бывает стыдно, что мои мысли не так чисты и возвышенны, как хотелось бы…
Вот тогда Макс и произносит:
— Как думаешь, я должен попытаться найти его?
К кому он обращается? И почему тут же стискивает голову и стонет:
— Блин, я с ума схожу, что ли! Тебя же нет!
От этих слов меня бросает в жар, и я просыпаюсь в испарине, с резью в груди. Не умереть бы однажды во сне… Я не могу причинить папе такую боль, он не заслужил полного одиночества. Пытаясь отдышаться, даю себе слово, что сегодня посмотрю с ним один из его любимых фильмов. Куплю чипсов по дороге из школы, мы усядемся с ним рядышком на диване и проведем пару часов в иллюзорном мире, который не так реален, как мои сны.
Мы будем счастливы…
* * *
Однажды в моей постели оказалась женщина-следователь, причем аж из самого Комитета. В этом клубе, по ее словам, она оказалась впервые. Я не расспрашивал, но догадывался: Тамаре жутко осточертело ходить застегнутой на все пуговицы и захотелось хоть на одну ночь позволить себе оторваться.
Пуговицы тоже оторвались, когда я рванул ее рубашку. До сих пор слышу, как они лихорадочно скачут по паркету. Плохо помню, что мы вытворяли, но в «преступника и копа» не играли, это точно. Такой радости ей днем хватает…
По некоторым приметам я догадался, что Тамара замужем, хотя обручального кольца на ее пальце не было. И маникюр она не делала, правда, это могло быть связано с ее работой, а не с тем, что ей приходилось пахать на кухне.
Я чуть рот не разинул, когда наутро она принялась собирать с пола оторванные пуговицы и терпеливо пришила их к рубашке. Хотя я предлагал ей выбрать что угодно из моих вещей! Только, видно, она не могла себе позволить являться домой в чужой одежде… А то, что ночью следователь где-то пропадает, вполне возможно, у них в порядке вещей. Задержание какое-нибудь или обыск — всегда можно отбрехаться.
Но, главное, при мне Тамара не стала вызывать такси, чтобы я не узнал ее домашний адрес и не заявился в гости без приглашения. Хотя номер телефона оставила — какой-то левый, судя по всему.
По нему я и позвонил. В рабочее время, разумеется, чтобы разговор можно было выдать за деловой.
— Здравствуйте, Тамара, — произнес я ровным тоном, потому что так и не смог вспомнить — давал ей свой номер или нет?
Но он явно определился, потому что в ответ прозвучало:
— А, привет, Макс!
Я выдохнул с облегчением, но все же уточнил:
— Можешь разговаривать?
— Минут пять. Иду на совещание. Если сменю тон, не обижайся.
— Нет, что ты! Я все понимаю.
— Надеюсь, ты не влип в историю?
— Нет-нет. Я хорошо себя веду.
Она хрипло рассмеялась — я вспомнил этот смех и чуть не заблажил, на миг опрокинувшись в ту ночь и покрывшись мурашками.
— Славный мальчик.
— Вот такой я… Но мне все равно нужна твоя помощь.
И я наспех выложил историю о брошенном в роддоме младенце, которого хотел бы найти. Во всякие телешоу, разыскивающие родственников, мне обращаться не хотелось. Вся надежда на Следственный комитет…
— Это вообще реально через столько лет?
Ее голос прозвучал строже, видно, рядом появился кто-то из коллег:
— Пришли данные эсэмэской. Попробую выяснить. Он кто?
— Мой брат.
— Помогу, чем смогу, — ответила Тамара твердо и отбила звонок.
А я похвалил себя за то, что в постели с ней, видно, не облажался, раз она не послала меня подальше. Если ей захочется, я буду совсем не прочь встретиться снова. По крайней мере, эта женщина осталась в памяти, в отличие от десятков других. Я даже имя ее запомнил, а это уже вообще что-то с чем-то… Или все дело в пуговицах?
По моим прикидкам, Тамара должна была откликнуться через недельку, и я велел себе набраться терпения. Поэтому чуть не выронил телефон, к концу следующего дня получив от нее сообщение: «Приеду?»
Я тут же набрал: «Жду!!!» со смайликом и бросился открывать вино. Обалдеть, я вспомнил даже то, что ей больше по вкусу белое! Надеюсь, я не влюблюсь в нее? Только серьезного романа с замужней дамой мне не хватало…
Увы, наше свидание вышло не таким заводным, как мне представлялось. Тамара приехала минут через сорок, и на этот раз она выглядела прям-таки настоящим следаком: деловой брючный костюм, новая короткая стрижка, холодный взгляд.
Увидев вино и бокалы, покачала головой:
— Это ни к чему.
Достала из сумки распечатку и процедила:
— Садись.
Сама уселась напротив, закинула ногу на ногу и начала читать вслух. И солнечный вечер неудержимо мерк с каждым ее словом…
До сих пор благодарен Тамаре за то, что она проявила всю чуткость, на которую была способна. Она же не прислала информацию сообщением, а приехала сама, уже этим поддержав меня. И своим голосом озвучила то, что «Коновалов Андрей Анатольевич, тысяча девятьсот девяносто девятого года рождения был передан из роддома номер такой-то в дом малютки. Согласно действующему законодательству, по достижении трех лет Коновалов был переведен в детский дом номер такой-то. Где проживал до девятнадцатого ноября две тысячи пятого года — дня своей смерти».
Тамара подняла на меня глаза, в которых не осталось отчужденности. Теперь стало понятно, почему она держалась так холодно: не хотела, чтоб я полез к ней, а потом пожалел бы об этом.
— Смерти? Отчего он умер?
— Об этом сведений нет.
— Какого хрена?! Ему было всего шесть лет! Отчего он мог умереть?
— Все умирают. И дети тоже. Только не говори, что раньше не слышал об этом…
— В смерти ребенка всегда кто-то виноват, — упорствовал я.
Она кивнула:
— Его отец. Ты так не считаешь?
— Сука! — вырвалось у меня. — Надо было вломить ему!
Она встала:
— Так, со мной этого даже не обсуждай. Понял?
Мне пришлось кивнуть — Тамара не сводила с меня глаз. Убедившись, что я не собираюсь крушить мебель, она указала рукой с обручальным кольцом:
— Удобства у тебя там, насколько я помню?
И оставила меня одного.
В башке у меня все гудело, поэтому я не сразу сообразил, зачем она это сделала. Но все же заметил: распечатка осталась на стеклянном столике рядом с бутылкой вина. Подскочив, я припал к листу, мой взгляд нашел адрес детского дома, а рука уже схватила телефон и быстро щелкнула лист с обеих сторон.
Мое тело действовало безотчетно, понуждаемое голосом крови: моего брата убили! Я ни разу не видел его, что ж с
