содеянном, парень удалил снимок, но к тому времени картинку с голой Мартой уже успели многократно перепостить и разослать дальше. Между анонимностью и скандальной известностью прошло всего девять часов, а весь путь состоял лишь из четырех непродуманных шагов.
Фредди был ошеломлен, но, как говорится: «Что в Сеть попало, того уже не вернешь». Ему сразу расхотелось оставаться приятелем Марты, и он ретировался в безопасный компьютерный мир.
Родителям Марта не сказала ни слова. Они бы на нее накричали и, хуже того, стали бы обвинять друг друга. После развода их перепалки длились еще несколько лет, и ей меньше всего хотелось вновь раздувать огонь.
Немногочисленная группа ее друзей была шокирована случившимся. Ей говорили правильные слова, выражали поддержку и все такое. Но затем друзья начали постепенно отдаляться от Марты, словно ее глупость была заразной. Они «забывали» занять для нее место в столовой или сообщить, в какое время собрались встретиться после школы. Более того, у них развилась коллективная глухота, поскольку они уже не слышали, когда она окликала их в коридоре.
У Марты, естественно, была мысль обратиться к администрации школы, но для дурня Фредди это имело бы самые серьезные последствия, вплоть до исключения. И главное, все равно никакими мерами уже не загонишь джинна обратно в бутылку. Узнав о случившемся, школьная администрация устроила бы отвратительное общее собрание, посвященное сохранности личных данных и безопасности в Интернете. История Марты стала бы показательным примером, а она сама – образцом идиотизма. Эти «воспитательные меры» только раздули бы происшествие, придав ему дополнительный импульс. Взрослые наложили бы запрет на снимок, потребовав, чтобы каждый из учеников удалил его у себя. Но ведь всем известно, что нынче просто технически невозможно полностью удалить что-либо. А привлекательнее снимка голой девчонки может быть только запрещенный снимок голой девчонки.
Марта подошла к шкафчикам десятиклассников и вдруг остановилась как вкопанная. Поверх шкафчиков висел самодельный баннер, изготовленный из куска старой простыни, с крупной надписью «ХВАТИТ СТЫДИТЬСЯ ШЛЮХ!»
У Марты вспыхнули щеки. Она знала, чьих рук это дело. Она стала настоящей знаменитостью у группки девчонок, выступавших против современного сексизма и женоненавистничества. Они всего лишь пытались ее поддержать, но неужели эти девицы не понимали, что их баннер, изготовленный с самыми добрыми намерениями, клеймил ее шлюхой? Какая ирония: среди десятиклассников она и Фредди были единственными девственниками. Нет, эти юные феминистки не набивались ей в подруги. Они мнили себя ее защитницами, и от их удушающей заботы Марта чувствовала себя еще слабее и никчемнее. Еще в большей степени мишенью.
Коридор постепенно заполнялся. К шкафчикам шли несколько школьных знаменитостей. В ее голове снова зазвучал голос Дэвида Аттенборо: «Взгляните на стаю… нет, на „тявкающее сообщество“ гиен. Они почуяли запах раненого детеныша антилопы. Ему не поспеть за убегающим стадом, и гиены, зная, что сородичи не придут ему на помощь, смыкают кольцо, готовясь его убить».
Марта протянула руку, сдернула баннер, скомкала его и запихнула в свой шкафчик. Там он и останется, словно злокачественная опухоль, которую затем удалят. Марта вошла в пустой кабинет географии. Сейчас здесь было относительно безопасно. Этот дурацкий снимок она сделала только потому, что отчаянно хотела быть как все. А в результате оказалась еще в большей изоляции, чем прежде.
Подойдя к учительскому столу, она пальцем раскрутила стоящий там глобус. Земля была крошечной песчинкой в просторах Вселенной. Палец Марты закрывал почти всю Великобританию, за исключением Корнуолла, Северного Норфолка и Внешних Гебридов. Какой маленький остров. А она – одна из миллионов крошечных человечков, населяющих его. Так почему же ей кажется, будто все сосредоточились на ней? Марте до боли захотелось вернуться в комфортное состояние анонимности. Только сейчас она по-настоящему оценила, каким благом это было. Теперь она уже больше не думала о популярности и даже о том, чтобы ее принимали как свою. Слишком поздно для подобных мечтаний. Ей хотелось стать невидимкой.
Марта уселась за парту, наслаждаясь, пока не прозвенит звонок, последними минутами уединения.
Стук в окно, возле которого она сидела, заставил девушку подпрыгнуть. Стук повторился еще пару раз. С внешней стороны окна, выходившего на игровую площадку, к стеклу были прижаты экраны трех мобильников. На каждом – одинаковая картинка. Шесть широко разведенных ног. Тройное напоминание о ее унижении.
И когда только все это прекратится?
18:17. Ватерлоо – Сербитон
Глядя перед собой, Пирс быстро шел по платформе № 5, пока не добрался до третьего вагона. В прошлый раз эта женщина пробила дырочку в его объемистой банке с червями. Он знал: сделай она отверстие пошире, и оттуда попрет столько всего, что ему будет уже не загнать это обратно.
Пирс прошел в самый конец относительно свободного вагона и сел у столика на четверых. Устроившись, он достал из нагрудного кармана записную книжку в потертом кожаном переплете. Каждый день Пирс карандашом заносил туда цифры. То был один из главных его ритуалов. Старая школа. Ритуалы были важны, они служили сигналами богам рынка, напоминая им, что Пирс – человек серьезный и не потерпит несерьезного к себе отношения. Существовали и другие ритуалы. Например, перед заключением важной сделки он щелкал пальцами, а потом сгибал их. Помнится, в былые времена в операционном зале биржи слышались возгласы и восклицания. Некоторые даже скандировали: «Мидас! Мидас! Мидас!» Все это осталось в прошлом.
Когда Пирс сравнил цифры в нижней части сегодняшней страницы со вчерашними, ему стало худо. Он опустился еще на пятнадцать процентов. Как такое могло случиться? Но потом краешком глаза он увидел мелькнувшую одежду экстравагантного цвета, и ему стало еще хуже. Казалось, его сердце неслось прямиком в пропасть. Неужели эта дамочка вздумала его преследовать?
– Пирс! – воскликнула она, и все его надежды, что она забрела в этот вагон по другой причине, рассеялись. – Я заметила вас, когда вы проходили мимо, и сперва подумала, что мне показалось. Значит, не показалось. Раз уж мы с вами начали общаться, мне не терпится задать вам один вопрос.
Боже, только ее еще не хватало. Пирс промолчал, не желая давать повод для расспросов. Тем не менее Айона уселась напротив, усадив на соседнее сиденье свою собачонку.
– Я хочу услышать все подробности о роковой виноградине, – сказала она. – Что вы чувствовали, оказавшись в предсмертном состоянии? Появилось ли у вас ощущение, что вы вышли из тела и наблюдаете за собой с потолка? А может, у вас перед глазами стремительно пронеслась вся ваша жизнь?
Пирс ерзал на сиденье. Он чувствовал себя пленником, которому учинили допрос.
