Иногда к ограде сада подходил милиционер, и тогда вокруг Йорки образовывалась пустота: папиросники и фруктовщики разбегались в разные стороны. Потом милиционер отходил, и беглецы возвращались на прежние места. Горожане проталкивались мимо Йорки Кащеева в сад, спасаясь в густую тень деревьев от трамваев, пыльных мостовых, идеологических шатаний и мыслей о налогах и сокращении штатов.
Йорка Кащеев глядел на людей свысока, снисходительно, словно забрал над миром высоту в тысячу метров и оттуда жалеет человечество. Над ним - летнее небо, а перед ним - толчея и разнообразие сдавленного громадами домов проспекта. Искры быстрых трамваев, колеса пролеток,
фары автомобилей, разноцветные вывески, огни, - все это, мелькая, уходило вдаль: налево к Адмиралтейству и направо - за Фонтанку.
Но вот Йорка Кащеев сдвинул фуражку на левое ухо, папироску сбил к правому углу рта и заложил руки в карманы, отставив локти: мимо прошла такая девица, которой только и не доставало Йорке в этот чудный вечер. Он двинулся за ней, догоняя. Он был так уверен, что найдет повод познакомиться с ней, что не слишком торопился догнать ее и заговорить. Впрочем, он не был уверен в том, что захочет заговорить с ней. Он не в первый раз за этот месяц шел так по улице за женщиной: ростовские привычки еще жили в нем.
Незнакомка не оглядывалась. Она, дойдя до Аничкова моста, свернула по набережной Фонтанки и, опустив голову, ускорила шаг. Йорка Кащеев почти нагнал ее, когда она свернула вдруг с тротуара, пересекла мостовую и, взявшись обеими руками за решетку канала, склонилась над водой...
Йорка выплюнул окурок, вынул руки из карманов, схватил девушку за плечи и сказал:
- Цоп!
Девушка вырывалась, отталкивая Йорку Кащеева. Впрочем, она не кричала и не плакала. Она была поражена этим неожиданным нападением до того, что даже слов не могла подыскать.
Йорка Кащеев говорил весело:
- Не позволю топиться! Ни за что не позволю!
Тогда девушка сказала тихо:
- Отпустите меня. Кто вы такой?
- Не хорошо, - говорил Йорка Кащеев. - Я вас все равно не пущу. Вам еще тридцать лет жить - это минимально, а вы в Фонтанку кидаетесь. Я вам вреда не сделаю.
Девушка не вырывалась больше и не возражала Йорке.
Йорка Кащеев сказал вежливо:
- Разрешите, я вас провожу?
Девушка покорно шла туда, куда вел ее Йорка Кащеев. Йорка привел ее к Саду Отдыха.
- Посидимте, чтоб отдохнуть вам.
Он заплатил в кассе за вход и повел девушку по аллее, напевая:
Ростов-город мы прославим,
На Садовой дом поставим...
Все скамейки были заняты: сесть негде. Йорка Кащеев выбранился (он нарочно не торопил незнакомку с рассказом):
- Зверски места мало!
Они зашли далеко вглубь сада, туда, где сад был уже совершенно непохож на столичный. Эту часть сада можно было целиком перенести в любой провинциальный городок, и он пришелся бы там как-раз к месту. Они нашли свободную скамейку и уселись рядышком.
Йорка Кащеев спросил лениво (лень он напускал на себя всегда, когда собеседник был взволнован):
- Как прикажете вас называть?
- Лиза, - отвечала девушка. - То-есть Елизавета Матвеевна.
Йорка Кащеев говорил:
- Итак, Лиза, мы, значит, с вами познакомились. Это хорошо. Будем гулять. Вы давно тут?
- Давно, - отвечала Лиза.
- А я с месяц, не больше, - сказал Йорка Кащеев. - Хороший город, стоит в нем жить. Так-то я ростовчанин и вообще я летчик. Хотя я еще не летаю, но все-таки. А город мне понравился. Есть у вас тут родные?
- Есть. Отец.
- Значит, у отца живете?
Лиза заговорила с нарочной откровенностью:
- Отец давно семью кинул. Я сама живу. Мать у меня фельдшерицей была, она уже с год как умерла. Я все вещи продала и сюда приехала: работы достать думала. Билась-билась, что только ни делала, со дня на день перебивалась - и устала вот. Мать говорила: "к отцу не ходи, меня уморил - и тебя уморит". Я хоть адрес узнала, а не ходила; боюсь, да и надеялась все - сама выбьюсь. Никому я не нужна, и мне итти некуда.
- Некуда! - воскликнул Йорка Кащеев. - Этакой девушке - и некуда! Ведь интересно жить, честное слово!
- Если есть работа, то интересно, - отвечала Лиза. - А что за охота жить, мне, например, если только голод один? Если не к отцу, так иначе, как на панель, - некуда. Так уж лучше в Фонтанку!
- Некуда! - снова воскликнул Йорка Кащеев. - Некуда! Да... да...
И сразу вся лень сошла с него. Он, вскочив, заговорил бессвязно:
- Я ростовский грач! Да! Хай им грец, всей этой мелкоте! Давят фасон! Нам, ростовским шарлачам да летчикам, такой фасон не годится. Не из такого материя нас земля-матушка сделала. Да чего там - идемте ко мне вот сейчас же, и...
Он забрал предельную высоту - "потолок", дальше лететь некуда. И грача заменил осторожный летчик, который напрасно не погубит машину.
- Время - зверское, - сказал он, шикаря незнакомыми Лизе словечками, кренит так, что чуть зазеваешься - так и пойдешь штопором книзу. Штопор не страшен, да высоты жалко! Жалко низко жить, да еще и зря, не за дело, погибнуть. Да ничего, я человек крепкий, не согнусь в полете. Поздравляю вас, Лиза, вы приобрели сегодня исключительного товарища-летчика Йорку Кащеева. Он сделает из вас настоящего человека. Идемте сейчас же ко мне.
Лиза выговорилась, и ей уже легче стало и не так страшно.
- Спасибо, - отвечала Лиза, - только я не к вам, я к отцу пойду. Я уж у отца была утром, только дома не застала. Старуха какая-то вышла, не знаю даже кто, и за кого меня приняла - неизвестно, только грубо так: чего вам нужно? А мне и без нее плохо. Теперь уж отец дома наверное. До свиданья.
Йорка Кащеев усмехнулся: только-что в Фонтанку кидалась, а теперь, на-те, пожалуйста - благоразумие разводит, дорожится! Впрочем, ему это даже понравилось.
Он спросил:
- Разрешите зайти как-нибудь к вам?
Лиза кивнула головой утвердительно.
- Тогда валяйте адрес.
Лиза сказала адрес. Йорка Кащеев порылся в карманах, отыскал огрызок карандаша и записал на папиросной коробке адрес, напевая уже опять лениво:
...вышла замуж да за грача
Али тебе да жалко стало
Да ростовского да трепача.
Потом он отломал кусок картона и протянул Лизе.
- А вот тут записано, где моя кабинка.
- Спасибо!
И Лиза улыбнулась.
- А знаете - я и не думала топиться. С чего вы это взяли? Я просто так наклонилась, чтоб время провести, постоять, пока отец вернется. Хотела дойти до Летнего сада, но устала. Вы простите. Уж очень мне плохо, вот я и пошла с вами.
Смеясь, она простилась с Йоркой Кащеевым, и тот медленно пошел от нее по аллее. Чорт ее знает: не то отчаянная, не то благоразумная девица! Во всяком случае, надо поддержать знакомство: хорошенькая. И честное слово, интересно жить на свете!
Йорка Кащеев весело вышел на улицу, снисходительно - с высоты тысячи метров - оглядывая затихающую вечернюю жизнь.
III.
Тетка принесла Чаплину на обед гороховый суп и бифштекс по-деревенски. При этом она сказала:
- Новую себе завел? Можешь не беспокоиться. Днем она тебя не застала так она заявится вечером, в семь часов. И чего это они шляются к тебе!
- Это рыженькая заходила? - добродушно осведомился Чаплин. - Так она не новая. Она уже второй месяц ко мне ходит.
- Рыженькая! - возмутилась тетка. - Ту дуру уж я, слава богу, знаю. Нет, это даже совсем не рыженькая!
- Значит, блондинка, - сказал примирительно Чаплин. - Тоже не новая. А больше никого у меня сейчас нет: только две.
- Только две! А вот и третья пришла. И не рыженькая и не блондинка, а черного цвета. И чего это ей нужно у такого урода?
Чаплин иронически улыбнулся:
- Неужели я - урод?
- Конечно, уродище, - обозлилась тетка. - Была бы я молодая - ни за что бы к такому не пошла. Уж я лучше взяла бы себе Никиту-грузчика. То представительный мужчина и трудится честно.
Чаплин поддержал разговор.
- А не труд разве, что я города на фронте брал!
- Подумаешь, герой выискался! - обрадовалась тетка. - Города брал! А кто, скажите, пожалуйста, городов нынче не брал? Этих самых героев тыщи по улицам гуляет! Эти самые герои папиросами нынче по углам торгуют! Брал города! Да кабы не я - где бы покойную жизнь нашел, да уют, какие обеды кушал бы? Это я только по доброте сердечной ухаживаю, а он девок к себе таскает, квартиру пачкает. Эх, ты! Уж лучше бы молчал, уродище несчастный. Подумаешь - города брал!
- Да, - отвечал Чаплин. - И не вам старухе судить: урод я или не урод?
Тетка качала головой.
- Да мне что? Хоть бы и раскрасавец - мне-то с этого какая прибыль? Я не жена, а тетка. А только я врать не люблю. Урод - так урод и есть. И не пойму я, чего это девки шляются.
- Вы скажите, Варвара Петровна, - перебил Чаплин, - какая ж все-таки это девушка приходила?
Но Варвара Петровна молча вышла, хлопнув дверью.
Чаплин, отобедав, стал готовиться к приему неизвестной гостьи: прибрал комнату, вымыл на кухне под краном руки, лицо и даже шею. Долго причесывался у себя в комнате перед висевшим над кроватью зеркальцем. Разглядывал в зеркало свое лицо и бормотал:
