какое редко встретишь на человеческом лице.
Николас повел трех неизвестных янки к участку Базби. Если Уайтоки, Воны и Лэси прибыли из Англии и поселились в Онтарио, то именно деду Илайхью Базби был отведен земельный участок, когда он, лоялист Объединенной империи, после Американской революции покинул дом в Пенсильвании и на гужевой повозке перевез молодую семью в дикие места этой провинции. За предыдущие восемьдесят лет жизнь здесь сильно изменилась. Построили дороги, которые соединяли одно поселение с другим. По железной дороге от поселений можно было добраться до больших городов. Это уже не была жизнь первопроходцев. Здесь начали возделывать поля, и понемногу фермеры стали процветать.
У Илайхью Базби была большая семья, которая его немного побаивалась, но считала себя не хуже других. Члены семьи сочетали в себе пылкую преданность королеве с подозрительным отношением к английским манерам. Уайтоки им нравились, но часто смущало то, что Базби казалось высокомерием. Они питали вечную неприязнь к американцам и преувеличивали значительность имущества, которое им пришлось два поколения назад оставить в Пенсильвании. Их свободолюбивому духу была ненавистна сама мысль о рабстве, душой и сердцем они были с Севером, выступая против рабовладельческого Юга.
Их комфортабельный фермерский дом находился в четырех милях [11] от «Джалны». Николас вел мужчин по дороге, осторожно отвечая на вопросы, которыми его донимали шпионы. В том, что это шпионы, он не сомневался, и чувствовал себя в самой гуще леденящих кровь дел.
Члены семьи Базби собрались за столом и наслаждались трапезой. Незнакомцев, в духе старомодного гостеприимства, пригласили к столу. Те согласились, а Николас, которого здесь всегда встречали приветливо, сослался на то, что его ждут дома. Однако, выйдя из дома, он медлил – надеясь непонятно на что. Его мальчишеское воображение разыгралось из-за конфликта за рубежом, и он мечтал поучаствовать в каком-нибудь опасном мероприятии. Но ему пришло в голову лишь подбирать попадавшие с дерева на траву мелкие зеленые яблоки и швырять их в острый торец дома.
Тогда к нему вышла Амелия Базби.
– Не делай этого, – сказала она. – Еще окно разобьешь. И тогда с тобой будет разговаривать мой отец. – Но смотрела она приветливо. – Наверное, мистер Мадиган уехал от вас, – спустя секунду добавила она.
– Почему это вы так думаете? – спросил мальчик.
– Ах, не знаю.
– Ему все время что-то не нравится, если вы об этом, – предположил мальчик. – Но он не уедет. Он в «Джалне» обосновался прочно, пока мы, молодняки, не уедем учиться.
Амелия не могла удержаться и спросила:
– А он когда-нибудь говорит обо мне?
Николас уклонился от ответа и пробормотал:
– Мне следовало сказать «мы, молодняк». Это было бы грамотнее.
– Он требует от вас грамотности, да?
– Строго требует, – важно ответил Николас.
Амелия посчитала мальчика невыносимо самодовольным, но терпела, так как хотела узнать о Мадигане.
– Он когда-нибудь говорит обо мне? – повторила она.
– Никогда, – твердо сказал Николас и метнул еще одно зеленое яблоко в стену.
– Послушай, – сказала Амелия. – Не мог бы ты кое-что передать ему от меня?
– Пожалуйста, – согласился Николас. – Только чтобы было покороче. У меня память плохая.
– Скажи ему, – заливаясь румянцем, медленно проговорила она, – скажи ему, что я прошу меня извинить за то, что обидела его.
Николас уставился на нее. Ему все-таки стало интересно.
– Я бы хотел, чтобы вы мне сказали, кто эти незнакомые люди, расположившиеся у вас на кухне как у себя дома, – попросил он.
– Да я толком не поняла, – честно ответила она, – знаю только, что это янки.
– От одного этого слова у меня все внутри кипит.
– Но ведь ты не за рабство?
– Темнокожим нравится быть рабами. Мистер Мадиган говорит, что мы все рабы – той или иной привычки.
– Николас, какой же ты сообразительный!
Пришлось с ней согласиться. Пока бежал домой, он припомнил этот разговор и пришел к выводу, что держался хорошо.
Люциус Мадиган оказался в беседке, где с помощью глобуса проводил с Эрнестом урок географии.
– Вот этот маленький остров – Ирландия, – тыча костлявым пальцем, сказал он.
Эрнест подался вперед так, что почти уткнулся в глобус носом.
– Почему Ирландия такая маленькая? – спросил он.
– Из-за притеснения Англией, – сказал Мадиган.
– Наша страна очень большая, – гордо заметил Эрнест.
– Из-за размера все беды, – отпарировал Мадиган. – Большая мерзлая пустота.
– В данный момент, – не согласился Николас, – я вспотел, как конь.
– Пройдет не так много лет, – мрачно продолжал Мадиган, – и эту страну захватят американцы.
– У нас Северный полюс, – сказал Эрнест. – Его американцы у нас не отберут.
– Поживем – увидим, – сказал Мадиган.
– Вы ни за что не угадаете, сэр, с кем я говорил – к тому же говорил о вас, – вклинился в разговор Николас.
– Амелия Базби? – догадался Мадиган.
– Верно! А угадайте, что она сказала?
– Что любит меня? – предположил учитель с наигранной глупой ухмылкой.
– Не совсем. Она просит извинить ее за то, что оскорбила ваши чувства.
– Это ни одной женщине не под силу.
– Даже миссис Синклер? – Еще немного, и улыбка мальчика превратилась бы в оскал.
– За такую дерзость, – объявил Мадиган, – напишешь пятьдесят строчек. Начинай прямо с того места, где остановился в прошлый раз.
– Можно, я сначала отнесу Гасси подарок?
– Подарок?
– Ведь вы знаете, что у нее день рождения! Я дарю ей домашнего голубя. Как тяжело быть наказанным, когда в семье день рождения.
– Ладно, на этот раз я тебя прощаю, – сказал Мадиган, – но впредь попридержи свою непочтительность.
– Что такое непочтительность? – спросил Эрнест.
– Нахальство, – сказал Мадиган. – Смотри, остерегайся его.
– Нахальство, черт возьми, – воскликнул Эрнест и бросился за братом.
Августа, откинувшись, сидела в тени, среди белых берез. Сама она тоже была в белом, в честь дня рождения. Со счастливым выражением она теребила золотую цепочку с медальоном у себя на шее. Она думала, что такой красивой вещицы у нее не будет еще много лет. Но в то утро мама поднесла медальон к шее, а папа приподнял сзади копну темных волос и защелкнул замочек. На одной стороне медальона под стеклом были две переплетенные пряди волос: светлая – Филиппа и рыжая – Аделины.
Мальчики с трепетом наблюдали, как Августа раскрыла медальон и предъявила реликвии.
– Видите, пряди волос только на одной стороне, – объяснила она. – На другой у меня будут ваши две пряди и прядка малыша Филиппа, аккуратно переплетенные между собой. Тогда будет представлена вся семья.
От восторга Эрнест захлопал в ладоши и прилег рядом с сестрой, чтобы подержать в руках медальон. Он казался таким маленьким рядом с Гасси, что она почувствовала, как сердце, вдруг ставшее восприимчивым к новым эмоциям, защемило от
