлатан! Кровавый, лживый, злой, сластолюбивый! О мщенье! Если это и безумие, то в своем роде последовательное. Какое чудо природы человек! Я изощряюсь в жалких восклицаньях и сквернословьем душу отвожу [4], как земле- ройка.
Мы посмотрели на него.
Он сделал паузу.
– Не землеройка. Судомойка. Я вас проверял.
Кит вошел в комнату вслед за ним, выбросил вперед руки и встал в позу:
– Тьфу, черт! Проснись, мой мозг!
– Дальше. – Мэл ждал, скрестив на груди руки.
– Не искушай меня. Я могу хоть завтра сыграть всю пьесу целиком.
– Тогда продолжай.
– И мечтать не смею о том, чтобы занять твое место, я всего лишь шотландская свинья. Но готов тотчас же подключиться, коли вдруг понадобится более юный Гамлет.
Мэл постучал пальцем по его голове:
– Ах ты, зеленый юноша.
– Мне нравятся слова кровавый, лживый, злой, сластолюбивый, – сказала я. – Я буду так называть Алекса.
– Это Алекс-то сластолюбивый? – воззрилась на меня мама.
– Ну пусть будет просто кровавый.
– Попробуй. – Кит схватил меня за руку и поставил на ноги. – Вещай. Можешь придумывать на ходу.
– Нет.
– Давай-давай, – потребовал Мэл. – Я начну: будь проклят ты, коварное и злобное отродие блудницы…
– Спасибо, – сказала мама.
Мэл перевел взгляд на нее:
– Без обид.
– Без них.
Он повернулся и теперь смотрел на меня.
– Нет, – отрезала я.
– Давай.
– Ну же, – поддержала его Хоуп.
Я вздохнула и с горем пополам приняла торжественную позу.
– Прочь с глаз моих, иль я твои кишки размажу в кашу. Ромео, о черносердечный негодяй. Вот в чем вопрос. Полундра, братцы!
Мэл, казалось, испытывал физическую боль:
– Что это было?
– Пиратский Шекспир, – с восхищением сказал Кит. – Очень современно.
– Это была твоя идея.
– Пиратский Шекспир? – нахмурился Мэл. – Ну уж нет, давайте без этого.
Я пожала плечами.
– Что бы это ни было, не привыкайте к этому, – сказал Мэл. Его сияющие глаза смотрели на Хоуп. – Это и есть священное одеяние для грядущей свадьбы?
– Ты не должен этого видеть, – пробормотала мама из-под подола. – Так что катись отсюда и не смотри.
– Знаешь что, – обратился он ко мне, – пошли декламировать теннис. Мне нужно прочистить себе мозги убийством.
– Я не могу так играть.
– Тогда иди и переоденься, и мы снова встретимся. Ну давай, топ-топ.
– Подождите, я пойду посмотрю, как вы играете, – сказала мама, собирая части будущего жакета, которые аккуратно сняла с себя Хоуп. – Я уже закончила.
– Спасибо тебе, ты святая. – Хоуп обняла маму.
– Могу я взять папину ракетку?
– А с твоей что не так?
– Лопнула струна.
Мама покачала головой:
– Почему все в твоей жизни нуждается в починке?
Я сочла ее вопрос риторическим.
Мэл выиграл у меня с разгромным счетом, что чрезвычайно улучшило его настроение. Когда я вошла в дом, Мэтти бродила по нему кругами, как лунатик.
– Привет, Мэтти!
– Привет! Видела кого-нибудь?
– Конкретно кого-нибудь? Я просто играла в теннис с Мэлом. Хоуп дома. Мама, наверное, наверху. Алекс? Тэм? Не знаю. Кит? В последний раз видела его с Мэлом. А что случилось с твоей походкой?
Она не ответила, рухнула на софу лицом вниз и спрятала руки в подушки. Американские горки опять покатились вниз. Цикличное движение набирало обороты.
Некоторое время спустя, обозревая побережье, я увидела Гомеза, лежащего в гнезде из полотенец и наблюдавшего за плавающими в море Малколмом, Китом и Мэтти. Мэл ленивым кролем плыл параллельно пляжу, Кит, поднимая фонтаны брызг, устремился на глубину, а Мэтти, не заходя далеко, ловила волны, прежде чем они разбивались о берег. Каждые несколько минут она смотрела на Мэла
