- Верни быстренько все деньги и все остальное, что было в дипломате, и не попадайся нам больше на глаза.
- Ага. И ты на прощанье дашь пожать свою грязную лапу, оставив меня и ее, - я посмотрел в сторону извивающейся и мычавшей Берты, - в целости и сохранности. Да еще пожелаешь доброго здоровья и долгих и счастливых лет жизни. И мило помашешь ручкой.
Отойди отсюда, мразь, с шестерками у меня никакого разговора не будет.
Его лицо перекосилось от злобы, он склонился надо мной и сильно, кулаком, ударил меня в лицо. Он было занес другую руку, но доктор перехватил ее:
- Оставь, сейчас он все расскажет. И очень подробно, даже маленькие интимные штучки, о которых, как правило, не рассказывают никому.
- Это ты, эскулап, весь состоишь из маленьких интимных штучек, - из разбитой губы сочилась кровь, мешая говорить, - а, мистер Пинч расскажи, мы не из болтливых, что там у тебя за канализационным отстойником, который ты называешь своей душой: мальчики? девочки? Или может быть сам подставляешь?
Доктор протянул белобрысому пузырек с комком ваты и, кивнув в сторону комнаты ст.Зины сказал:
- Проверь старуху и, если очнулась, добавь, а потом иди в машину.
Белобрысый нехотя подчинился.
Лишенный Эмоций с интересом наблюдал за происходящим, похожий на гориллу, попавшую на костюмированный бал. Пристальный зрачок Беретты не отрываясь смотрел мне в подбородок.
К своему великому удивлению я обнаружил, что мои руки за спиной освободились от пут капроновой тесьмы. Или меня связали слишком поспешно, или Геббельс не напрасно тратил свое время. А может и то и другое.
Хлопнула дверь за вышедшим белобрысым, наверное старухе добавки не потребовалось. Доктор распечатывал упаковку одноразового шприца. Я лихорадочно оценивал свои возможности. Со связанными ногами и под присмотром Беретты, они практически равны нулю.
Вдохновляла убежденность в том, что я буду жить до тех пор, пока они не узнают где находятся деньги.
Доктор держа в одной руке ампулу с уже отломанным кончиком, а в другой шприц, повернулся лицом к аудитории и произнес тронную речь:
- В этой ампуле культура СПИДа. Через несколько секунд я введу ее внутривенно или подкожно, не имеет значения, нашей удивительной Берте Францевне. Я думаю, она не будет против. Ведь за все надо платить. В том числе и за классически преступную любовь.
Он наполнил шприц и повернув его иголкой вверх, вытеснил воздух вместе с капелькой жидкости. Взглянув на каждого из троих, он продолжал:
- Затем, дав возможность в полной мере осмыслить происходящее этому строптивому молодому человеку, мы и его не обойдем своим вниманием. Ибо сказано в Священном Писании: "Аз воздам".
Ему будет введен препарат с несколько иным эффектом. Я думаю научные медицинские термины в данном случае неуместны. Этот препарат разрушает личность, иными словами, наш подопечный станет полным идиотом и не только расскажет, где он спрятал то, что ему не принадлежало и не принадлежит, но ползая на коленях, сам приподнесет ЭТО, плача и пуская слюни от искреннего раскаяния.
Берта извивалась и корчилась так, что кровать ходила ходуном. За спиной Лишенного Эмоций мелькнула неясная тень. Я согнул ноги в коленях и ринулся на доктора, захватив его шею левой рукой, правой схватил его руку, державшую шприц и, направив иглу ему в шею, несколько раз вонзил в нее шприц до самого основания иглы.
Мы оба повалились на пол стянув со стола скатерть вместе с несессером и вазой с гладиолусами. По полу рассыпались различные медицинские инструменты, пузырьки, ампулы... Из опрокинутой, однако не разбившейся вазы, хлынула вода вперемешку с гладиолусами, придавая натюрморту, возникшему на полу, весьма живописный вид.
В проеме двери медленно, как бы нехотя, опускался на колени Лишенный Эмоций. С глухим зловещим стуком упала на пол Беретта.
В коридоре стояла в белой ночной рубашке с растрепанными седыми космами, одной рукой прижимая к груди бутылку из-под шампанского, а другой опираясь на косяк Зина Борисовна, почти беззвучно шевеля губами:
- Берта... Берта... Берточка...
Она выпустила бутылку, которая упала на пол рядом с завалившимся на бок и окончательно Лишенным Эмоций, закрыла лицо руками и зашлась в душераздирающих рыданиях. Доктор лежал навзничь, находясь по-видимому в глубоком обмороке.
Я разрезал путы на ногах столовым ножом, лежавшим на пластмассовом столике среди остатков вчерашнего пиршества, одним прыжком пересек комнату и, подняв с пола Беретту, возвратился к кровати с притихшей Бертой. Разрезав капроновую тесьму на ее руках и ногах и предоставив ей возможность самой отдирать с лица лейкопластырь я устремился на веранду, не дав себе труда даже натянуть брюки.
Я подоспел вовремя. Белобрысый то ли услышав старухины рыдания то ли по своей звериной сущности почуя неладное, был уже в трех шагах от двери. Открыв ее, он на секунду замер в настороженности но уже в следующую, увлеченный собственной рукой, захваченной мной, влетел на веранду и улегся на ковровой дорожке лицом вниз.
Я сел на него верхом и завел его руки за спину, время от времени подергивая их в сторону затылка. Беретта покоилась на полу рядом с ковровой дорожкой - в ней не было необходимости.
От невыносимой боли он застонал.
- Слушай, козел, очень внимательно. Сейчас ты подгонишь машину к самой калитке и погрузишь в нее своих друзей, пока не рассвело. Затем отвезешь их куда хочешь и свяжешься со своими боссами.
Передашь им, что я возвращаю деньги, возвращаю все в целости и сохранности, но каким образом, это я скажу по телефону, номер которого ты мне сейчас назовешь. Можешь назвать свой телефон, если он есть в твоей крысиной норе, но запомни одно: по нему я буду говорить только с боссом. Запомнил? Только с боссом. - Я сильно дернул его руки и он взвыл от боли. - И еще. Завтра, вернее уже сегодня утром, к семи часам у Тарасовского поссовета должна стоять машина с полным баком бензина, а ключи от нее - в почтовом ящике у калитки, машину я тоже верну, а теперь - телефон.
Я вновь дернул его руки, и он сдавленным голосом назвал телефон.
- Смотри, не ошибись, крысятник, это тебе дорого обойдется, предупредил я, обыскивая его карманы.
Кроме пружинного ножа у него ничего не было. Рядом возникла Берта и ударила его ногой в лицо.
- Оставь, Берта, будь выше этого, не ставь себя на одну доску с ними.
Я поднялся и дал возможность подняться белобрысому. Он устремился к калитке, споткнувшись и чуть не упав с крыльца.
Вернувшись в комнату, я увидел что доктор пришел в себя. Приподнявшись на локте он смотрел на валявшийся рядом шприц и потирал шею, размазывая капельки крови выступивших от "уколов".
Старуха скулила и подвывала за стенкой, причитая то на русском, то на идиш.
Лишенного Эмоций уже ничего не интересовало: щупать пульс не было никакой необходимости, глядя на него, я мог с полной уверенностью сказать, что он мертв.
Берта деловито собирала в несессер все, что из него вывалилось.
Доктор застыл в прострации, продолжая опираться на локоть.
Появившийся белобрысый попытался приподнять Лишенного Эмоций и посмотрел с робкой надеждой на меня. Я не шелохнулся. К моему удивлению, ему помогла Берта.
"Аз воздавший" доктор никак не мог оправиться от шока. Вернувшиеся белобрысый и Берта подняли с пола то, что осталось от еще недавно щеголеватого доктора и, закинув его руки за свои шеи, поволокли к машине под неумолкающие стенания ст.Зины:
- Ах, Берта, ах Берта, что же ты наделала... Берта, как же мне жить дальше, разве нельзя было жить как все люди. Боже ж мой, Боже ж мой, зачем я не умерла в концлагере в сорок втором году...
Здесь все было по-прежнему: и дуб с давно засохшей остроконечной вершиной, и тропинка, сопровождавшая дренажную канаву с водой настолько плотно покрытой ряской, что нигде не видно было ни единого пятнышка воды, и едва видневшаяся сквозь частокол стволов усадьба детского дома с давно не крашенными забором и постройками. Где-то над головой изредка стучал дятел, добывая свой тяжкий хлеб.
Лес, даже небольшой, обладает удивительным свойством растворять в себе самые жгучие и неотложные человеческие заботы и проблемы, заполнять душу первозданной тишиной и покоем, своей тихой музыкой, свойством убедительно подчеркивать тщету и суетность человеческих страстей, способностью пробуждать подавляемый человеком внутренний голос, органично связанный с лесом, природой.
Человек, еще несколько минут тому назад ехавший в электричке среди себе подобных, мучительно размышляя о том, стоит ли залезать в долги, чтобы купить видеомагнитофон, оказавшись наедине с лесом, с удивлением замечает, что здесь, среди первозданной природы, сама мысль об этом кажется пустой и никчемной.
Но на обратном пути стальная коробка вагона и присутствие других людей снова возрождают ушедшую было мысль, порождение коварного урбанизма.
