скрытый намек на «Пиковую даму» А. С. Пушкина (или на его же стихотворение «Паж, или Пятнадцатый год»).
С. 124. …сей пальмерстон… — Генри Джон Темпл Пальмерстон (1784–1865) — английский государственный деятель, глава партии тори, в 1855–1865 гг. — премьер-министр. Называя шутливо его именем шляпу Раскольникова, Разумихин намекает на ее ветхость и устарелость»
С. 125. …что значит у Шармера-то заказывать!.. — И. Г. Шармер — известный в то время портной в Петербурге, у которого писатель заказывал свое платье.
С. 127. …в «Пале де Кристаль» зайдем… — Ср. далее: «Ба! „Хрустальный дворец“! Давеча Разумихин говорил про „Хрустальный дворец“». Под этим названием в тогдашнем Петербурге (на Садовой, вблизи Сенной) существовал ряд трактиров. Но в названии этом можно усмотреть и иронический намек на лондонский Хрустальный дворец, который на Сейденгамском холме Достоевский видел в Лондоне в 1862 г. (ср. «Зимние заметки о летних впечатлениях» в т. 4 наст. изд.) и который Н. Г. Чернышевский в романе «Что делать?» (1863) изобразил как архитектурный прообраз здания будущей социалистической общины.
С. 130. Некто крестьянин Душкин… — Среди кредиторов Достоевского был крестьянин С. М. Пушкин.
С. 130. …нашей губернии и уезда, Зарайского, потому-де мы сами рязанские. — Места, знакомые Достоевскому с детства. В Каширском уезде Тульской губернии находилось имение его родителей, состоявшее из сельца Дарового и деревни Черемошни, а смежная с их имением земля относилась к Рязанской губернии Зарайского уезда.
С. 132. Онеры (франц. honneur) — почести.
С. 139. Жувеневские перчатки — от имени французского перчаточника К. Жувена из Гренобля, который изобрел колодки, придающие перчаткам форму.
С. 142. Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо всё на свете на личном интересе основано. — Достоевский вкладывает здесь в уста Лужина отзвуки идей утилитарной этики английского экономиста и философа Иеремии Бентама (1748–1832) и последователя Бентама — Д. С. Милля (1806–1873), вскрывая буржуазность этих идей.
В то же время в словах Лужина содержится полемический отклик на рассуждения Лопухова и Кирсанова в романе «Что делать?» и на теорию «разумного эгоизма» Чернышевского. Возможно, что рассуждение Лужина о «кафтане», которого не следует делить с ближним, пародирует также и объяснение принципа личной выгоды в статье Д. И. Писарева «Исторические идеи Огюста Конта»: «Если каждый будет постоянно стремиться к своей собственной выгоде и если каждый будет правильно понимать свою собственную выгоду, то, конечно, никто не будет снимать рубашку с самого себя, но зато это добродетельное снимание окажется излишним, потому что каждый будет отстаивать твердо и искусно собственную рубашку, и вследствие этого каждая рубашка будет украшать и согревать именно то тело, которое ее выработало. Таким образом, если принцип личной выгоды будет с неуклонною последовательностью проведен во все отправления общественной жизни, то каждый будет пользоваться всем тем, и только тем, что принадлежит ему по самой строгой справедливости» (Рус. слово. 1865. № 2. С. 13).
С. 144. …в Москве, ловят целую компанию подделывателей билетов последнего займа с лотереей, — и в главных участниках один лектор всемирной истории… — Подобная «компания» была в 1865 г. действительно раскрыта в Москве. Материалы судебного разбирательства «Дела о превращении свидетельств внутреннего 5 %-го с выигрышами займа из настоящего их достоинства в высшие» печатались в «Московских ведомостях», причем среди «главных участников» этой шайки оказался и «лектор всемирной истории» Александр Тимофеевич Неофитов, родственник писателя по материнской линии (см. выше с. 536). Как и Достоевский, Неофитов был одним из наследников А. Ф. Куманиной, богатой московской купчихи (ее муж А. А. Куманин был почетным членом Совета Московского коммерческого училища). Вопрос о куманинском наследстве долгие годы беспокоил братьев Достоевских. Несколько лет спустя А. М. Достоевский рассказывал писателю о Неофитове: «О существовании завещания, сделанного тетушкою А. Ф., я впервые узнал в декабре 1864 г. <…> В проезд мой через Москву летом 1865 г. я ничего не мог узнать за выездом тетки и бабушки в Киев. В конце 1865 г., когда я был в Петербурге по делам службы и виделся с тобою, я во время пребывания в Москве узнал, что вследствие арестования Неофитова по случаю подделки им свидетельства на 5 %-е билеты и вследствие того, что он обманул и тетушку на 15 тыс. руб., — завещание переписано, что Неофитов вовсе исключен из числа наследников и что душеприказчиком назначен Александр Павлович Иванов» (письмо А. М. Достоевского Ф. М. Достоевскому, 30 сент. 1869 г.; см.: Ильин Н. Достоевский в споре за куманинское наследство // Звенья. М., 1934. Т. 9. С. 548–559).
С. 144. …там убивают нашего секретаря за границей, по причине денежной и загадочной… — Имеется в виду, очевидно, процесс А. В. Никитченко, отставного поручика русской армии, который, получив отказ в денежной помощи для возвращения на родину, совершил покушение на секретарей русского посольства в Париже.
С. 145. А что отвечал в Москве вот лектор-то ваш на вопрос, зачем он билеты подделывал: «Все богатеют разными способами, так и мне поскорей захотелось разбогатеть». — Ср. ответы Неофитова в материалах следствия: «Видя затруднительное положение своих дел и дел своей матери, желая по возможности упрочить свое состояние и смотря в то же время на людей, легко обогащающихся недозволенными средствами без всякой ответственности, он, — рассказывает обозреватель процесса, — пришел к мысли воспользоваться легкостью незаконного приобретения и обеспечить себя и семейство матери своей <…> Таковым представилась переделка свидетельств 5 %-го <…> займа из 100-рублевых в 5000-е». (Моск. ведомости. 1866. 1 янв. № 1).
Эта мотивировка преступления близко напоминает мотивировку, даваемую Раскольниковым в черновых записях к роману: «Я хотел обеспечить себя и мать…» (VII, 166).
Для творческой истории романа существен рассказ о признаниях Неофитова в изложении его защитника: «Неофитов признался не перед следователем, он признался перед своей совестью <…> как преступник он имел всю возможность дальнейшим запирательством снять с себя обвинение <…> момент признания Неофитова был священным моментом пробуждения честной, не развращенной души его, увлекшейся соблазном <…> он принес свое чистосердечное раскаяние чрез все следствия и теперь представляет его на суд, как очистительную жертву». (Там же. 1866. 5 янв. № 3).
С. 149. …вид
