Оставшуюся дорогу все молчали. Картины по сторонам были невеселые. Ковчежки проехали - одни трубы торчат. Дворики раньше вдоль берега ровно, как по ниточке, тянулись - нет больше деревни Дворики. А от Козловки и труб не осталось. Немцам не понадобилось ее сжигать, "Катюша" в пыль разнесла и сотню дворов, и школу, и конюшни. Только маленькие хуторки уцелели, припрятанные в перелесках и на проселках.
Когда въехали в Дубровку, Анюта закрыла глаза. Она ведь знала, что увидит. Если бы можно было еще и не слышать... Но Анюта слышала, как подъехали ко двору, как выгружали узлы. Домна с крестной помогли ей сползти с телеги, дальше она сама пошла. Часть забора и ворота почему-то уцелели, а за забором... ей показалось, что попала она в какую-то страшную чудь. Эта чудь была пожарищем - черным, корявым, обглоданным. Вместо веселого амбарчика с резными карнизами торчали обгорелые пеньки. Не было пуньки, сарая для дров, а вместо дома стояли черные стены. Спустя пять, десять, двадцать лет мать с гордостью вспоминала:
- Вот какой был дом: сгорел, а стены стояли! Дед Хромыленок говорил, целый день горел, до поздней ночи, весь прозрачный стал от огня, а не рухнул!
- Чудеса, чудеса! - соглашалась крестная. - Не сравнить с моей развалюхой. Я еще помню, какой отборный лес привезли для вашего дома, как бревна смолили. Дед Бегунок, Коля со своим батькой и братьями все делали на совесть, для себя. Две хаты, большая и маленькая, две печки, сенцы, кладовая. А половицы и лавки по стенам были вот такие, вдвоем можно было лечь на ту лавку. Всего-то он и пожил лет двадцать, этот дом, а должен был простоять двести. Поэтому и сопротивлялся изо всех сил, от обиды.
Мать вся сияла от этих слов и готова была слушать рассказы о доме снова и снова. Только Любка сердилась и говорила, что это бессмысленно: вспоминать о доме словно о живом, хотя его давным-давно нет на свете. У Анюты на этот счет давно было свое мнение: что было, то и осталось навсегда, не умирают ни люди, ни дома.
Долго тянулся тот несусветный день - 14 сентября 1943 года. У Анюты уже не было сил его доживать. Она лежала на свежей соломе и молилась, поскорее бы стемнело, заснуть и очнуться уже в новом дне; завтра обязательно случится что-то хорошее, и наступит облегчение.
С нового дня, которого так дожидалась Анюта, началась новая полоса в их жизни. По деревенскому и народному календарю она именовалась - после войны. По сравнению с военной очень долгая и совсем не легкая. Но пока никто об этом не знал.
Мать с крестной пошли выкапывать сундуки. Витька побежал с ребятами за Прилепы. Там стояли немецкие пушки, и немцы побросали много ящиков из-под снарядов, хороших таких ящиков, из добротных досок. Витька уже приволок несколько. Мамка глянула и тут же отправила его обратно, пока все ящики народ не прибрал.
Чего так боялась Анюта, слава Богу, не случилось. Конечно, мать с Настей постояли посреди двора, погоревали, поплакали. Но совсем недолго, не надрывая себе сердца. Горевать было особенно некогда. И с этой минуты мать как будто подменили. Едва рассвет брезжил, она была на ногах - и до самой темноты хлопотала, носилась по двору, расчищала пожарище, прибирала картошку.
- Сашка, угомону на тебя нет! - ругалась Настя, заставляя подругу поесть и передохнуть.
Запомнилась Анюте первая ночь на пожарище, когда они наконец улеглись на соломе, по краям мать с крестной, они с Витькой в серединке. Легли так, чтобы не видеть черные стены и печку. Над головой дышала корова. Последние дни Суббоня жила с недоумением в глазах: забратали веревкой за рога, потащили в такую даль, потом привели обратно - и нет ни родного двора, ни теплой пуньки! Это и человеку трудно осмыслить, а каково корове! Поэтому Суббоня, жуя что-то наспех брошенное хозяйкой, всю ночь вздыхала, то обиженно, то покорно. Ей вторила Настина корова, тяжело переступая копытами, - все силилась уйти на свой двор, да веревка не пускала.
Анюта была рада, что мать не плачет тихонько, не ворочается, а спит себе крепким сном смертельно уставшего человека. Они все трое словно камнем на дно ушли, потому что наработались, счастливцы. А Анюта весь вечер лежала и теперь маялась, мечтая забыться.
Долго не давала ей заснуть луна. На другом берегу реки вдруг вспыхнул жарким пламенем ивняк. Тяжелый овчинный тулуп мешал разглядеть как следует, что там горит. может, костер? Но из ивняка чуть погодя как ни в чем не бывало вывалилась красная, как из бани, луна и удивленно уставилась на Анюту, а Анюта на луну.
Баба Арина говорила, что такая огромная, красная луна бывает накануне Спаса и что красная луна - к дождю. Но Спас давно прошел. И в нынешнем году в природе и в народе произошли большие потрясения, сбившие с толку даже народные приметы. Сентябрь так и простоял солнечным, теплым почти до последних дней. И все говорили: слава Богу!
Первое, что сделала луна, - выплеснула на их огород целую бочку густого, золотистого масла. И все вокруг сказочно преобразилось! Обгорелые стены дома и сарая превратились в мрачные развалины старинного замка из какой-то книжки. Солома золотилась и шуршала таинственно. Лица спящих стали чужими и прозрачными. Анюта завороженно смотрела. Луна попробовала было закрепиться на верхушках старых ив, но ивы не могли удержать такую тяжесть. Волей-неволей луна поплыла дальше. Медленно сносило ее в сторону, и вот уже вернулась на огород черная ночь и стало тихо-тихо.
Только задремала Анюта, как взыграла гармошка в Прилепах. Вечером прибегали Лизка Гришакова с Танюшкой, звали ее в Прилепы. Там целая часть наша остановилась. А в бывшей комендатуре танкисты жили, молодые парни. Они приманивали к себе молодежь. Ходили к ним девчонки и парни - в карты поиграть, послушать гармошку. Ах, как хотелось Анюте вскочить и полететь с ними в Прилепы, да ноги не слушались! И когда сидели Лизуня с Танюшкой рядом с ней на соломе, гармошка в первый раз заиграла. Но не приплелись к ней ни женский голос, ни частушка - угрюмо молчали в ответ деревни. И крестная даже поворчала:
- Какое веселье? С чего?
Вот и не угадала крестная. И пели, и плясали. И никто не осуждал девчонок за припевки. Война войной, а молодость свое возьмет, хочется и повеселиться, и поухажериться.
Под утро, когда Анюта все лежала без сна и слушала гармошку, вернулся кот. Весь вечер они с Витькой его звали и не могли дозваться. И крестная сказала, что коты не любят пожаров, уходят и больше никогда не возвращаются. И правда, Настин кот так и сгинул. Может, погиб, а может быть, прижился в лесу и одичал. Такое бывает.
Бедный Васька весь дрожал от радости, что наконец-то нашел своих. И так истошно вопил, что Анюта испугалась, как бы он не перебудил всех. Она торопливо запихнула кота под тулуп, и он долго вертелся у нее под боком, укладывался поудобнее, пока наконец не затих. Анюте вдруг стало так спокойно и тепло. Она и сама не заметила, как заснула.
И спала долго и крепко. Так крепко, что не слыхала, как встало ее семейство, а мать убежала в Мокрое на почту. Она еще вчера с вечера загадывала: если наши пришли - значит, и почту с собой захватили.
Вовсю слепило холодное и бесполезное осеннее солнце, как лампочка под потолком - светит, но не греет. Анюта щурила глаза и куталась в тулуп. За ночь она озябла и теперь думала: сколько дней еще придется просыпаться под открытым небом? где они перезимуют?
Крестная с Витькой сидели, нахохлившись, у таганка, вкусный дымок стелился по огороду.
- Ну куда ты сегодня, Вить, пойдешь в раздобытки? - спрашивала крестная.
- Сбегаем с ребятами за Козловку, там машин много подбитых. Может, чего подберем.
Настя заварила травы для Анюты и сама засобиралась.
- Старух своих проведаю в Голодаевке, целы они ай не, - говорила крестная. - А ты лежи, не вставай!
Заглядывали на их пожарище соседки - одна, другая. Зашел поздороваться дед Хромыленок и поковылял дальше по деревне. У него всегда было много дел. А бабы бродили неприкаянные и растерянные, как будто у соседей и родни надеялись найти ответ, как жить дальше, что делать. И ответ, как ни странно, находили всем миром, сообща.
Соседка Катя рассказала, что в Козловке уже начали рыть себе землянки. Даже картошку отложили на потом, прежде надо крышу над головой сообразить. Народ уже пошел к ним перенимать опыт. Спорят, надо ли настилать пол в землянках или так можно жить. Кто плетет ивняк - стены обкладывать; кто говорит, нельзя ивняком, песок будет сыпаться, надо жердями или досками укреплять.
- Сбегаем! Сегодня же и сбегаем поглядеть! - обрадовалась крестная. Козлы - молодцы, у них такие вострые, придумливые бабы. И старики хозяева.
Анюта улыбнулась. Давно ли Настя ругательски ругала бедных "козлов": и прижимистые они, и жестокосердные, и кичливые. А теперь так нахваливает, как будто дубровские старики и бабы и в подметки "козлам" не годятся.
Крестная проводила Катю до ворот, единственного уцелевшего строения на их дворе. И хотя стояли они далеко, Анюта слышала, как крестная жаловалась:
