И это было потрясающе.
Поняв, что нет смысла играть со мной в полноценный теннис, он вернулся к мягким подачам и стал направлять мячи более-менее прямо мне под правую руку, так что я могла отбивать их и при этом не терять контроль над собой. Я привыкла проигрывать Мэлу, считавшему себя хорошим игроком, но сейчас происходило что-то совершенно другое. Даже звук мяча, по которому ударяла его ракетка, был не таким, как у меня. У меня удар получался глухим, у него – резким, как выстрел. Я чувствовала себя почти что больной от зависти, и неожиданно он стал нравиться мне гораздо больше, чем прежде. Он, Хьюго, раскрывался медленно.
Мы играли с ним час, и он легко, по большей части аккуратно отбивал мои удары, а я снова принимала мяч. Затем, под конец поединка, когда я уже думала, что не полностью опозорилась, он послал мяч туда, откуда я не могла достать его, так быстро, что я едва зафиксировала его полет. Играй мы по-настоящему, матч закончился бы в считаные секунды.
– Если мы сейчас не остановимся, я умру, – наконец сказала я, тяжело дыша, и в измождении опустилась на скамейку. – Хотелось бы мне играть, как ты.
– Сможешь, – ответил Хьюго. – Просто нужна практика.
– Мне всей жизни не хватит, чтобы так напрактиковаться. Твой теннис кажется высоким искусством. А я просто гоняю мяч туда-сюда. Сам знаешь, у нас, у англичан, лучше всего получается проигрывать с достоинством.
Хьюго нахмурился:
– У вас странная страна.
– Кто бы говорил.
Мимолетная улыбка.
Мы пошли к нашим, чтобы перекусить и поплавать. Солнце весь день то ярко светило, то скрывалось за облаками. Хьюго схватил сушившиеся на веревке плавки. Мы доели остатки еды с прошлого вечера и, проигнорировав правило, запрещающее плавать в течение тридцати минут после приема пищи, залезли в воду. Волны, гонимые ветром, были большими.
– Пожалуйста, не говори мне, что ты еще и виндсерфингом занимаешься, – сказала я, привыкнув к воде.
– Не-а. Теннис и плавание. Акваланг. Иногда бегаю по пересеченной местности. Соккер. Баскетбол. – Он немного подумал: – Бейсбол, лакросс, тхэквондо, кикбоксинг. Это все.
Я покачала головой:
– Мы росли на разных планетах.
– Похоже на то.
– А какой из себя Лос-Анджелес?
– Да обычный. – Он слегка повел плечами. – Я привык к нему. А какой из себя Лондон?
Я задумалась:
– Шумный, грязный. – Я поплыла в сторону. – Но мне он нравится. Это мой дом.
Хьюго был выше меня и мог коснуться ногами дна.
– Лос-Анджелес – не мой дом. У меня нет дома.
Простота этого заявления ошарашила меня. Как такое может быть? Дом обычно сводил меня с ума, но он был для меня всем – там родители, братья-сестры, друзья, школа.
– А как же… – Я запнулась.
– Моя мать? Брат?
– Отец?
– Я видел его всего два раза в жизни.
– А вы с Китом…
– Нет, – ответил он, быстро взглянув мне в лицо. – Мы с ним – нет. Не знаю, трахалась ли она с нашими отцами больше одного раза. И вообще хоть с кем-то.
Ох.
Хьюго нырнул, сделал два мощных гребка, и я потеряла его в мрачном море. Вынырнув на некотором расстоянии от меня, он поймал волну, катящуюся к берегу, вышел из воды и потряс головой, словно собака. Не оборачиваясь, взял полотенце и направился к маленькому домику. Я смотрела на него и думала над его словами.
То, что прежде я считала неприязнью, предстало чем-то еще. Уязвимостью?
19
Когда мы были маленькими, шесть недель летних каникул казались невероятной пропастью между концом учебного года и началом следующего. Теперь мы стали старше, ход времени ускорился, и стоило только лету вступить в свои права, как оно оказывалось уже наполовину позади. Подготовка к свадьбе усиливала это впечатление; если у тебя слишком мало времени на организацию вечеринки, это фокусирует ум на происходящем. Путешествие на лодке было еще впереди, но близость теннисного турнира свидетельствовала о том, что и сентябрь близок, и это превращало турнир в несколько меланхоличное событие. Между тем от Флоренс по-прежнему не было вестей, даже ответа на приглашение на свадьбу, отчего Хоуп чувствовала себя не в своей тарелке, поскольку рассчитывала, что, приехав на свадьбу, та потом заберет мальчиков.
С беспокойством, граничащим со страхом, я думала о том дне, когда Кит и Хьюго покинут побережье, Кит отправится в Лондон, а Хьюго с матерью вернутся в Лос-Анджелес. Кит и Хьюго будут вновь тусоваться со своими друзьями, независимо от того, какие отношения и с кем были у них летом. Если Киту повезет, он вернется в театральную школу. Хьюго же предстояло еще год учиться в старшей школе.
А мы?
На следующий день Кит снова появился в магазине, как раз под конец моей смены. Он сказал, что подвезет меня домой на велосипеде.
– Ты что, серьезно думаешь, что я поеду на раме? – Но когда он нагнулся ко мне и я почувствовала исходящие от него запахи соли и пота, мне захотелось вдыхать их всегда.
Я пустилась бежать трусцой по дороге, а он ехал за мной на велосипеде Мэла. Ехал, скрестив руки на груди, медленно нажимая на педали и руля при помощи бедер. Потом он начал петь по-итальянски, как гондольер, и пел до тех пор, пока я не толкнула его и ему не пришлось схватиться за руль, чтобы избежать аварии.
И тогда он поехал рядом со мной, держа одну руку на моем плече, так что мне приходилось тащить его за собой. Все мое тело вибрировало под его пальцами.
За четверть мили от дома он вдруг отпустил меня и, не оглядываясь, помчался вперед, будто только сейчас понял, который теперь час.
Через несколько часов он пришел на пляж.
Я заканчивала рисунок артишока, пририсовывая к нему бордовым карандашом репейник.
– Ты так стремительно исчез.
– Вам всегда должно хотеться большего.
– Шутишь.
Он рассмеялся:
– Я вспомнил, что собирался кое-что сделать.
Ага.
Дальнейших объяснений не последовало.
– Смотри. – Я протянула ему свой рисунок.
Он внимательно изучил его:
– Мне бы хотелось иметь его.
– Руки прочь. Это для моего портфолио.
– Нарисуешь мне когда-нибудь другой?
– Нет.
Он провел рукой по внутренней стороне моей ноги.
– Ммм… – сказал он, и я сильно толкнула его.
– Какой же ты потаскун. Тебе нужна не Мэтти, а кто угодно.
Он, казалось, обиделся:
– Я обожаю Мэтти. Она великолепна. Но ты… ты другая.
– Ага.
Он прищурился, словно кот.
– Ты… другая. – Его пальцы переместились мне на бедро.
Я затаила дыхание.
– Я думаю о тебе, – сказал он, глядя в небо. – Знаю, что не должен этого делать, но думаю. Слишком много думаю. – И он посмотрел на меня.
Его электричества хватило бы на то, чтобы поджечь корабль. О боже, подумала я, но не сказала этого.
– Знаешь что, Кит Годден? Ты негодяй. И ты не успокоишься, пока не разрушишь жизнь моей сестры. – Это прозвучало до смешного мелодраматично, даже для меня самой, словно я играла какую-то дурацкую роль.
– Совершенно несправедливо, – ответил он, убирая руку с моей ноги. –
