доложить об этом деле королю, но у старосты столько работы, что ему удалиться нельзя. Бенко стар и медлителен; вся тяжесть лежит на мне, а в лесах и по проезжим дорогам постоянные нападения, много грабителей и их надо наказывать железной рукой.
Вержбента слушал внимательно.
– Однако вы найдете кого-нибудь, кто вас заменит, – произнес он, – и приедете на свадьбу короля.
Воспоминание об этом снова так сильно взволновало Борковича, что он с трудом сдерживал себя, чтобы не выдать своего чувства.
– Какую свадьбу? – спросил он, притворяясь удивленным.
– Должен вам сказать, что король, наконец, уступил просьбам всех и согласился жениться.
– Еще один раз, прервал Мацек.
– Он не стар, – сказал Вержбента.
– А обещанная Людовику корона?
– Вы знаете, что в записи поставлено условие: если б у него не было потомства.
– Помоги ему Бог! – возразил Боркович. – Но король не особенно молод и если подберет по своим годам, то не будет иметь потомства, если же ему дадут молодую…
Он не окончил и покачал головой.
– Ему сватают силезскую княжну, Ядвигу, – произнес Вержбента.
Мацек пожал плечами.
– Что мне сказать? Дай им Бог счастья, хотя я на это мало надеюсь.
– Сохрани его Бог от зла! – произнес Вержбента. – У меня самые лучшие надежды.
После минутного молчания он прибавил:
– Советую вам поехать в Краков и явиться к королю. Некоторые люди могли иначе понять ваше письменное соглашение и представить его королю в невыгодном для вас свете; вы сами объясните ему, что оно было необходимо, и он увидит, что в нем ничего угрожающего нет…
– Ведь там написано, что мы обещаем быть верными королю, – воскликнул Боркович; – но я знаю о том, что у меня враги… Бессовестные люди в состоянии все облить грязью и могут представить самого невинного человека, как преступника.
Вержбента молча слушал.
– Король не охотник верить всякому, – произнес он, – поэтому он и не сердится на ваше письменное соглашение. Возможно только, что ему неприятно, что в его королевстве некоторые выделяются и вступают в отдельный союз, в то время как он всех их хотел бы соединить в одно. Боркович провел рукой по подбородку.
– Отделяться никто не хочет, – сказал он, – но дворяне во всех государствах издавна привыкли иметь свои права и придерживаться своих обычаев.
Мацек оживился и продолжал далее, как будто решившись на откровенность.
– Управлять страной это все равно, что империями; если б я захотел лично хозяйничать в Козьмине, Орли и других моих имениях, я, как следует, не досмотрел бы за всем. Поэтому я держу управляющих и экономов, которым передаю управление и с которых требую отчет. Так и в королевстве: чем оно обширнее, тем больше должно быть управителей, которые имели бы право распоряжаться так, как они найдут нужным.
Вержбента слушал.
– Так оно и есть, – возразил он, – король назначает своих наместников, а Земовит Мазовецкий…
– Таких людей, как Мазовецкий должно было быть побольше, – прервал Мацек живо, – а наместников поменьше. Они не пользуются достаточными полномочиями, а потому мало могут сделать.
– Не забывайте, что благодаря таким, как Земовит, Поморье от нас отделилось, – произнес Вержбента насупившись.
Боркович, как бы спохватившись, что слишком много сказал, сразу замолчал. Он потирал руки и смотрел в сторону.
Гость снова начал:
– Это не наше дело этим заниматься. У короля власть, и он сделает так, как нужно; в уме и в советниках у него недостатка нет. Отец его всю жизнь потратил на составление из отдельных кусков великого государства, и сын не разрушит того, что отец создал. Я с тем к вам приехал, – прибавил он, – чтобы вы в Краков поехали и все объяснили королю. Вы сами говорите, что у вас много врагов; я о них не знаю, но вы тем более должны смотреть за тем, чтобы вас не оклеветали и вам не повредили.
Боркович нахмурился, и презрительная улыбка появилась на его губах. Хотя в доме и не было особенного порядка, однако не подобало отпустить гостя, не угостив его, а потому хозяин пригласил к столу, на котором наскоро было поставлено все, что нашлось.
Вержбента не отказался присесть к столу, но ничего не ел, и Боркович, обыкновенно упрашивавший других гостей, на этот раз не настаивал.
Слегка чокнувшись своими кубками, они выпили за здоровье друг друга…
И гость вскоре попрощался, хотя обычая ради его приглашали остаться; но он торопился уехать, ссылаясь на важные, неотложные дела, которые его ждут, и Боркович проводил его до передней.
Возвратившись в комнату, Мацек в задумчивости опустился на скамью и от волнения начал дергать себя за бороду, до того в нем все кипело.
Его не столько взволновал приезд Вержбенты и переданное им приглашение ехать в Краков, сколько подтверждение известия, что княжна Ядвига выходит замеж за польского короля. Помимо преследуемой им цели выдвинуться с помощью брака с ней и добиться соглашения с силезскими князьями, – а бранденбургских он уже имел на своей стороне, – Мацек был влюблен в девушку, а в его возрасте это было очень опасно.
Молодая княжна ласково обращалась с ним, и он льстил себя надеждой, что ее сердце принадлежит ему, и размышлял над тем, как оставить короля ни с чем и увезти его невесту; он был уверен, что она на это согласится. Остановившись на этой мысли, он, увидев вошедшего брата, нетерпеливо воскликнул:
– Я должен сейчас ехать! Они в состоянии выдать девушку насильно; необходимо лично посмотреть и самому убедиться, как обстоит дело. Она была ко мне расположена, и, если удастся, я готов ее похитить и обвенчаться с нею!
Брат его Ян, сомнительно покачал головой.
– Хорошенько только обдумай, чтобы попусту не запутаться в скверную историю. Ведь это дело не шуточное, – сказал он серьезно, – и пахнет виселицей: посягнуть на невесту короля.
– Это еще неизвестно, невеста ли она уже или это только еще в проекте. У них времени не было для того, чтобы обручиться, – сказал Мацек. – Мне необходимо немедленно поехать в Глогов или туда, где она теперь находится и при помощи старой воспитательницы добиться свидания с Ядвигой…
Ян, который никогда не противоречил старшему брату, смолчал и на этот раз, хотя не совсем-то одобрил его намерения. Но Мацек, если решал что-нибудь, то не было возможности отклонить его от этого или заставить изменить свое решение. Он никогда не слушался и то, чего ему захотелось, должен был немедленно исполнить. Он не обращал внимания на время дня, его не останавливала ни ночь, ни темнота, и, решивши что-нибудь в полночь, он не ожидал наступления дня, а немедленно исполнял
