я сам этого не сумею. Архиепископ еще некоторое время продолжал разговор на эту тему, хотя и знал, что королю это неприятно.
Спытек помогал ему.
Кохан, который уже знал о бывшем совещании, старался узнать, какое впечатление произведут на Казимира речи архиепископа и кастеляна; он заметил только, что короля покинула его веселость. Вечером Казимир пошел к Эсфири.
На следующие затем дни всякий, кто имел случай разговаривать с королем, поддерживал мысль, высказанную Богорией. Случалось и так, что кто-нибудь неловко упомянет о всеобщем желании… Король в таких случаях всегда хмурился… Эти бесконечные приставания со всех сторон дали ему возможность догадаться, что он является результатом общего соглашения, и что это был заговор против него.
Однажды Казимир, будучи в скверном расположении духа, спросил Кохана, который всегда обо всем знал:
– Откуда взялось это, что все так настойчиво хотят меня женить?
– Это не нуждается в объяснении, – ответил Рава, – вы, ваше величество, сами понимаете значение этих просьб отовсюду… Они хотели бы отвести вас от еврейки…
Король пробормотал что-то.
– Такой как она, – сказал он, – они не найдут. Напрасно они стараются… Я с каждым днем все больше и больше привязываюсь к этой девушке.
Осторожный любимец короля молчал.
Прошло несколько месяцев и любовная связь с Эсфирью продолжалась. Нарекания все росли и дошло до того, что вместо просьб отдельных лиц во дворец торжественно явились краковские старейшины и сановники вместе с окрестными землевладельцами и выразили просьбу исполнить их общее желание и отыскать себе жену.
Король вынужден был ответить и, утомленный и раздраженный приставаниями, сказал этим послам, что готов исполнить их желание и всех тех, представителями которых они являются, лишь бы найти подходящую княжну-невесту.
Он таким образом связал себя обещанием.
Кастелян Спытек и некоторые другие первые посоветовали искать княжну в доме силезских Пястов. Начали расспрашивать при различных княжеских дворах и стали перечислять невест по имени…
Король с неудовольствием, угрюмый, выслушивал все доклады об этом, пожимал лишь плечами и по большей части оставлял их без ответа. Он знал, что ему не удастся оградить себя от нового брака. Вечера он по-прежнему проводил у Эсфири, а часто даже, не обращая внимания на то, что скажут, среди бела дня останавливался перед домом еврейки, сходил с лошади, а свиту отпускал домой.
Однажды Казимир пришел к Эсфири более сумрачным, чем когда-либо. В этот день ему особенно надоели и настойчиво сватали княжну Ядвигу из Глогова, о которой носились слухи, что она молода, красива и так воспитана, что вполне достойна сделаться королевой.
Относительно всей этой истории о браке Эсфирь давно уже знала, с самого ее начала; она уже успела найти среди придворных несколько услужливых лиц, которые немедленно сообщали ей обо всем, что происходило во дворце.
Однако она ни разу ничем не обнаружила перед королем, что знает что-нибудь об этой брачной затее, и лицо ее никогда не выражало печали и опасения; наоборот, она весело встречала его, занимала его своей болтовней и старалась, чтобы он в ее обществе забыл обо всех удручающих его заботах. Казимир, с своей стороны, переступая порог ее дома, старался казаться беззаботным, и часто случалось, что эта принужденная веселость превращалась в настоящую.
В этот день Казимир, несмотря на все усилия, не мог разогнать морщин на челе и, вошедши в комнату, утомленный бросился в кресло. Он принялся за ужин, который был приготовлен, почти ни слова не проговорив. Эсфирь тоже молчала, всматриваясь в его озобоченное лицо. Его выдавало тяжкое бремя, обрушившееся на него, и он решил поговорить с ней откровенно обо всем. Окончив ужинать, он взглянул ей в глаза. Девушка сидела против него, прекрасная как всегда, лишь немного бледнее обыкновенного.
– Эсфирь, – произнес король, протягивая ей руку через стол, – что бы ты сказала, если бы меня заставили жениться? Духовенство, дворяне, все принуждают меня… Настаивают… Я отказываюсь… Но сумею ли я устоять! Видит Бог, я не желаю жены, но…
Эсфирь все время не спускала с него глаз и спокойно слушала.
– Король ты мой, – произнесла она, когда он остановился, – ведь ты король и для них тоже… Им нужен твой наследник, в котором текла бы твоя кровь… Что же сказать на это? Ты, стало быть, бросишь свою Эсфирь?
– Никогда! Никогда! – страстно воскликнул Казимир. – Ты для меня все, и никто тебя мне не заменит!
– Разве молодость, красота, новизна не заставят тебя против твоей воли забыть меня? – спросила девушка спокойно и серьезно.
– Я уверен, что не сумею полюбить другую, как люблю тебя! – произнес король. – Моя любовь к тебе должна была быть велика, если она заставила меня снизойти с трона к Эсфири; это ведь не мимолетное увлечение, и никакое привлекательное личико княжны не в состоянии его уничтожить.
По лицу Эсфири заструились две слезинки.
– Ты мой господин, а я – твоя раба, – произнесла она, – сделай то, что захочешь… Эсфирь будет послушной… Рану, нанесенную ее сердцу, она от тебя скроет, и ты не увидишь ее страданий.
Казимир, взволнованный и расстроенный ее словами, встал с кресла, чтобы лаской успокоить ее и уверить, что он никогда не изменится. Но девушка, по-видимому, превозмогла себя и преодолела страдание, вызвавшее слезы; к ней возвратилась улыбка, и она казалась счастливой, вполне уверенной в его любви.
Король принялся жаловаться перед нею.
– Мы не владыки на своем престоле, а полные рабы! – воскликнул он. –Я держу в своих руках жизнь каждого, а своей собственной распорядиться не могу. Духовенство с одной стороны, дворяне с другой – все так настойчиво пристают, что самой сильной воле нельзя не уступить… Когда я добр, говорят, что я слаб; становлюсь строже – упрекают в жестокости. Всякий после работы может отдохнуть; и у судьи, и у воина, и у мужика находится для этого свободное время; один лишь король, на которого устремлены взоры всех, за каждым шагом которого следят, настоящий раб. Жениться он должен из политических расчетов, жить в ладах с неприятелем для поддержания мира, воевать ради пользы других, но для себя лично ему ничего нельзя сделать.
– Властелин мой, – прервала его Эсфирь, – зато Бог вас поставил выше всех и управляет через вас народом… Жаловаться может лишь обыкновенный человек, король должен быть выше всего этого.
Казимир, который боялся слез, упреков и вообще всего того, что могло омрачить его юное счастье, которым он еще так мало пользовался, был ей чрезвычайно признателен за то, что она так мужественно и с таким доверием к нему приняла эту горькую весть. Эта признательность еще более увеличила его
