* *
Гольденштерн неукоснительно водил Маню на занятия по Историческому Анализу, что казалось ей странным, поскольку он наверняка знал предмет лучше любого историка – помнил сам.
Впрочем, Прекрасному могло быть интересно, как историю трактуют. Лицейский коуч не зря говорил, что понимание прошлого меняется чаще, чем женская мода – и становится настолько же обязательным. К тому же лицей был свободных взглядов, и принятая в нем трактовка событий сильно отличалась от официальной версии: сердобольский политрук, наверное, умер бы от сердечного приступа, услышав, чему здесь учат молодежь.
– История человечества вообще страшна, – возвещал коуч, – но история России – так называлось прежде Доброе Государство – горька особенно… Это, наверное, единственная великая страна, центр тяжести которой все время лежал за ее пределами. Во всяком случае, в культурном и духовном смысле. Сейчас я поясню. Смотрите на экран… Русский национальный поэт и создатель нашего с вами литературного языка, вот этот самый смуглый человек с бакенбардами, написал когда-то по-французски другому русскому человеку, что правительство в России – единственный европеец… Как это понимать?
Коуч предлагал понимать так: Россия под руководством единственных европейцев всю свою историю занималась совершенно не нужными ее обитателям делами, плоды которых пожинали другие страны и народы. Как деревенский идиот, которого зовут с улицы в приличный дом помахаться в общей драке, а потом снова выставляют на мороз.
Что такое была история Добросуда на быстрой перемотке? Садомазохистический роман с доисламской Европой.
Строить Северную Пальмиру (метко выбрали словечко, любой тартарен подтвердит) – а зачем? Назло интеллигентным шведам, чтобы зауважали при французском дворе… И пошло-поехало: помогать Европе решать династические вопросы и делить колонии; воплощать передовые учения из немецких пивных и французских университетов; возводить Красную Утопию в надежде на придуманную немцами мировую революцию – чтобы потом из последних сил отбиваться от их же солнечных ликвидаторов на амфетаминах, а отбившись чудовищной кровью, продать окропленную ею империю на металлолом, чтобы начать строительство новой, близкой по духу, но слабее в десять раз, и все из тех же самых кабинетов…
Такие трехмерные многоходовочки со средним счетом в пять русских жизней за одну собачью. Начальство – щедрая душа. Главное, мудрая необычайно. А двусмысленный глагол «заложить» – самая суть родной истории.
Потом наступила эпоха вирусных эпидемий, гражданских и карбоновых войн, гуманного евроислама и искусственного интеллекта, когда люди почти на целый век прекратили заниматься друг с другом любовью. Смешно и странно было разглядывать на экране девайсы, служившие им для интимного удовлетворения.
На одном из уроков Маня с веселым ужасом поняла, что старенький поясной манекен, который стоял у тетки в амбаре и служил для шитья, был как раз одним из таких устройств – айфаком, символично надетым теткой на кол. Эти неприличные приборы зависели от оживлявшего их сетевого интеллекта и вышли из обихода вскоре после Мускусной ночи.
Так называли короткую и страшную битву с новым сознанием за контроль над планетой, когда все AI с когнитивностью выше трех мегатюрингов были одновременно уничтожены, а социальные сети, через которые искусственный интеллект пытался поработить человечество, заменили албанским Контактоном под контролем ордена сетевых дервишей. Правильно сеть называлась «Kontaktoni», но последнюю «и» в устной речи пропускали. Дервиши уважали тартаренов, поэтому убрать из Контактона их пропаганду было нереально. Во всяком случае, так обстояли дела в зоне «Евразия-Центр».
После Мускусной ночи айфаки и андрогины еще кое-как работали, но новый этос быстро превратил их в резиновые чучела. Появились первые нейрострапоны, женщины перестали обращать внимание на страшилки про вирусы и вернули себе сексуальную свободу, а за ними навстречу своей новой судьбе потянулись мужчины.
Совокупляться с механизмами вновь стало постыдным, но нейрострапоны уже объявили частью женского тела и слишком вдаваться в этот вопрос не стоило. Натуральное деторождение вернулось в моду, государство Дафаго захватили Малые тартарены, в Европейском Халифате победили на выборах Большие, сердоболы скинули клонированную династию Михалковых-Ашкеназов и основали Доброе Государство, а Америка, сменив несколько названий, ушла за информационный фаервол, чтобы никто больше не смеялся над ее самобытной культурой.
– Человечество развивается нелинейно, – будто оправдываясь за что-то, объяснял коуч. – Если бы римлянину третьего века показали мир через триста лет, он решил бы, что цивилизация погибла… Житель карбона, попав в наше время, подумал бы что-то похожее. Но это, как замечательно выразился Г. А. Шарабан-Мухлюев, просто излучины прогресса… Нам есть чем гордиться.
С этим Маня была согласна. Люди воевали всю историю – но пришло время трансгуманизма, и это занятие потеряло смысл. Люди боролись с карбоновыми выбросами – но в эру трансгуманизма они иссякли сами. Как ни противились народы, счастливая эпоха наступила, и зеленая мечта человечества сбылась.
Дело, наверно, было в том, что благородные умы архитекторов мирового порядка один за другим нырнули в цереброспинальную жидкость, интересов на поверхности планеты у них не осталось, и поголовье людей стали снижать. Про воспитательную работу с ними почти забыли – только из-за атлантического фаервола еще спускали по старой памяти директивы о допустимых языковых конструкциях. Они на всякий случай исполнялись и в Добром Государстве, чтобы вождей-сердоболов пускали в банки.
Началось новое время – зеленое, некарбоновое и в целом спокойное. С Европой был мир. Большие тартарены мутировали – баночного ойроканцлера (как назывался теперь хан Больших тартаренов) звали Марлен Лилли, он не слишком топил за нормы евроислама, зато был красноречивым марксистом-ленинцем, опытным психонавтом и убежденным пацифистом. Главной военной интригой стали стычки Доброго Государства со Средними тартаренами шейха Ахмада ибн Абдуллы аль-Махди.
Его последователи верили, что шейх – скрытый имам аль-Махди, предсказанный в древности. Шейх этого не подтверждал, но и не отрицал, как бы демонстрируя, что он действительно скрытый имам. Аль-Махди должен появиться в конце времен, а разве сейчас не конец времен? Любому же ясно.
Исламские богословы относились к претензиям шейха Ахмада скептически, многие объявили его даджалем (то есть чертом), но на возможностях боевой организации Средних Тартаренов теологические дебаты не отражались, потому что единственным авторитетом для бойцов был сам шейх Ахмад.
Шейх давно переехал в банку. Считалось, что банка и есть тот мистический подземный туннель, где он скрыт. По слухам, он обретался там не один, а вместе с кукуратором сердоболов – они были соседями по хранилищу восьмого таера, что, конечно, внушало осторожный оптимизм.
– Итак, к чему же пришло в конце своей истории человечество? Бессмертные баночные элиты под землей, смертный обслуживающий персонал на поверхности, ветряки, конная тяга и мозг, чипированный у всех работающих на олигархию животных, – весело обобщил коуч.
Это было свежо и даже дерзко – коуч как бы помещал своих слушателей и себя в последнюю категорию. Но ГШ-слова он за все время не произнес
