Тут, пожалуй, кстати будет заметить, что мало-помалу, без объяснений, сами собою, у нас с Ксенией, вдруг сильно повзрослевшею, наладились новые отношения. О постели мы не заговаривали: ни я, ни она, ни в положительном смысле, ни в отрицательном, -- но, объединенные общими заботами, постепенно становились друзьями, и это было первым более или менее здоровым чувством, испытанным мною в последний год: с моментатого самого магазинного знакомствав очереди засметаною, с которого и начались в моей жизни все эти смешные, все эти кошмарные, все эти безумные события. Я даже не знаю, не подсознательным ли стремлением видеться с Ксенией почаще объяснялись мои хоть короткие, ачастые визиты к Дашеньке, гораздо более частые, чем полагалось бы приличием или требовалось для успокоения совести.
Этот жуткий сумасшедший городок; эти облезлые, неизвестно когда, еще при Хрущеве, наверное, побеленные разноэтажные панельные корпуса; котельная рядом с моргом, так что трубаее кажется трубою крематория, ачерный густой дым вроде припахивает паленым волосом и подгоревшим человеческим салом; веселые дюжие санитары, что, насвистывая песенки Пугачевой, катят средь беладня к моргу-котельной легкие тележки навелосипедном ходу: мелкие неструганые ящики-кузовавмещают труп (ато и двасразу, валетом), плохо прикрытый застиранной, севшей простынею с черным больничным клеймом в углу -- то желтая ступня торчит, то свешивается, покачиваясь, закостенелая рука; больные, нетвердо, опасливо прогуливающиеся по аллейкам жидких кустарников под руку со стыдящимися их родственниками; другие больные, те, кому (как, впрочем, и всему остальному нашему Великому Совейссьському Народу) прописанатрудотерапия, копошащиеся в халатах белесо-коричневого, больничного колеранагрязных глинистых делянках, перетаскивающие в занозистых носилках, подобных кузовам труповозок, отвратительный навид и запах мусор; деловитые, самодовольные врачи и медсестры, -- все это, вначале поразившее меня глубокою, скорбной безысходностью, поразившее и десятки раз сфотографированное из-заугла, сейчас стало привычной рутиною, и я, в который раз направляясь из проходной к шестому корпусу, где лежалаДашенька, выглядел, наверное, ничуть не менее деловито и самодовольно, чем так раздражавший меня поначалу медперсонал.
Отдельная палата -- это было все, чего удалось добиться Ксении для матери с помощью учеников последней, не слишком-то, как оказалось, падких расточать попусту потенциальную энергию связей и влияний (в кремлевку Дашеньку так и не взяли) -- отдельная палата, как и любая общая, как все коридоры, все этажи, все корпусанасквозь пропахшая, провонявшая дешевой больничной жратвою, испражнениями и лекарствами. Там, под нестихающий аккомпанемент этого запаха, я и виделся с Дашею. Может, нет в человеческом существовании ничего более жуткого, чем встречас близким, сошедшим с ума: внешне нормальный, логичный, обыденный, разговаривает он с тобою о том о сем, и вдруг -- не меняя тона, впроброс, как нечто само собою разумеющееся, отпускает ужасную нелепицу, и ты парализован тем, что, сколько бы сил ни собрал, кого бы ни взял в союзники, аобъяснить своему близкому, почему нелепица -- нелепица, достучаться до его сознания, ты не можешь и не сможешь никак!.. Больше того, чтобы не сделать ему хуже, ты вынужден сам поддакивать, притворяться, что думаешь точно так же, и с неким мистическим ужасом вслушиваться в то, что мелет твой собственный язык; ты начинаешь терять вообще все ориентиры насвете.
Нет, не удивительно, что я всячески старался не оказаться с Дашею наедине: то уговаривал сопутствовать Ксению, то дожидался другого какого-нибудь посетителя, хотя других и было-то всего двое: ЮнаМодестовна, зашедшая к Даше завсе время раза, может, четыре, даНиколай Нилович Мертвецов, дашин отец. Тот как раз: лысый, алкогольного видастарикашка, вне кабинета, вне служебной зависимости вовсе и не страшный, даже, пожалуй, и не представительный, -- тот ходил к Дашеньке первое время как наработу, однако, где-то перед осенью запил по-черному и в неделю умер, сгорел.
Дашенька, лишенная радио и газет, патологически интересовалась всеми переменами и передвижениями, происходящими в высших сферах. Уж не знаю, каким образом докатывались до нее в дурдом эти слухи, но онавсе пыталась выспросить подробности и о посадке Китайцаи Глуповатова, и о загадочной смерти генералаЦиркуна: самоубийстве -- не самоубийстве, и о домашнем аресте Вальки, и о внутренних делах ее мужа, замминистраВнутренних Дел, и о прочих признаках подозрительного шевеления. Еще Даша, всякий раз, когдаее навещали, пыталась передать письмо: только тихою т-с-сю чтоб никто не виделю Валькавсех подкупилаю Папашкадолжен узнать правду. Они хотят обвести Его вокруг пальцаю В письмах, адресованных Ыродному отцу Никодиму Лукичу Прежневу, личноы, содержались разные версии истории о подмене в днепропетровском роддоме, донесения о валькиных кознях (chanel) и -- почти трезво и нормально -- мысли о бедах, проблемах, нуждах, как говорится, и чаяньях несчастного нашего Великого Народа.
Накануне октябрьских мы сидели у Даши с Ксенией: Дашабылакак-то особенно взвинчена, нервна, навопросы отвечалакоротко и раздраженно: ей что-то явно мешало. Ксении очень не понравилось материно состояние, и врачишка, шепнув, чтоб я не спускал с больной глаз, выскользнулаиз палаты. Даша, словно именно этого и дожидалась, подтащилак двери, баррикадируя, кровать, -- я не посмел перечить, спасибо: не помогал, -- напряженно вслушалась в жизнь коридораи, поманив пальцем, усадиламеня рядом. Печально и доверительно, сбивчивою скороговоркой, сталарассказывать, что вот, дескать, девятого числа, через четыре дня, Папашкаумрет, и тогдавскроют и Его завещание, и все ее письма, и придется ей, Дашеньке, занять Папашкино Место, аонаох как не любит власть, не любит все эти тревоги и заботы, связанные с управлением огромным государством, запущенным и опасно могучимю (знаешь: власть -- дело оч-чень и оч-чень нехорошее в принципе: как ни пытайся угодить всем, ато к одному, то к другому придется применять насилие; вот хоть бы Вальку -- надо ж ее будет как-то обуздать, чтоб не мутиланарод! -- анету, нету у человекаиного счастия, нежели свободаю) -- и все-таки отказаться, отречься от престолане имеет права, потому что кто же, если не она?! не валькиной же фарцовой команде отдать в руки бразды, чтоб платьями спекулировали! -- и Дашеньканадеется, что я, человек добрый и глубоко порядочный, помогу ей, разделю с ней бремя, приму для началапортфели министров Культуры, Внутренних Дел и Государственной Безопасности, потому что с чего-то надо ведь начинать, если мы с нею не хотим, чтобы окончательно погибланесчастная нашастранапод завалами валькиных тряпок и кукол (это видеть было невозможно, как она, по одному, ме-едленно, отрывалакрылышки бабочке, которая ничего ей плохого не сделала! аесли ей руки-ноги ме-едленно оторвать?!). Затем Дашенькасталадавать поручения: к кому сходить, кого предупредить о скорой Папашкиной Смерти (ты представить не можешь, что залюди поддерживают нас! сам Молотов!..), какой условный произнести пароль, по каким позвонить телефонам. Дашасыпаласемизначными номерами с такой убедительностью, что мне даже показалось намиг: не я ли сошел с ума, и захотелось проверить: может, номеранатуральные? Я вытащил книжечку с карандашиком, -- что ты! что ты! зашипелаДаша, сейчас же убери! Только напамять! -- и тут в коридоре послышался шум, шевеление, дверь, отодвигая кровать, накоторой мы сидели, открылась под напором санитаров, и в палату ворвались Ксения со шприцем наизготовку, медицинская сестраи двое дюжих парней, -- Дашеньку скрутили, уложили, укололи раз, еще раз, и она, наконец, затихла, успокоилась, уснулаю
Никак не отреагировавшая наизвестие о смерти реального отца, Дашапредугадала, предсказаласмерть отцавоображаемого с точностью до дня. 7 Мыссь уссьсаноить в собьссьсьвеньном сорьтире т-з-з-зионьную камеру Перьвой Пьрогьрамьмы пьришьлав голоу под утьро. Часьто Ему сьлучалось вот тк вот, озабоченьному очередьной государьссьсьвеньной или межьдународьной проньблемою, сисьсемасиссьськи ворочассьсапо ночам, и с кажьдым годом, с кажьдым месясем все Мудьрее возьникали Решения, и Он даже сьтал поражассьсапоссьсьленее вьремя, отькудатакое берессьсав Его туговатой пьрежьде голоэ. Давот фьзять хотя бы етою ну, как еею Фьганиссьсаню Фьсего ночь и думал, асейчас попьробуй-выкури отьтудаДобьлессьсьную Нашу Арьмию-Оссьсьвободисельнису! И есьли б не соратьничьки-помощьничьки, мать их заногу, несьпособьные пьрозьревать сьмерьтьными суоими умишьками Глубины Вьремени, ПьроссьсьраньссьсваИ Судеб Чылоэссьсьва, есьли б не их трусоссь и перессьсьраховька, -- еще до Нового Годавышьли б Солдаты Мираи Соссьсьялизьманарубежи Перьсиссьського залива, и Самый Сьправедьливый НаСьвете Сьтрой вьлассьсьвовал бы уже еще над неськокими мильёнами кьвадратьных километьров, над неськокими десятьками мильёнов людей. ЫМэрыканьци!.. Мэрыканьци!..ы Дачьто б ети мэрыканьци нам сьделали, демократы засьратые! Покабы со суоих рожьжессьських каникулов сьехались дапокабы насуоих говеньных коньгьрессьсах пьроголосовать собьралисью Вон даже Лимьпияду -- и ту как сьледовает сорвать не сумели! ЫМэрыканьци!..ы Учение Марькьсаверьно, потому чьто фьсесильно! И по сьпраэдьливоссьси пьринимаэт Он парады и деномьсьрасии, сьтоя над Зачинателем, потому чьто, как ни хорошабылаидея того о Победе Мировой Революсьи И Торьжессьсьве СоссьсьялизьмаВ Косьмиссьськом Маштабе, апровесьти ее в жиссь назьначено фьсе же Ему, Никодиму Лукичу Личьно, -затем-то, собьссьсьвеньно, и дадено Ему Бессьсьмерьтие. А тому, гьниющему под Ним, дадено не было.
