– Не грози! Не испугался! – сказал Любивый, тряхнул своими русыми кудрями и смело пошел вперед, по указанию старухи.
А старуха ему вслед только молча улыбнулась, оскалив свои отвратительные зубы, потом окошечко захлопнула.
Едва Любивый сделал два-три шага в глубь дремучего бора, как вдруг со всех сторон поднялись на него нечистые силы – завыли, заголосили, завизжали, словно тысячи народа живьем жарились на сковороде. Страшилища машут своими темными крыльями, стонут, ревут, – треск и вой расходятся по заколдованным дебрям. Махнул Любивый своей дудочкой и пошел вперед. Мигом все исчезло и по-прежнему тихо стало в лесу. Вокруг немного посветлело…
И видит Любивый: в стороне хатка стоит, а у той хатки, на крылечке, под навесом сидит молодица, такая нарядная да пригожая, что Любивый загляделся на нее. Шаль на молодице расписная, разноцветная; на ножках – сапожки красные сафьяновые; на руках жемчуг, жемчуг на шее, а в ушах драгоценные камни горят…
– Зайди, добрый молодец, ко мне на перепутье! – зазывает его молодица и ласково машет ему рукой. – Зайди! Отдохни немного…
– Не устал! – говорит Любивый.
Тут молодица выбегает к нему на дорогу, раскраснелась вся, как маков цвет, хватает его белой рученькой за рукав и молит:
– Пожалей меня! Ведь я измучилась по тебе… Ночью не спится мне, днем покоя нет… Уж я давно ждала, насилу дождалась тебя, моя радость!.. Да ты хоть в хатку-то ко мне загляни! Посмотри, как в ней привольно. Не найти тебе уголка уютнее, хоть весь свет пройди… Не ходи! Останься! Я буду лелеять тебя, как дитя малое, буду веселить тебя в скучный час, стану петь тебе такие песни, что ты сам от них никуда не уйдешь. Ты не увидишь, как в довольстве, в радости – с верною, покорною женой – твоя жизнь пройдет и тихо закатится, как вечер красный…
Любивый рассказал, по какому делу он идет.
– Сбрехнул старик, а вы и послушались… – возразила молодица. – Ах! тебе предстоит трудный путь, далекий путь… Много опасностей на нем! Для чего гоняться за несчастьем, когда можно счастье взять? Останься!
– Братья меня послали! – твердил Любивый.
– Братья! – передразнила его молодица. – А братья ничуть не пожалеют тебя… Темны у твоих братьев головы… Измучишься ты понапрасну, пропадешь где-нибудь на дороге, лютые звери тебя растерзают, воронье выклюет очи твои светлые, умрешь ты безо времени – без радости, а братья мигом забудут тебя, как будто ты и не жил на свете… Если же ты и не погибнешь, то все-таки не найти тебе баушки; ничего ты не узнаешь о своем деле. С пустыми руками к своим братьям воротишься!.. Они тебя же и обесславят, над тобою же и надругаются. Не стоит умирать за них! А здесь-то, смотри, какое приволье!..
Любивый вырвал у молодицы свой рукав и пошел вперед. Та повалилась ему в ноги.
– На кого же ты покидаешь меня! – слезно взмолилась она. – Сокол мой ясный! Останься! Постой!..
Но Любивый даже не оглянулся. Не хотел он изменять своей нищей братии.
Идет он и видит: на берегу голубого озера, в мягкой густой траве, посреди цветов, под развесистыми деревьями лежит красавица, вся темными волосами, как шелковой волной, позакрылась. Глаза светят из-под бархатных ресниц, как звездочки ясные из-за черных облаков. Губки алые полураскрылись… Смотрит Любивый, дивуется. И во сне-то не приходилось ему видеть таких чудес…
– Иди ко мне! – зовет его красавица. – День жарок, а здесь – прохлада и тень; трава здесь мягка, цветы душисты… Ты устал, а путь далек, пустынен. Приляг, отдохни! Смотри: острые камни тебе все ноги изрезали, колючий кустарник все руки тебе исколол. Лицо твое в крови… Это ветки в лесу так исхлестали тебя! Ты весь в пыли… Иди же сюда! Вот чистое озеро… Выкупайся! А потом отдохни…
И своим чудесным, чарующим голосом красавица тихо поет:
Мы живем здесь без печали —
В тишине лесной…
Красавица, как будто в забытьи, то откидывает свои темные волосы, то снова бросает их на себя. Она манит, зовет Любивого. Она издали обжигает его своими блестящими, огневыми очами и влечет неотступно. Она говорит:
– Отдохнешь, освежишься и с обновленными силами снова пустишься в путь – бодр и весел.
Не помня себя, Любивый уже готов сделать шаг к красавице, но вовремя вспоминает он зловещие слова старухи, отворачивается и, махнув рукой, идет вперед.
Идет он, идет и вдруг видит: сидит под деревом, пригорюнившись, молодая девушка и такая грустная, такая печальная, что, кажется, зверь лютый пожалел бы ее, самая кровожадная тигрица с материнской нежностью поласкала бы своею лапой ее поникшую головку. Сидит девушка, опершись на колени руками, и тихо плачет… На ней черное траурное платье, застегнутое наглухо, и никаких украшений. Только в виде украшения распустились по плечам ее мягкие белокурые волосы… Любивый слышит, как девушка всхлипывает.
– О чем ты, девушка, плачешь? – спрашивает он ее, а у самого сердце надрывается от жалости.
Она вздрагивает при звуке его голоса, как бы не заметив его прихода, и отнимает руки от своего разгоревшегося лица. Доверчиво смотрит она на Любивого своими голубыми глазами, полными слез, – такими глазами, кажется, только ангелы смотрят на небесах.
– Как мне не плакать! – со вздохом говорит она. – Я – сирота. Нет у меня ни отца, ни матери и никого из родных на всем свете. Друга нет… Ох, тяжко-тяжко мне!.. Был у меня жених, вместе мы с ним росли, играли. Я думала: мы вместе и жизнь проживем. Как я его любила! Как любила! А он бросил меня, променял на богатство… Были у меня братья, пятеро таких же молодцов, как ты, – смелы были мои братья: оттого теперь их и нет со мной. Они поплыли в море спасать погибавших. Разразилась страшная буря… Они не спасли погибавших, да и сами теперь лежат на дне морском. Вот я и осталась одна, хожу в лесу, выхода не нахожу… А темная сила со всех сторон наступает на меня…
Слезы застлали глаза девушки; ее милая белокурая головка опять понурилась. Как железными тисками сжалось сердце у Любивого. «Бедная ты, бедная!» – вырвалось у него прямо из души. Невыразимо стало жаль ему одинокую, брошенную девушку… Сошел он с тропинки, сел рядом с девушкой и стал утешать ее. Чем более смотрел он на нее, тем она казалась ему лучше, милее.
– Не плачь! – говорил он ей с участием. – Осуши слезы, посмотри веселее на белый свет, улыбнись приветно! Раны всякие залечиваются, время исцеляет и великое горе… Не плачь! Ну, не плачь же!
Так он говорил нежно, ласково…
– Ты – добрый человек! – промолвила девушка. – Не гони же меня от себя, я всюду пойду с тобою! Станем делить и радость и горе, станем вместе бороться с силой лесной… Согласен?
Любивый взял крепко девушку за руку, наклонился и поцеловал ее.
– О да! Согласен! – в восторге шептал он, позабыв слова старухи о том, что не мечом, а тонким голосом снимут с него голову. – Теперь, – говорил он, – мы пойдем с тобой рука об руку через этот темный лес смело, бодро, весело. Теперь мы не будем унывать.
Как в чаду похмелья, закружилась голова у доброго молодца. Прошло ни много ни мало времени, очнулся он. Девушки-друга, верного спутника, как не бывало! А Любивый, вместо нее, обнимал серый, мшистый пень старой березы… Тут он догадался, что сердце ввело его в обман, что его верная спутница была лишь одно лживое видение… Вокруг него, как темные тени, толпились высокие деревья, грозно, зловеще помахивая над ним ветвями, словно желая промолвить: «Теперь ты наш – и навсегда!» Они со всех сторон протягивали над ним, как над своею жертвой, толстые, сучковатые ветви, как длинные, цепкие руки, словно собирались схватить его и удержать. И удержали… Куда он ни шел, от деревьев не мог уйти, не мог убежать от их ветвей, тянувшихся за ним. Они его ловили на каждом шагу, цеплялись за его одежду, хватали за руки, за плечи и страшным явственным шепотом говорили: «Стой! не уйдешь!..» И в то же время густая, ползучая трава ему ноги опутывала, и он напрасно бился в ней, как в зеленых сетях, украшенных цветами. Сгинул Любивый…
* * *
Ждала-пождала нищая братия своего удалого молодца, не дождалась; догадалась, что, видно, напрасно пропадают силы богатырские в том проклятом лесу.
– Кто ни пойдет, никто не возвращается… Что за чудо! – рассуждали люди. – То ли не силен был у нас Трусивый, то ли не смел был Любивый! Какого же еще надо!
– Не на таковских, видно, мы попадаем! – молвил один оборванный мудрец. – Давайте-ка бросим жребий! Это будет вернее.
Сказано – сделано.
Созвали всех людей оборванных, холодных и голодных, бросили жеребий. Упал жеребий на Ваню – мальчугана по десятому году. Все диву дались, но никто не прекословил… Ванина мать слезами обливалась, но не удерживала свое детище, пустила его на все четыре стороны ради мирского дела. Плача, она говорила:
– Ступай, Ваня! Послужи миру верой и правдой! Не для того я тебя на свет родила, чтобы тебе на печке лежать… Иди, потрудись!
