Через малое же время, когда прошёл срок сделанного заклада, ростовщик пришёл с закладною и взял за себя всё имущество Азы, а она должна была оставить свой дом и виноградник и выйти в одном бедном носильном платье. Теперь у неё не было ни средств, ни приюта.
Скоро увидели её в этом положении прежние знакомые её родителей и стали говорить ей:
- Ты безумная девушка, Аза: смотри, до чего тебя довела твоя безрассудная доброта!
Аза отвечала, что её доброта не была безрассудна, потому что теперь она лишь одна потерпит несчастье, а без этого погибало целое семейство. Она рассказала им всё о несчастье эллина.
- Так ты вдвое безумна, если сделала это всё для людей чужой веры!
- Не порода и вера, а люди страдали, - ответила Аза.
Услыхав такой ответ, знакомые почувствовали против Азы ещё большее раздражение.
- Ты хочешь блистать своей добротою к чужеверным пришельцам, ну так живи же, как знаешь, - и все предоставили её судьбе, а судьба приготовила ей жестокое испытание.
Аза не могла избежать тяжких бедствий по причинам, которые крылись в её воспитании: она совсем не была приготовлена к тому, чтобы добывать себе средства своими трудами. Она имела молодость, красоту и светлый, даже проницающий ум и возвышенную душу, но не была обучена никакому ремеслу. Прелестное, девственное тело её было слабо для того, чтобы исполнять грубые работы, - береговые подёнщицы её отгоняли; она не могла носить ни корзин с плодами, ни кирпичи на постройки, и когда она хотела мыть бельё на реке, то зола из сгоревшего нильского тростника разъедала её нежные руки, а текучая вода производила на неё головокружение, так что она упала в воду, и её, полуживую, без чувств, вытащили из Нила.
Аза очутилась в отчаянном положении. Она была в мокром платье и голодная. С ней поделилась сухою ячменной лепёшкой береговая блудница - одна из тех, которые во множестве бродили по берегам Нила, поджидая проходивших здесь вечером чужеземных матросов (навклиров); одна эта женщина поделилась с Азой на ночь своею циновкой, она же прикрыла её и от стужи ночной своею сухою одеждой, а потом... Аза стала такою же, как эта, - прибрежной блудницей.
Все, знавшие Азу, от неё отвратились - она погибала. Иногда она приходила в свой бывший виноградник, под то самое дерево, на ветвях которого хотел удавиться избавленный ею незнакомец, и вспоминала его рассказ, и всегда находила, что не могла поступить иначе, как она поступила: пусть страдает она, но зато Ио и её старики спасены!.. Это радовало Азу и давало ей силу терпеть её унижение; но в другие минуты она была близка к отчаянию и готова была броситься в Нил. Тогда она садилась над кручей на красном, как огустелый ком крови, песчаном холме и размышляла о том: неизбежно ли так всегда должно быть, чтобы добрые были между грязью и калёными угольями?
Или будь безучастен к горю людскому, или утони в горе сам? Третий выбор - плетись между грязью и углём. Для чего же тогда нашим сердцам дано знать сострадание? Или небо жестоко? Зачем оттуда никто не сойдёт и не укажет, как людям сделать жизнь свою лучше, чтоб отверженных не было и чтоб не было гордых, пресыщенных и нищих? О, если б снизошёл оттуда такой великий учитель! если был бы такой человек, как бы она, бедная Аза, хотела рыдать у его ног и во всю жизнь исполнять всё, что он ей прикажет.
В таком настроении Аза однажды тихо брела вдоль берега Нила по уединённому месту и не встречала сегодня даже буйных мореходцев. Она уже два дня не ела и чувствовала мучительный голод. В глазах у Азы мутилось. Она подошла к реке и нагнулась, чтобы напиться, но сейчас же отскочила в испуге: так самой ей показалось страшно её изнурённое лицо с померкнувшим взглядом. А так недавно ещё никто не решался её иначе назвать, как "прекрасная Аза".
- О, я понимаю теперь, что это значит. Я уже больше не "прекрасная Аза" - я страшна даже самым потерянным людям! Голод приблизился, мучительный голод... но я не ропщу... Я посылаю последний привет мой небу, которое внушило мне решенье любить других больше себя, и с тем умираю!
Она бросилась к реке, чтобы утонуть, и непременно бы исполнила это, но её неожиданно кто-то удержал за плечо, и она, оглянувшись, увидала перед собою пожилого человека, скромного вида и в чужестранной одежде.
Аза приняла его за одного из чужестранцев, приходящих на это место с целями, о которых ей было известно, и сказала ему:
- Оставь меня в покое: я не хочу идти сегодня с тобою.
Но чужеземец не отошёл, а взглянул на неё ласково и сказал ей:
- Напрасно думаешь, сестра моя, что я был намерен сказать тебе что-либо дурное. Мне показалось, что ты в каком-то боренье с собою.
- Да; я вынимаю ноги из грязи и хочу ступить на горячие уголья. Это требует силы.
- Ты очень слаба.
- Я два дня не ела.
- Так ешь же скорее: со мною есть хлеб и печёная рыба.
Чужеземец поспешно перебросил из-за спины холщовую сумку и подал Азе рыбу, и хлеб, и флягу воды, стращенной с вином.
Аза стала есть, запивая глотками воды, стращенной с вином, а когда первый мучительный голод её был утолён, она повела глазами на незнакомца и тихо сказала:
- Нехорошо, что я ем твою пищу, ты путешествуешь, и тебе нужен запас для себя.
- Не беспокойся, сестра, я могу потерпеть, и поверь, что терпеть гораздо отрадней, чем видеть терпящих.
Аза вздрогнула.
- Чужестранец! - сказала она, - ты меня накормил и хорошо говоришь... но зачем ты два раза уже назвал меня своею сестрою? Разве не понимаешь ты, кто я такая?
- Ты такое ж создание бога, как я, и сестра мне. Какое мне дело, чем житейское горе и жестокость людей тебя теперь сделали.
Аза вперила в него свои глаза, опять засверкавшие бывалым огнём, и вскричала:
- Ты жжёшь меня своими словами: ты, быть может, посланник богов?
Я такой же простой человек, как и ты, но все мы посланы сюда богом, чтобы оказать друг другу любовь и помогать друг другу в горе.
- Но если ты простой человек, то кто научил тебя так говорить, что сердце моё горит и трепещет?
- Сядем здесь вместе, и я расскажу тебе, кто научил меня так говорить.
Несчастная Аза ещё больше смутилась.
- Как? - сказала она, - ты хочешь сидеть со мной рядом! тебя могут увидеть с блудницей почтенные люди, и что ты им скажешь тогда в оправдание?
- Я скажу им, что тот, который всех их почтенней, не гнушался такою, о какой ты вспоминаешь.
- Кто ж это был он?.. Я о таком не слыхала... но ты о нём говоришь, и слова твои льют новую жизнь в моё сердце... Может быть, он-то и есть твой учитель?!
- Ты не ошиблась: это он мой учитель.
Аза заплакала.
- Как ты счастлив, как ты счастлив, чужестранец! Где же он, где этот небесный посланник?!
- Он с нами.
- С нами!.. со мною!.. Не смейся над бедною Азой!.. Аза несчастна... Скажи мне, где он, - я побегу... Я стану его умолять... и, быть может, он даст мне новую жизнь.
Чужеземец сам взволновался.
- Успокойся, - сказал он, - ты её будешь иметь - новую жизнь, развяжись только с старой, - развяжись скорей с тем, что гнетёт тебя в прошлом.
- Слушай же, кто я такая! - воскликнула с оживлением Аза и рассказала всё, что с ней было, и когда повесть её была кончена, она добавила в своё оправдание:
- Говорят, будто мне надлежало иначе размыслить, но я не могла: моё сердце тогда одолело рассудок.
- Кто кладет руку на плуг и сам озирается вспять, тот не пахарь. Не жалей о том, как ты поступила.
Аза потупила взор и сказала:
- После того, когда ты совершила святейшее дело любви, - прервал её чужестранец, - после того, когда ты позабыла себя для спасенья других... оставь сокрушения эти!.. Когда калёное уголье жжёт ноги, ноги ползут в холодную грязь, но любовь покрывает много грехов и багровые пятна белит, как волну на ягнёнке... Подними лицо твоё вверх... Прими от меня привет христианский и знай, что он, к кому душа твоя рвётся, перстом на сыпучем песке твой грех написал и оставил смести его ветру.
Аза подняла лицо своё и плакала, а христианин глядел на неё, колени его незаметно согнулись, он поклонился ей в ноги и тихо промолвил:
- Живая! живая!
Утешенье совершилось - пришла новая жизнь в смущённую душу Азы. Христианин раскрыл ей в коротких словах ученье Христово и снова закончил похвалой её сердцу, но Аза непременно хотела знать; есть ли люди, живущие по этому учению, во взаимной любви, при которой нет ни осуждения, ни зла, ни нищеты.
- Они были, - отвечал христианин.
- Отчего же не все таковы и теперь?
- Это трудно, сестра.
- В чём же тут трудность?
- Слушай, как они жили.
Христианин прочёл ей на память места из Деяний:
"У множества уверовавших в спасительность его учения было одно сердце и одна душа, - никто из имения своего ничего не называл своим, но всё у них было общее, и всё, что у них было, они разделяли по нужде каждого и каждый день собирались вместе и вместе принимали пищу в веселии и простоте сердца" (Деян. IV, 32).
- Как это прекрасно! - воскликнула Аза.
