Санька просунул ногу в расширяющийся проем, уперся, дернул и оторвал крышку. Удушливый запах гниющего тела заполнил яму, заставив Саньку на мгновенье оторопеть. Он выкинул крышку наверх, выровнял накренившийся гроб и склонился над ним.
В гробу лежал труп молодой девушки, по грудь закрытый простыней. Голова с белым венчиком на лбу была слегка повернута набок, руки лежали на груди.
Санька посветил фонариком.
Несколько юрких мокриц, блошек и жучков, облепивших руки, лицо и синий жакет трупа, бросились прочь от света, полезли в складки одежды, за плечи и за голову.
Санька склонился ниже, жадно всматриваясь в лицо мертвеца.
- Наташа, Наташенька...
Крупный выпуклый лоб, широкие скулы и сильно заострившийся нос были обтянуты коричневато-зеленой кожей. Почерневшие губы застыли в полуулыбке. В темно-синих глазницах вяло шевелились черви.
- Наташа... Наташенька... господи... загнила-то... загнила-то как...
Фонарик задрожал в Санькиной руке.
- За месяц... за месяц... Наташенька... любушка...
Он снова заплакал.
- Я ведь... я ведь... это... я... ве... дь... Наташ... господи... угораздило тебя... а я вот... я вот... люблю тебя...
Санька зарыдал, трясясь и роняя слезы на синий заплесневелый жакет.
- И это... и это... Наташ... я ведь завсегда тебя любил... завсегда... а Петька гад... я ведь отговаривал... работа эта... чертова... гады... сра... ные... я ферму эту хуеву... спалю... спа... лю... бля... к ебе... ни... ма... тери...
Луч фонарика плясал по стенкам ямы.
- А я ведь... тогда и не знал... сволочи... и не написали... а приехал... и... и... не поверил... а теперя... а теперя... а... те... перя... я вот это... это... это! Наташенька!
Он зарыдал с новой силой, потные плечи его тряслись.
- Это они все... они все... га... ды... бля... суууки... а этого... а этого... бригадира я бля убью... бля... сука хуев...
Сверху посыпалась земля.
- Они ведь это... это ведь... а я тебя люблю. А с Зинкой у меня и не было ничего... ничего... а тебя я люблю... люблю... ми... лая... милая... милая!
Санька рыдал, вцепившись в край гроба. Брошенная под ноги лопата больно резала колено. Запах гниющей плоти, смешанный с запахом потного Санькиного тела, заполнил могилу.
Нарыдавшись, Санька вытер лицо руками, взял фонарик, посветил в лицо трупа.
- Наташ... я ведь и вправду не мог. Они мне письма не прислали. А я там был. Там. А тут приехал и говорят Наташку током убило. Я прям и не поверил. И не верю я. Наташ. А Наташ? Наташ! Наташка!
Он потряс гроб.
- Наташ. Ну Наташенька. Ну это я - Сашка. Слышишь? А?! Слышишь?!
Он замолчал, вглядываясь в ее лицо.
В яме стояла глухая тишина.
- Наташ. Ну ведь не видит никто. Наташк! Наташк! Слышь?! Это я, Санька!
Из почерневшей ноздри мертвеца выползла маленькая многоножка и, быстро пробежав по губам, сорвалась за отворот жакета.
Санька вздохнул, поколупал ногтем обтянутую доску:
- Наташ. Я это. Просто я вот не понимаю ничего. Как так получилось?! На танцы ходили, помнишь?! А тут - вообще... хуйня какая-то. Чего-то не понимаю... а там опять танцы. И хоть бы хуй всем... танцуют... А, Наташ? Наташ? Наташ!
Труп не откликался.
Санька осторожно снял белую материю. Под ней была синяя юбка и Наташины ноги, обутые в черные лакированные туфли.
Санька выпрямился, положил фонарик на край ямы, и, подпрыгнув, выбрался сам.
Наверху было свежо и прохладно. Ветер стих, березы стояли неподвижно. Небо потемнело, звезды горели ярче. Музыка больше не слышалась.
Санька приподнял рубашку, взял бутылку, откупорил и глотнул дважды. Потом еще раз.
Водки осталось совсем немного.
Он подошел к краю ямы, поднял фонарик и посветил вниз.
Наташа неподвижно лежала в гробу, вытянув стройные ноги. Отсюда казалось, что она улыбается во весь рот и внимательно смотрит на Саньку.
Он почесал грудь, оглянулся по сторонам. Постояв немного, взял бутылку и сполз в яму.
Несколько земляных комьев упали на грудь Наташи. Санька снял их, пристроил бутылку в углу и склонился над трупом:
- Наташ... ты это... я тут... это...
Он облизал пересохшие губы и зашептал:
- Наташенька... я ведь тебя люблю... люблю... я щас...
Он стал снимать с нее жакет. С него посыпались редкие насекомые.
- Сволочи, бля... - пробормотал Санька.
Разорвав жакет в руках, он содрал его с окостеневшего трупа.
Потом разорвал и снял юбку.
Внизу была заплесневелая ночная рубашка.
Санька разодрал ее и выпрямился, осветив бледное тело.
От шеи до низа живота по нему тянулся длинный разрез, перехваченный поперек частыми нитками. В разрезе копошились черви. Грудь казалась не по-женски плоской. В пупке свилась мокрица. Темный пах выделялся на фоне бледно-синего тела.
Санька взялся за покрытую пятнами ногу, потянул.
Она не поддавалась.
Он потянул сильнее, упершись в гроб и ткнувшись спиной в стенку ямы. Что-то затрещало в животе трупа, и нога отошла.
Санька зашел справа и потянул за другую.
Она поддалась свободно.
Санька выпрямился.
Наташа лежала перед ним, растопырив ноги.
Он опустился на колени и стал трогать ее пах.
- Вот... милая моя... вот...
Пах был холодным и жестким. Санька стал водить по нему пальцем. Неожиданно палец провалился куда-то. Санька вытащил его, посветил. Палец был в мутно-зеленой слизи. Два крохотных червячка прилипли к нему и яростно шевелились.
Санька вытер палец о штаны, схватил бутылку и вылил водку на пах:
- Вот... чтоб это...
Потом быстро накрыл верхнюю часть трупа белой материей, приспустил штаны и лег на труп.
- Милая... Наташенька... вот так... вот...
Он стал двигаться.
Член тяжело скользил в чем-то холодном и липком.
- Вот... Наташенька... вот... вот... - шептал Санька, сжимая плечи трупа.
- Так... вот... вот... вот...
Через пару минут он закряхтел, заерзал и замер в изнеможении:
- Ой бля...
Полежав немного на накрытом трупе, Санька медленно встал, посветил на свой член. Коричневато-зеленая слизь на нем перемешивалась с мутно-белой спермой.
Санька вытер его простыней, натянул штаны.
Выкинув наверх лопату, с трудом выбрался сам. Наверху он отдышался и покурил, бродя по кладбищу. Потом бросил в яму крышку гроба, взял лопату и стал забрасывать землю.
В деревню он вернулся в четвертом часу.
Когда стал перелезать через прясла, спавшая во дворе Найда залаяла, побежала в огород.
- Свои, - проговорил Санька и собака, радостно заскулив, бросилась к нему.
- Свои, свои, псюша... - он потрепал ее, прошел к сараю и поставил лопату на место.
Собака юлила вокруг, шурша травой, задевая за его ноги теплым телом.
- Пошла, пошла... - пнул ее Санька и, подойдя к окошку, громко постучал.
В избе вспыхнул свет, выглянуло заспанное лицо матери.
- Мам, эт я, - улыбнулся Санька.
Мать покачала головой и скрылась.
Посвистывая, Санька двинулся к крыльцу. Лязгнула задвижка, дверь отворилась.
- Ты хде шлялся-то? Обнахлел совсем...
Санька поднялся на крыльцо:
- Да на танцах. Чо шумишь.
- Ни днем, ни ночью спокоя нету! Закрый сам.
Она скрылась в сенях.
Заперев за собою дверь, Санька прошел в горницу. Постояв в темноте, зачерпнул из ведра воды, выпил. Подошел к столу, вынул хлеб из-под скатерти, пожевал. Посмотрел в окно.
- Ты ложитца будешь, аль нет?! - заворочалась на печке мать.
- Да щас, спи ты.
Санька постоял, жуя хлеб, потом снял с комода отцовскую трехрядку и осторожно двинулся к двери.
- Куды опять?
- Да щас, мать, ну чо ты...
Он прошел на двор, прошлепав по грязи, отворил калитку и оказался на пасеке.
Здесь пахло воском и яблоками.
Санька пробрался меж яблонями и сел на узкую шаткую лавочку, прямо напротив четырех ульев. Прохладный ветерок прошелестел по листьям, качнул стоящую поодаль рябинку. Санька развернул меха и прошелся по кнопкам:
- К сожалеееенью день рождеееенья только раааз в гоооодууу.
Пальцы не слушались.
Он пиликал, склонив голову к гармошке. Меха пахли старой кожей и нафталином.
Прибежала Найда, осторожно понюхала гармонь.
Санька прогнал ее и заиграл погромче:
- Хлеба налееево, хлеба напрааавооо...
Но пальцы снова не послушались, гармошка фальшиво попискивала в темноте.
Санька посидел, вздыхая и крутя головой.
Потом вдруг замер, улыбнулся и посмотрел на небо. Молодой месяц в окружении звездной россыпи висел над пасекой. Санька опять улыбнулся, будто вспомнив что-то, зябко передернул плечами и взялся за гармонь.
На этот раз она ответила стройной мелодией.
Санька сыграл вступление и пропел, медленно растягивая слова:
Я свою любимоююю
Из могилы выроююю
Положу, помооою
Поебу, зарою.
Он сжал меха и прислушался. На деревне стояла полная тишина.
Вскоре запели первые петухи.
