Фламинго и драконы - суть два полюса. Однако в любой среде, где существуют полярные силы, есть и субстанция, на которую они воздействуют. В нашем случае субстанция - это Общество. Оно тоже неоднородно. Одни ловко маскируются под фламинго. Сами фламинго, как правило, не достигают больших высот на политическом или государственном поприще. Они расходуют свои силы нерационально и бестолково, организуя многочисленные и в то же время никому не нужные гуманитарные, благотворительные, пацифистские организации и фонды, единственная цель работы которых - формирование Общественного Мнения. И вот на этом-то Общественном Мнении и паразитирует часть субстанции, маскирующаяся под фламинго. Есть еще одна разновидность субстанции, представителей которой я мысленно именую "шакалами". К ним, к слову сказать, относился и Айра. Шакалы, или, точнее, шакалята, это те, кто ненавидит люто, однако у них не хватает духу нанести какой-либо вред предмету своей ненависти. Они ненавидят молча, ненавидят взглядом, в лучшем случае ненавидят чужими руками, если это у них получается. Но они не в состоянии ненавидеть действием. В основной же части субстанции ненависть до поры до времени лишь тлеет. Однако пробуждаемая драконами, эта ненависть в какой-то момент прорывается наружу, и происходит нечто вроде термоядерного взрыва. И тут же принципы, на которых зиждется Общественное Мнение, летят к чертям. Что лишний раз доказывает их призрачность и недолговечность.
Если кто-то убивает, выдвигая при этом какие-либо политические требования, его называют террористом, псевдоморальные (с точки зрения Общественного Мнения) - скажем, протест против абортов или продажной любви маньяком, религиозные - фанатиком. На самом деле подобного рода классификация - возмутительная чушь. Все эти люди просто ненавидят. А потому они, т.е. мы, - близнецы-братья. Драконы, хотя можно назвать и по другому, от этого смысл не изменится.
И все же так повелось, что законы жанра требуют конкретизации ненависти. Отсюда и появляется деление драконов - разумеется, чисто условное - на террористов, фанатиков, маньяков и прочих. Меня, пожалуй, проще всего причислить к маньякам, поскольку я протестую против эсперанто. Как видите, у драконов тоже имеется собственная эстетика.
Я подчинился этой эстетике, во-первых, исходя из корпоративной солидарности, а, во-вторых, поскольку она мне и в самом деле близка. Да и, к тому же, попробуй различить в случайном встречном фламинго. Ни рост, ни вес, ни профиль носа, ни даже профессия человека не говорят о принадлежности его к этому ненавистному племени. Даже в хорошем знакомом иной раз невозможно с большой степенью точности определить розового пернатого.
Оттого я и объявил войну любителям эсперанто. Истребляю всех, кто изучает этот искусственный язык. К сожалению, я лишен возможности прикончить лично доктора Заменгофа - создателя эсперанто (он умер задолго до того, как я родился), зато уничтожаю всех его последователей, до которых удается добраться.
Почему ополчился именно против них? Потому что все они заведомо фламинго. Ибо этот язык призван сделаться средством межнационального, т.е. общечеловеческого общения. При наличии современных средств коммуникаций существование - и, главное, дальнейшее развитие - подобного языка грозит полной интеграцией отдельных групп в единую человеческую массу, в которой окончательно восторжествует чудовищный монстр современности - Общественное Мнение. По натуре я оптимист, и верю, что, быть может, где-то до наших дней сохранились благословенные племена, еще не подпавшие под безжалостные жернова этого монстра. И вот в среду подобного племени проникает отравленное облако эсперанто. И дикари вроде как прозревают, в их узких лбах начинает что-то шевелиться, прокручиваться и щелкать, и неожиданно они постигают истину. Что нехорошо иметь общих женщин, что если у тебя в ожерелье болтается на три кабаньих зуба больше, чем у соседа по пальме, то ты - более уважаемый человек и т.д. и т.п.
Другими словами эсперанто - это своеобразный шприц, наполненный дурманом, квинтэссенцией которого является Общественное Мнение. Если захотите выучить эсперанто, похлопайте себя сначала по венам.
Мною выработан следующий официоз:
"Человечество не обладает достоинствами, поскольку все выставленные напоказ добродетели - суть цинизм, лукавство, лицемерие или в лучшем случае - выдача желаемого за действительное. Сорви этот покров лжи, и на смену приторному благообразию в смокинге мгновенно явится оскалившая пасть химера. Одной группе людей здесь совершенно нечем обогатить другую. Зато человечество обладает массой пороков, которые при наслаивании одних на другие - а это неизменно происходит в процессе интеграции - постепенно превращают человека из глупого, но относительно безобидного животного в подлинное чудовище. Следовательно, секта эсперантистов стремится именно к этому.
Жрецы эсперанто верно служат молоху Общественного Мнения, являясь его опорой и оплотом.
Безусловно, и без эсперанто мир категорически несовершенен. Однако эсперанто возводит это несовершенство до абсолютного уровня."
Вооруженный этим официозом, я и бросаюсь в атаку.
Скажем, Бо Уэбстер я пощадил только потому, что она не знала эсперанто. Это была подружка Айры Гамильтона. Она появилась у меня в бункере и сообщила, что делает мне предложение. Мол, у меня теперь завелась недвижимость, и, поскольку я трахаю ее уже третий год, она тоже имеет на эту недвижимость право. Завтра же мы пойдем в мэрию и распишемся, а потом я смогу трахать ее в бункере, сколько душе заблагорассудится.
Я ответил, что дело обстоит как раз наоборот: отныне я не желаю трахать ее ни в бункере, ни в каком-либо другом месте.
Она опешила.
- Айра! - воскликнула она. - Очнись! Это же я - твоя Бо!
- Я не Айра, - возразил я.
- Очень мило. Тогда, быть может, скажешь, как тебя зовут, и мы познакомимся снова? Меня, к примеру, величают Бо Уэбстер.
- А я - Дин Донн, - представился я. - Давай, проваливай.
- Дин Донн, - повторила она, словно пробуя мое имя на вкус. - Это больше подходит для собаки. Такой огромный мохнатый пудель по прозвищу Дин Донн.
- А Бо Уэбстер больше подходит для шлюхи.
Она пристально вгляделась в меня.
- По-моему, ты переутомился, Айра. В последние дни ты слишком сильно налегал на эту свою историю религий. Сдалась она тебе. Разве на это можно прожить? Конечно, дядя у тебя - известный магнат и своих детей у него нет. Но зато здоровье у него - дай Бог каждому, так что в ближайшем будущем наследство на тебя не свалится, не рассчитывай. Вот мы поженимся, и ты займешься чем-нибудь стоящим. Станешь адвокатом или торговцем компьютерами...
- Проваливай, - перебил я ее.
Но она даже не думала подчиниться.
- Нет, ты становишься просто невыносим! Я из кожи вон лезу, чтобы как-то загладить неловкую ситуацию, а ты ее все усугубляешь и усугубляешь. Что с тобой, Айра?
- Я не Айра, - напомнил я.
- О' кэй. - Она даже захлебнулась слюной. - Ты - Дин Донн. И что же ты собираешься делать, Дин Донн? Просидишь всю жизнь в этом бункере, словно диктатор какой-нибудь латиноамериканской страны? Посвятишь себя изучению истории религий? Сейчас ты мне здорово напоминаешь своего покойного папочку!
- Ты знаешь, я решил расстаться с историей религий, - спокойно возразил я.
- Неужели? - На лице ее заиграла ироническая улыбка. - И чем же ты намереваешься заняться?
- Эсперанто.
Произнеся это, я нанес ей короткий удар ребром ладони по горлу. Недостаточно сильный, чтобы это закончилось летальным исходом. А потом, когда она кашляла, выпучив глаза, сделал ей укол полиформа, и она забыла не только о нашем разговоре, но и о том, как ее зовут. Я слышал, что в дальнейшем ее заново учили разговаривать.
Можно сказать, что мы осваивали язык одновременно, только я эсперанто, а она - английский. Я накупил учебников, консервов, компакт-дисков и заперся у себя в бункере. К тому моменту я довольно сносно владел французским, немецким и испанским, так что выучить еще один язык не составляло большого труда. Потом я написал на эсперанто обширный трактат и разослал его электронной почтой всем членам ИСЛЭ (Исполнительного Совета Любителей Эсперанто): Масперо, Шамполиону, Лепаж-Ренуфу, Лепсиусу, Кетлину, Дю-Шалью, Пханье, Баудиссену и Делитчу. В нем я отмечал, как важна сегодня их деятельность во благо эсперанто, интеграции и взаимопонимания. Ведь лишь когда все люди снова заговорят на едином языке прекратятся войны. И только лишь с исчезновением языковых барьеров возможно достижение всеобщей гармонии. Ведь согласно Ветхому Завету человечество когда-то уже обходилось одним единственным языком. Многоязычие явилось карой господней. Но, пожалуй, в наше время, общество уже достигло той поры зрелости, чтобы самому определить свою дальнейшую судьбу. Не дожидаясь помощи Всевышнего, возвратить гармонию на землю. Вернуть единоязычие и возвести гигантские плотины во избежание новых потопов. И если вдуматься, тот библейский единый язык ведь тоже был эсперанто. Крючкотворы с этим, естественно, не согласятся: мол, язык был совершенно другим. Однако он был единственным, общим, а значит это все же был эсперанто. Эсперанто! Да здравствует эсперанто!
