рассказом. Он даже прослезился, когда однажды его слушал.
– Не то слово. Ведь что читал? "Взбегу на холм и упаду в траву…" , "Видения на холме", "Меж болотных стволов красовался восток огнеликий", "Я уеду из этой деревни".
На бледных щеках Семёна появился едва видимый след румянца.
Евгения позвонила в приёмную:
– Виктория, принеси нам с гостем кофейку. Мы тут о Николае Рубцове беседуем, хочешь послушать?
– Евгения Петровна, я Вас забыла предупредить: если станете уделять внимание Измайловскому, он станет к нам ходить, как на работу. Странноватый он, приставучий.
– Ничего. Как-нибудь сработаемся. Заодно возьмёшь у него материалы и зарегистрируешь.
Посмотрев на Семёна, Евгения подумала, что он уснул. Но как только редактор закончила разговор, он встрепенулся.
– Хотите, я вам почитаю Рубцова?
– У меня есть полчаса. Давайте. Я тоже многие строки знаю наизусть. Хотя бы эти:
"В деревне празднуют дожинки,
И на гармонь летят снежинки.
И весь в светящемся снегу,
Лось замирает на бегу
На отдаленном берегу".
Незабываема также его «Расплата».
– Я поднимусь. Читать стихи, сидя, не в моём обычае.
Семён встал, вытянулся и как-то совсем по-школьному начал:
– Когда заря, светясь по сосняку,
Горит, горит, и лес уже не дремлет,
И тени сосен падают в реку,
И свет бежит на улицы деревни,
Когда, смеясь, на дворике глухом
Встречают солнце взрослые и дети,-
Воспрянув духом, выбегу на холм
И все увижу в самом лучшем свете.
Деревья, избы, лошадь на мосту,
Цветущий луг – везде о них тоскую.
И, разлюбив вот эту красоту,
Я не создам, наверное, другую.
Евгения не удивилась тембру, напевности чтения, поймала себя на мысли, что декламаторы из поэтов не ахти какие.
– Семён, а вы знаете историю известного стихотворения «В горнице моей светло»?
– Стыдно признаться, но не очень.
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды…
Это вы имеете ввиду?
– Да, конечно. Работая над этим стихотворением, Рубцов написал две новые строфы, после чего текст получил особую художественную цельность и завершенность.
В кабинет постучала и вошла Виктория. На подносе дымились две чашки с кофе.
– Угощайтесь, Семён. Чем богаты, тем и рады,– улыбчиво пригласила гостя.
– Так я же кофеман, спасибо, выпью с удовольствием,– обрадовался поэт.
– Давайте ваши стихи, Виктория, зарегистрируйте, пожалуйста. Мне сейчас нужно уйти, оставьте их потом у меня на столе.
*
Как только проводила Семёна, тут же открыла архив-сайт публикаций и нашла свою статью о Н.Рубцове. Написана она была ещё лет десять тому. Да…вот и о «горнице» разговор:
«В своеобразном, складывающемся как бы на наших глазах жанре "видения" совершенно реальные детали и явления ("ночная звезда", "красные цветы", "лодка на речной мели", "ивы кружевная тень") приобретают обобщенно-символическое значение. Они становятся емкими художественными образами. В них – давний, изначальный, народно-поэтический смысл и содержание.
Вместе с тем эти образы – глубоко личностные, несущие отпечаток души поэта, индивидуальное кредо его самобытного художественного мира.
Какой-то тончайшей непередаваемой непостижимостью, предчувствуя трагическую кончину (поэта убила женщина, с которой он намеревался связать свою судьбу, некая Людмила Дербина (Грановская), Н.Рубцов поэтическим воображением переносил себя в Вечность, на Небеса, неотступно смотрящие на Землю.
Пространство и время его художественного мира не ограничилось сиюминутностью.
Оно протянулось от "горницы" до "ночной звезды", включая память и судьбу, прошлое и будущее.
Не случайно в финале возникает мотив хлопотливого завтрашнего дня, который придет на смену ночи с ее тревожными, бередящими душу воспоминаниями:
"Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе…"
Вообще за последние семь лет своей короткой жизни, с 1964 по 1970 год,
Рубцов написал десятки прекрасных, поистине классических стихотворений: "В горнице", "Тихая моя родина", "Русский огонек", "Звезда полей", "Памяти
матери", "Журавли", "Старая дорога", "Душа хранит", "Шумит Катунь", "Ночь на родине", "Сосен шум", "До конца", "Привет, Россия…", "Ферапонтово" и др.
На тексты более, чем полсотни стихов Н.Рубцова, написаны песни,
которые мы и сегодня слышим в исполнении Н.Гнатюка, А.Градского,
Г.Бесединой, Т.и С. Никитиных и многих других исполнителей.
Это музыка Души великого русского Поэта. Она зовет и пробуждает в нас все лучшее, что должно быть в человеке,– Веру, Надежду, Любовь».
«Вот благодаря «странному» Семёну я и воскресила в памяти такую прекрасную поэтическую лирику» – поймала себя на мысли Евгения. Головная боль утихла. А погода опять не радовала. Пустился дождь. В который раз на протяжении всего дня,– то утихнет, то взбесится с новой силой.
Мало-помалу ярость дождя за окном сникла, и вскоре от него осталось лишь нечто вроде тумана, какая-то сеющая пелена дождевой пыли. Облачный свод таял и неровно побелел. Среди развеивающихся туч появилась синяя глубина, потом просвет увеличился, и дождя, словно, не бывало.
Евгения торопливо собралась домой. Но дождь злодейски опять начал моросить.
С каждой минутой он усиливался. Раскрыв зонтик, поспешила столь знакомым маршрутом к метро. Нависшее, отягченное водою небо словно прорвалось, изливаясь на землю. Порывы ветра дышали ещё дневным воздухом. Улица и дома, как губки впитывали в себя влагу. Она знала: раз на лужах вздыбливаются пузыри, дождь не долог. Так и случилось.
Вечерело.
Отворив двери подъезда, забрав из почтового ящика почту, Евгения поднялась в квартиру. Всё, как обычно: ужин, душ, разговор с дочерью и мужем, компьютер. Встревоженная сегодняшним рассказом о всепрощении, она понимала, как важно не перейти черту, за которой, кончается духовность. Её теме становится тесно в рамках интересных писем читателей, она растёт с каждой главой под взбесившимся алфавитом, набором букв клавиатуры, расползающихся вширь и вглубь воспоминаний, как разливающееся половодье. Как много говорится о духовности. Это было всегда. Ибо во все времена ничто не поднимает так веру в мощь духовного начала, как пережитый живой пример. То ли твой личный, то ли другого человека. Но как могла наша эпоха со всеми своими достижениями запутаться в дебрях столь нежизненных и несостоятельных ценностей? Как случилось, что наш век великих открытий снизошел в своей морали, этике до столь откровенного пренебрежения классической культуры и литературы, фокусничества с её образцами?
Оказавшись в плену столь глубоких вопросов, Евгения этим вечером смалодушничала. Как на них ответить? Прервала работу. Выключила компьютер. Но от себя-то никуда не деться,– мозг не выключишь, он работает без выходных. Возбуждённое воображение подобно лошади, которую понесло и уже не имеет смысла укрощать, диктовало своё. Вспомнила: как-то писала о мысли в форме верлибра.
У Ницше прочитала о
