Я пошел в лес за сушняком и неожиданно набрел на небольшую полянку. Кто-то срубил здесь несколько елей, увез их, а обрубленные сучья свалил в кучу между пеньками. Я обрадовался неожиданной находке и хотел уже связать сухой хворост в вязанку и возвращаться домой. Но вдруг слышу тихий шорох.
"Наверное, ящерица грелась на солнышке, - подумал я, - увидела меня и убежала".
Шорох повторился. Я заглянул в середину кучи: там, среди сучьев, в сухом травянистом гнезде сидела большая серая глухарка и смотрела на меня блестящими глазами-бусинками.
Она высиживала яйца и не улетела, потому что боялась обнаружить гнездо.
Я потихоньку попятился назад, подумав: "Ладно, наберу хворосту где-нибудь в другом месте".
РОДНИК
Обычно я возвращался с рыбалки полем.
Но как-то раз свернул с знакомой тропинки и пошел через болото. Здесь идти было и дольше и трудней, но зато прохладней.
Солнце стояло высоко. Короткие прозрачные тени от низкорослых деревьев и кустов прятались в густой жаркой траве и терялись между кочками.
Мне очень хотелось пить, но воды нигде поблизости не было.
И вдруг я услышал тихое журчанье, как будто бежал ручеек. Я остановился, прислушался. Вода журчала где-то совсем близко.
Рядом рос низкий густой куст смородины. Я приподнял одну склонившуюся до земли ветку с широкими листьями и гроздьями красных ягод. Несколько спелых смородин шлепнулось в воду.
Под веткой оказалась наполненная прозрачной водой небольшая круглая ямка.
Было видно, как посредине ее светлым столбиком пробивается тоненькая струйка, перекатывая по песчаному дну мелкие разноцветные камешки. Из ямки вытекал узенький ручеек и через несколько шагов пропадал, уходя в землю.
Я жадно прильнул губами к холодной воде, а напившись, снова прикрыл родничок веткой смородины.
Теперь я всегда возвращался с реки этим путем и каждый раз останавливался у родничка.
Но однажды я увидел, что кто-то обломал куст, втоптал вокруг траву, каблуком ступил в ямку, наполненную светлой водой, смешал воду с грязью...
После этого я уже никогда не сворачивал с тропинки на болото, и до сих пор мне грустно, когда вспоминается затоптанный родничок под смородиновым кустом.
СОСНА В НЕБЕ
За широким прудом возвышается крутая гора.
По ее склонам, карабкаясь и боязливо оглядываясь вниз, лепятся карликовые сосенки, изгибаются ели, стелется низкорослый верес.
Но чем выше, тем реже зелень и обширнее голые песчаные обрывы видно, ни у сосенок, ни у елей и вереса не хватает сил и решительности взобраться на вершину горы.
И только одна-единственная коренастая сосна с кроной, похожей на шапку, горделиво стоит на вершине, открытая всем ветрам и высокому солнцу.
Сегодня утром над прудом висит туман. Он закрыл всю гору. Но вверху, над туманом, в небе, по-прежнему гордо вырисовывается сизо-зеленая шапка сосны.
Остановился, склонил перед ней голову: а у меня хватит ли решимости и сил вот так же, не страшась высоты, подняться на головокружительную кручу?
ПОСЛЕ ДОЖДЯ
Шел дождь. Лесные дали скрывались в белесой мгле.
Но вот на горизонте за темно-синей тучей показался узкий желто-лиловый просвет. С каждой минутой он увеличивался, а туча, становясь из синей свинцово-серой, быстро уплывала на восток.
Последние капли дождя отбили барабанную дробь по крышам, выглянуло солнце, а среди леса, выступившего из мглы, тут и там столбиками поднялись белые дымки, будто одновременно зажглись десятки костров.
Это затерявшиеся в глухой тайге невидимые поляны и озерца курились после дождя, возвращая небу влагу.
ЖУРАВЛИ
Был серый осенний день. Все небо затянули низкие облака. Я лежал на поблекшей, остро пахнущей траве под березой, и береза тихо осыпала меня желтыми листьями.
Вдруг откуда-то с вершины послышались печальные трубные крики: "Курлы-курлы, курлы-курлы..."
Журавли!
Посмотрел на небо - никого, только серые облака. А щемящие сердце крики все ближе, все громче.
Тут я заметил, что среди облаков непонятно каким чудом вытаяло голубое окошко и через него проплыл узкий клин журавлей.
Птицы снова скрылись за бегущими облаками, а я лежал под березой и думал: "Как все вокруг обычно - и темно-красные гроздья брусники, и зеленый мох, и желтая береза. А отними у меня это - и заболит, затоскует сердце..."
Как понятна мне ваша тоска, журавли, ваше печальное "курлы-курлы"...
КОВЕР
Я шел берегом Кувы, направляясь к хорошо знакомой мне тихой заводи, заросшей темными водорослями. Туда обычно кряквы спускались на кормежку.
Лес еще красовался в своей осенней одежде, но порывистый ветер срывал с деревьев лист за листом, и разноцветная листва летела, кружилась, металась по земле.
Осторожно подошел к заводи, осторожно раздвинул тесно разросшийся ивняк - и замер от восхищения.
Я ожидал, что увижу холодную дегтярно-черную воду, а передо мной расстелился яркий, цветистый, искусно вытканный, сказочно красивый ковер.
И мне захотелось броситься на него и в восторге, как мальчишке, покатиться по нему, кувыркаясь через голову.
А красные, желтые, темно-зеленые, бурые листья все падали и падали, и ковер расцветал новым, еще более прекрасным узором...
ВОЗДУШНЫЙ БОЙ
Как-то глубокой осенью я ловил с лодки окуней на блесну.
Утро было ясное. В спокойной воде пруда отражались прибрежные пихты и ели, на вершинах которых дремали, нахохлившись, вороны.
Высоко в небе черной точкой маячил ястреб, высматривая добычу.
Одна ворона снялась с ели и медленно полетела через пруд к деревне. Ястреб сложил крылья и камнем бросился вниз.
Через миг ворона пронзительно закричала и забилась в его острых когтях.
Но тут проснулись все вороны на пихтах и елях. Подняв страшный шум, они со всех сторон окружили ястреба.
Начался настоящий воздушный бой. Вороны били ястреба крыльями, клевали его, а хищник, не выпуская добычи, тяжело взмахивал крыльями и только увертывался от ударов.
Вороны смелели, все яростнее становились их атаки. Наконец ястреб не выдержал и разжал когти.
Покалеченная ворона, часто взмахивая крыльями, полетела к берегу, а вся стая с громким криком погнала ястреба далеко за пруд.
ВЕРНАЯ ПРИМЕТА
Пока стоит теплая погода, на нашем пруду редко когда увидишь диких уток. Они здесь не гнездятся и залетают лишь случайно. Живут же они в густых зарослях у лесных речек и озер.
Однажды темным осенним вечером мы с дедом Ефимычем проходили по плотине. Смотрим - на пруду видимо-невидимо водяной дичи: белогрудая чернедь, сизокрылые кряквы, серые шилохвосты, юркие чирки.
- Что это они тут все собрались? - удивился я.
- Похоже, перелет северной морской утки начался, - ответил Ефимыч. Они, брат, без барометра погоду чувствуют. Знать, завтра холод наступит. А может быть, и снег первый выпадет.
- Да вроде бы еще рановато... - усомнился я. - Первые-то холода со снегом у нас обычно во второй половине октября бывают. А сейчас ведь только начало...
- Примета верная, - сказал Ефимыч.
Наутро, проснувшись, я выглянул в окно: улица и крыши домов были запорошены ярким белым снегом.
ВЕРНОСТЬ
Утром подул порывистый северный ветер. Завывая, кружил он между голыми деревьями. Сразу похолодало.
Я шел по тропинке мимо озерца.
Почти всю его поверхность затянул гладкий лед. Только посредине еще оставалась широкая полынья.
Ветер морщил в полынье воду и от края к краю перекатывал легкие волны. На волнах покачивались две утки-кряквы - серая уточка и черноголовый селезень.
"Все птицы давно улетели. Почему же эти остались?" - думал я.
Я свернул с тропинки к озеру. Утка взлетела, сделала над озером круг и опустилась на прежнее место, рядом с селезнем, который тяжело шлепал по воде крыльями и вытягивал шею. Видимо, он был ранен и не мог летать.
Через неделю я снова попал на то же озеро. Теперь его покрывал сплошной лед. Посреди озера виднелись две черные точки. Я подошел к ним это были те самые кряквы, уже окоченевшие и вмерзшие в лед. Головка утки лежала на шее селезня.
Я долго стоял над ними, и грусть сжимала мое сердце.
А над озером завывал холодный ветер...
ХРУСТАЛЬНЫЕ ЛЮСТРЫ
С вечера моросил дождь, а ночью небо прояснилось, и к утру похолодало.
Ранним утром я шел по лесной тропинке. Под ногами хрустела заиндевелая трава, шуршали опавшие листья. Взошло солнце, и стоявшая у тропинки березка, вся усыпанная капельками воды, загорелась и засверкала, переливаясь всеми цветами радуги, как чудесная хрустальная люстра.
Чтобы не попасть под холодный дождь, я, прежде чем пройти под березкой, осторожно встряхнул ее. Но ни одна капля не сорвалась с голых веток, и лишь послышался легкий звон: первый утренний морозец превратил блестящие бусинки воды в прозрачные ледяные хрусталики.
Я пошел дальше, а по обеим сторонам тропинки искрились и переливались на березах звонкие люстры.
