Круть (с разделением на главы) - Виктор Олегович Пелевин

— Коррупция, — вздохнул я. — Везде в этом мире коррупция.

— Не везде, — ответил Ломас.

— А где её нет?

— У вас в Добросуде.

— Вы серьёзно?

— Конечно. Коррупция — это язва на здоровом теле. Девиация. А когда вместо здорового тела имеется одна большая язва, это уже не отклонение от нормы. Это такой социальный строй. И сегодня он стучится в нашу дверь вместе с мезозоем. Даже не знаю, какой стук громче.

— Проект одобрили наши старшие менеджеры.

Ломас поглядел на меня задумчиво. — Вы полагаете, они тоже в доле?

Закрыв глаза, он замер. Я понял, что он контактирует с кем-то из начальства.

— Нет, — сказал адмирал через пару минут. — Наших технологов действительно интересует возможность психотерапии для лечения пайкинга. Организовать подобное самим сложно — преступницы или в тюрьмах, или на нелегальном положении. Сердюков пришёлся кстати.

— Думаете, он может добиться успеха?

Ломас пожал плечами.

— Увидим.

— Нужен контроль использования трип-боксов, — сказал я. — Кто, как, когда. По какой программе.

— Отличная мысль, — улыбнулся Ломас.

— Наверно, имеет смысл проследить за Сердюковым, пока он устанавливает трип-боксы в колонии. Можем услышать что-то интересное.

— Правильно мыслите. Потом переключайтесь на Кукера.

— Можно идти?

— Не спешите, — ответил Ломас. — Выпьем ещё на посошок.

Я отсалютовал начальнику стаканом.

— Должен заметить, — сказал Ломас, — что на меня произвела впечатление история о возвышении петухов.

— Почему?

— Я смотрю на это как епископ. Wer sich selbst erchöhet, der soll erniedriget werden… [2] У Баха есть потрясающая кантата на эти слова. Как раз под коньячок.

В кабинете заиграла музыка. Грозно-взволнованные голоса хора казались излишне экзальтированными, но музыка была хороша.

— Возвышающее себя унижено будет, — повторил Ломас задумчиво, — униженное вознесётся. При Бахе, обратите внимание, не было ни банок, ни этой инверсии высшего и низшего.

— Теперь в кантате больше смысла, — сказал я. — История ставит всё по местам.

— Да, — ответил Ломас. — Low is the new high [3]. Но этого мало. High is the new low [4]. Про это в наше время тоже нужно помнить. Ваше здоровье!

Бревенчатый кабинет начальницы лагеря майора Тони был жарко натоплен. Из угла хитровато щурился бюст климатолога Лукина с гипсовым коком над улыбающимся лицом. На стене висел портрет генерала Шкуро в крагах с факсимильным автографом:

СИБИРСКИМ КРУТИЛЬЩИЦАМ ОТ ВЕЧНЫХ ВОЖДЕЙ.

ША

Что такое это «ША» — инициалы Мощнопожатного (его вроде звали Александром) или приличествующее обстоятельствам междометие — сказать было трудно.

По сторонам от вождя висели учебные плакаты, изображающие правильную организацию ветродеяния в исправительных заведениях: форма педальных рам, расстояния между крутильщицами, гендерная сепарация зон, пропеллерные вышки с разметкой — в общем, вся технология.

Майор Тоня встала навстречу вошедшему Сердюкову, хоть и была старше чином. Жандармов в Сибири уважали.

— Как съездили, Дронослав Маринович?

Сердюков с удовольствием оглядел ладную фигурку начальницы. Малиновый лампас, лайковые сапоги, осиная талия, портупея с латунным ветряком, две кобуры на крутых бедрах — с пистолетом и нейродубинкой. Майор Тоня использовала последнюю крайне изобретательно, и не только с мужским полом, за что её боялись даже самые матёрые куры.

— Отлично, Антонина Надеждовна. Оборудование здесь?

— Доставили и развернули, — ответила майор Тоня. — У них сборщики такие интеллигентные, прямо как музыканты из филармонии. Я теперь главная специалистка. Три дня с установщиками провела. Мы вас ещё позавчера ждали.

— Задержали научные дела, — сказал Сердюков сухо, как бы показывая, что дальнейшие расспросы неуместны.

Я знал, что его задержал запой — но ведь идеи приходят учёному в голову не просто так. За ними приходится нырять глубоко-глубоко, и погружения эти оплачиваются здоровьем. Сердюков, в общем, не врал.

— Хотите посмотреть? — спросила Тоня.

— Конечно. Где поместили?

— В соседнем корпусе. Одеваться будем?

— Да нет, — сказал Сердюков. — Пробежимся по холодку.

Холодок на самом деле был крепким сибирским морозом. По дороге Тоня пожаловалась на лагерные проблемы — завезли некондиционную смазку, цепи за ночь промерзают так, что с утра приходится разогревать паяльными лампами, а потом крутить до вечера в две смены без перерыва, чтобы не тратить зря время и керосин.

— В общем, — подвела итог раскрасневшаяся на морозе начальница, — сражаемся с энтропией. Давайте сперва мужской юнит проверим.

— Хорошо, — согласился Сердюков и вслед за Тоней нырнул в облепленную сосульками дверь бревенчатого барака с табличкой «ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ЧАСТЬ».

— Вот, — сказала Тоня. — Красавец, да? Иммерсивный юнит из бутика «Юрасик» и правда был красив. Вернее, он показался бы красивым в другой обстановке. Здесь он смотрелся странно и даже тревожно.

Размерами и формой трип-бокс напоминал саркофаг. Пестротой раскраски — аттракцион из сомнительного в моральном отношении луна-парка: пальмы, заходящее солнце, летящие в небе метеоры и два занимающихся любовью ящера на фоне поваленной секвойи.

Рисунок, возможно, не отвечал научным представлениям — миссионерская поза не для рептилий. Зато рядом была панель управления самого серьёзного вида. С сенсорным экраном, как на карбоновой хай-технике.

У стены недалеко от бокса стояла гигиеническая кабина с резиновым ковриком.

— Даже душ есть?

— Мыться перед сеансом, — сказала майор Тоня. — И особенно после. Говорят, обделаться можно от эмоций. А уж обкончаться — гарантированно. Персоналу поиграть разрешат?

— Это научный эксперимент, — ответил Сердюков. — Корпорация нам боксы не просто поиграться дала. Нужны будут результаты. Когда получим, будем веселиться.

Тоня сделала круглые глаза.

— И какие такие результаты вы собираетесь получать, Дронослав Маринович? Разве вы ещё не получили?

— Простите?

— Вам денежка упала на кошелёк?

Сердюков покраснел.

— Вы зачем про это сейчас вспоминаете? — спросил он шёпотом.

— А чтобы вы расслабились, — пропела Тоня. — Денежка ведь не только вам, она ещё в пять адресов прошла. Очень даже крупная. Всем всё понятно. Не нужны никому исследования.

— Денежка денежкой, — сказал Сердюков, — а наука наукой. Для меня это репутация. Тут Нобелевкой пахнет, если получится.

— И за что вам Нобелевку дадут?

— Вы вряд ли поймёте, — ответил Сердюков. — При всём