с матерью за руку, она дала себе слово, что не забудет зайти в Mammy Johnston’s. Надо купить Киллиану банку его любимого кофейного мороженого в качестве извинения. Она объяснит, что ее поступок обусловлен необходимостью, а не какой-то там прихотью. У нее ответственное задание – сержант Дэли поручил ей собрать сведения в прямом эфире, но почему она должна остановиться только на эфирах, если есть возможность сделать что-то полезное и за пределами студии?
Сьюзан выселилась из отеля, сдала ключ и, взяв кофе, вышла на улицу. Ей пришлось зажмуриться от яркого солнца. Пронизывая белоснежные облака, оно залило площадку для такси перед отелем, разогнало все тени на Ки-стрит. Казалось, оно было повсюду, но за чертой города, там, где простирались изумрудные долины, на склоне величественной горы, перемещались, словно огромные солнечные зайчики, брошенные на мохнатый зеленый ковер, – тенистые отсветы. Столовая гора – немой свидетель, оберег города, повидавший на своем веку так много печального и прекрасного.
Сьюзан пошла по улице, вдоль невысоких жилых домов, закрытых в этот час ресторанчиков с индийской кухней и продуктовых магазинов и, наконец, нашла лавку под раскидистым буком. Кофе был отменным, в меру горячим и крепким. Пора звонить сержанту.
Он ответил сразу. Отрывисто и напряженно, словно и не спал вовсе.
– Сьюзан, где ты?
– Пью кофе и наслаждаюсь утром, – проворковала она в ответ.
– Тебе нужно приехать в участок. Прямо сейчас.
– Я и так туда собиралась, но что случилось?
– Киллиан. Он напал с ножом на человека.
– О господи, – прошептала Сьюзан, ощущая, как слабеют руки. – Где он сейчас?
– В участке. С ним работают психолог и комиссар по делам несовершеннолетних. Им нужно задать тебе несколько вопросов. Они хотят знать, почему ты не ночевала дома.
– Я… – она запнулась. – Я как раз хотела тебе об этом рассказать! Я провела ночь в номере Питера Бергманна и нашла там…
– Где, прости?
– В отеле. Я вернулась, чтобы… Это неважно. Сейчас неважно. Как Киллиан, с ним все в порядке?
– Не по телефону. Бери такси и приезжай. Я пока в участке, но мне скоро нужно будет уехать.
– Ирвин, не уезжай, дождись меня, я скоро буду! – крикнула Сьюзан в трубку и, бросив кофе на лавке, принялась оглядывать утреннюю улицу. Как назло, ни одного такси! Ни на стоянке, ни на дороге. Вволю выругавшись, Сьюзан припустила бегом.
* * *
Киллиан угрюмо сидел в комнате с матовым окном, через которое в безнадежной попытке согреть помещение бились солнечные лучи. Сын плохо выглядел. На лице синяк, зеленоватая бледность, опущенные худые плечи. Она никогда еще не видела его таким изможденным. Никаких эмоций, полная опустошенность, оболочка от ребенка, пустой сосуд. Хорошо хоть без наручников. Сердце Сьюзан сжалось. Это она виновата, что он здесь, словно преступник в ожидании казни.
– Киллиан? – приблизилась она к нему, ожидая чего угодно – молчания, крика, злости. Но он поднял голову и бросился ей навстречу. Крепко вцепившись, зарылся лицом в волосах.
– Я не хотел, не хотел его убивать.
– Ты никого не убил, Киллиан. Ты только ранил его. Полицейские сказали, неделя в больнице, и его выпишут. Как это произошло? – Она с усилием отстранила его и внимательно посмотрела в воспаленные глаза.
– Он начал задирать меня. Сказал, чтобы я свалил из бара. Я только хотел купить пива.
– Ох, Киллиан. Тебе никто не продал бы пива, ты еще маленький, как ты этого не поймешь?
– Меня посадят? – глухим голосом спросил он, резко отстранившись от матери.
– Я пока ничего не знаю. Но обещаю, я буду с тобой каждую минуту и сделаю все, что нужно, слышишь? Где ты взял нож, милый?
Он не ответил, и, едва сдерживая слезы, Сьюзан вышла из комнаты.
Ее уже ждал представитель опеки – щеголеватый мужчина в потертом вельветовом костюме, пропахшем марципаном, на голове сияла обширная лысина. Он провел Сьюзан в кабинет и усадил за стол, сверля осуждающим взглядом. Через минуту к ним присоединился сержант Дэли. Он только кивнул Сьюзан и вел себя так, словно они не были знакомы. Открыв папку, Ирвин принялся читать:
– Сьюзан Уолш, вашему сыну предъявлено обвинение в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью. Во время инцидента, произошедшего возле бара «Белая лошадь» на Хай-стрит, ваш приемный сын Кил-лиан, шестнадцати лет, достал нож и напал на одного из посетителей. В результате полученных травм и обильной кровопотери пострадавший потерял сознание. Он был доставлен в городскую больницу, сейчас его состояние оценивается как стабильное.
– Это ужасно, – только и смогла вымолвить Сьюзан.
– Вам известно, где ваш сын мог достать охотничий нож, которым были нанесены увечья?
– Охотничий нож? Не могу представить. В моем доме только столовые ножи. Разве что…
– Да?
– У матери хранится охотничий нож моего отца, возможно, он взял его…
– Посмотрите, – он протянул ей фото. – Это он?
Сьюзан с щемящим чувством кивнула, узнав знакомый предмет – деревянная ручка и широкое лезвие с зазубринами.
– Что грозит моему сыну?
– Киллиан несовершеннолетний, в связи с этим наказание будет смягчено. Но он едва не убил человека, мисс Уолш. Вы являетесь опекуном мальчика, и пока неясно, какая мера пресечения будет избрана для вашего сына, учитывая, что подобное преступление им было совершенно впервые. Но есть отягощающие обстоятельства: токсикологический анализ крови юноши показал, что незадолго до этого он употреблял марихуану, а вы, как приемная мать, по нашим сведениям, ни разу не заявляли о подобных проблемах в соответствующие органы.
– Для меня это такая же новость, как и для вас, – ошарашенно покачала она головой. – У него трудности в обучении, он часто попадает в неприятности, но я не знала, что он употребляет наркотики. Возможно, он впервые попробовал их. Надеюсь, что это так…
– Мне жаль, что вам приходится иметь дело с подобными трудностями, мисс Уолш, – едко заметил комиссар, вклиниваясь в разговор. Голос у него оказался высоким, и он певуче растягивал слова. – Вы взяли мальчика из приюта, когда ему было четырнадцать лет. Вас должны были предупредить о возможных сложностях подобного выбора. Да, кстати, почему вы решили взять именно его, а не ребенка помладше? Разве с ним не было бы проще? Что это, какая-то причуда? – прищурился он.
– Родители Киллиана – горькие пьяницы, их лишили родительских прав, когда мальчику было десять лет, – сухо отозвалась Сьюзан. – Он оказался не нужен живым родителям. Два года я выступала приемным воспитателем, прежде чем мне позволили забрать его домой. Вы спрашиваете, почему я не взяла ребенка помладше. Что ж, такие дети редко остаются в приюте. Маленьких детей легче воспитать в соответствии со своими представлениями об идеальном чаде. Тогда как Киллиана было поздно менять. Его можно было только полюбить. Да, его родители живы, но им нет дела до своего сына. И когда я решилась на этот шаг, то знала, что не смогу стать ему
