Продрал глаза я довольно рано, за окошком только-только мутнела мгла.
Хозяина дома не было; я подождал его с полчаса, потом подхватил свой клетчатый чемодан и пошел на станцию встречать обещанный накануне молоковоз. Действительно, в девятом часу утра, когда воздух уже посерел, проявился пейзаж и оконтурились окружающие предметы, к станции, по-утиному покачиваясь на ухабах, подрулил грузовик с цистерной, на которой было написано - "Молоко".
Шофер молоковоза представился так:
- Колян!
Я сказал:
- Как бы мне добраться до Мордасова, Николай?..
- Как добраться... Сядем и поедем! До самого химзавода вас довезу.
- А откуда вы знаете, что мне нужно на химзавод?
- Догадался! - сказал Колян и завел мотор. - Только по пути заедем в одно село. Там у них свадьбу играют четвертый день, так вот нужно забрать, пока живой, начальника ПМК.
- О чем разговор, - согласился я.
Дорогой мы больше молчали; Колян, как и полагается шоферу, таращился прямо перед собой, а я наблюдал заснеженный пейзаж: кособокие поля, пьяную череду столбов, которые заваливались в разные стороны, перелески, синевшие вдалеке, редкие полуразвалившиеся строения, - или просто смотрел на дорогу, из тех, что Афанасий Фет называл "довольно фантастическими", то есть на коричневое месиво, змеившееся перед взором и уходившее, сужаясь, за горизонт. От этой картины веяло сыростью, неприкаянностью, и почему-то все время хотелось закрыть глаза.
До того самого села, где четвертые сутки играли свадьбу, мы тащились приблизительно часа три; село было как село - две улицы сборных домов, выкрашенных светло-зеленой краской, заброшенная церковь, из которой торчали кустики, дом культуры, выстроенный из силикатного кирпича. Свадьбу мы приметили еще издали, по толпе ряженых, которые топтались посреди улицы под гармонь. Подъехали, и только Колян заглушил мотор, как нас окружили пьяные мужики, нарядившиеся в женские летние платья, с криками, с матерком повытаскивали из кабины и насильно - что называется, под белы руки повели в дом.
Я когда трезвый, то пьяных не люблю; по этой простой причине мне пришлась не по сердцу и свадьба вообще, и в частности хмельные рожи, низкие потолки, обстановка с претензией, загаженные полы, но особенно тяжелый запах вчерашнего винегрета, злых папирос и свекольного первача. Однако время сердце лечит: один лафитничек пропустил, другой, третий - и дело пошло на лад. Гляжу: ну симпатичные все физиономии, попадаются даже лица, явно тронутые сильной мыслью, и разговоры у них ведутся о непорядках на молоканке и преимуществах клевера перед люцерной, а не о повышении цен на водку и не о том, что вот баба Маня украла у бабы Фени беремя дров. Потом даже зашел разговор о том, как некий Хорошьянц вывел на чистую воду компанию мошенников и воров.
- Да откуда же они у него взялись?! - недоумевал один из моих соседей, кажется, тот самый начальник ПМК, за которым приехал в село Колян, и при этом изобразил на лице такую уморительную мешанину из вопроса и возмущения, на какую способен хотя и пьяный, но покуда соображающий человек.
- Да, наверное, просочились, сволочи, как-нибудь... - предположил несмело другой сосед. - А так, конечно, откуда у него взяться мошенникам да ворам?!
- У Хорошьянца не забалуешь, - вступил в беседу сосед напротив, - это все же не наш совхоз.
- А что наш совхоз? Наш совхоз идет в ногу со всей страной!..
- Это точно: совсем заворовалась страна, моя бы власть, я бы, наверное, провернул вторую Октябрьскую революцию, чтобы всех этих рвачей по новой прижать к ногтю!
- А что говорит по этому поводу Хорошьянц?
- Хорошьянц говорит: нет такой политической проблемы, решение которой в ту или иную сторону стоило бы одного отрезанного мизинца.
- Да... Хорошьянц - центральный человек, это как дважды два!
Тут я не выдержал характера и сказал:
- Послушайте, мужики! Откуда вы такой антисоветчины набрались?! Страна шестой десяток лет живет святой верой в четвертый сон Веры Павловны, а вы тут разводите злостный либерализм!
Мне сказали:
- А ты молчи!
Как мне сказали, так я на всякий случай и сделал: сижу молчу. Десять минут молчу, двадцать молчу, уже полсвадьбы выходило на двор плясать и опять разобралось по своим местам, уже подали сладкий пирог и картофельные оладьи с яблочным киселем, когда хмель сделал свое дело и у меня приключилось помутнение в голове; отчасти помню, как пел песенку герцога, делал сомнительные комплименты невесте, как свалил горшок с цветами, стоявший на подоконнике, и как меня выводили бить.
Проснулся в тесной, но светлой клетушке, как будто на чердаке; это подозрение мне оттого закралось, что солнце кучно било через экстренно маленькое окно. Первая мысль: кто таков этот загадочный Хорошьянц? Вторая мысль: дефенолантрацетная кислота!
Рядом со мной причудливо храпели, как-то подвывая, два мужика, оба одетые да еще почему-то в резиновых сапогах, прямо над головой висела голая лампочка, справа в стене выделялась дверь. Оказалось, что я и вправду обретался на чердаке, так как за дверью была шаткая лестница, ведущая круто вниз; я спустился, держась за перильца, ибо с похмелья стоял на ногах непрочно, в большой низкой комнате, где мы накануне играли свадьбу, какая-то старушка меня напоила чаем, я выкурил подряд две сигареты и вышел вон.
Солнце стояло уже высоко, жемчужно белели поля окрест, из печных труб там и сям валили густо-серые, какие-то ватиновые дымы, с задов доносились истерические женские голоса, со стороны дома напротив остро несло соляркой - там мальчишка-подросток пытался завести трактор, остервенело, совершенно по-взрослому матерясь. Хлопнула дверь, и появился один из моих товарищей по ночлегу; он прошел мимо, кашляя и давясь, вышел за калитку, приблизился к голубому "уазику", стоявшему у ворот, и, глядя в небо, долго мочился на колесо. Я подошел к нему и спросил:
- Вы, случаем, едете не в Мордасов?
- В Мордасов-то в Мордасов, - отозвался он, застегивая штаны.
- Пожалуйста, возьмите меня с собой!
Мой давешний сосед ничего не сказал в ответ, однако по выражению его спины я понял, что он меня в попутчики нехотя, но берет.
По профессии он оказался зубным врачом, я это зачем-то перво-наперво выяснил, как только мы выехали за околицу, которую символизировал столб с подвешенным к нему билом; затем мы взяли правее, вдоль коровника, зерносушилки и сельского кладбища, утыканного надгробиями из органического стекла, затем вырулили на столбовую дорогу и потащились на второй передаче, то и дело увязая в грязи цвета шоколада, консистенции кислого молока. По сторонам дороги кружили стаи ворон, как-то меланхолически кружили, точно со скуки, от нечем себя занять.
- А кто такой Хорошьянц? - завел я разговор, чтобы тоже как-то себя занять.
- Маг и волшебник, - последовало в ответ. - Вообще он директор химзавода, но прежде всего кудесник, каких еще поискать...
- В таком случае его-то мне и нужно! - отметил я.
Потом мы долго ехали молча, и только однажды зубной врач ни с того ни с сего запел. Сразу за березовой рощей, давно уже голой и как бы в растерянности стоявшей от внезапно грянувших холодов, повернули направо и вдруг увидели на дороге какого-то мужика с распростертыми руками и женщину, сидевшую у обочины прямо в грязи, которая отрешенно и вместе с тем предельно внимательно смотрела на носок своего левого сапога. Зубной врач посигналил, - замечательно, что клаксон у него не гудел, а отчетливо выводил одно неприличное выражение, - но незнакомец не дал дороги, и нам пришлось вдарить по тормозам. Мужик, подскочив к водительскому окошку, стал умолять доставить в медпункт его беременную жену; по его словам, и роды были преждевременные, и медпункт находился на лесопилке, то есть недалеко.
- Как будто я не знаю!.. - с раздражением сказал ему зубной врач. - Я тут каждую бабку-знахарку знаю, не то что медпункт, ведь там у них фельдшером вроде Захар Ильич?..
- Именно что Захар Ильич! - чуть ли не в восторге воскликнул незнакомец и неожиданно сделал ручкой: - Ну, я, мужики, побег! У меня как назло собрание партактива.
Мы на пару с зубным врачом поместили беременную на заднем сиденье, кое-как развернулись и взяли обратный курс.
- Вот сукин сын! - сравнительно добродушно констатировал зубной врач. Партактив у него!.. А бабы хоть окончательно не рожай!
По дороге на лесопилку я думал о том, что поделывают сейчас наши; Загадкин, может быть, рассуждает о III программе партии, Комиссарова описывает ужасы, связанные с искусственным пресечением беременности, Воробьев опять же клянет свою родню из Курган-Тюбе. Вообще приходится удивляться, как при таком режиме дня наука у нас худо-бедно идет вперед.
Долго ли, коротко ли, приехали мы на лесопилку, которая представляла собой небольшой населенный пункт, разбитый при двух ангарах, сиявших ослепительным серебром, дебаркадере, заваленном березовыми стволами, и приземистом бараке конторы, неравномерно тонувшем в грязи на манер терпящего бедствие корабля. Сначала искали медпункт, потом фельдшера Захара Ильича, потом общими усилиями выгружали роженицу и препровождали ее в стационар на две койки, - бедняга тем временем, словно по обету, ни "ох", ни "ах".
