В у к о л (подняв руку, точно клянется). Не верю!
М а с т а к о в. Ах вы, старый нигилист!
В у к о л. Не верю! Храм сей, скверно построенный и полуразрушенный, Русью именуемый, - невозможно обновить стенной живописью. Распишем стены, замажем грязь и роковые трещины... что же выиграем? Грязь - она выступит, она уничтожит милые картинки... и снова пред нами гниль и всякое разрушение.
М а с т а к о в (серьёзно смотрит на него, склонив голову, точно птица). Так...
В у к о л. Не верю! Но - умиляюсь, когда человек говорит против очевидности, в добрых целях утешить и ободрить ближнего. Ведь в конце концов мы живём не по логике, а - как бог на душу положит. Вот и вы тоже, как он, противоречите действительности...
М а с т а к о в. Я?
В у к о л (подмигивая). Ну да, вы! Ведь тоже - выдумываете праведных-то людей, нет их на Руси вживе, а?
(Саша сходит с террасы, стоит у деревьев. Лицо у неё печальное, она смотрит на Мастакова с упрёком.)
М а с т а к о в (спрыгнув на землю). Это - неверно. Вы запираете жизнь в клетку какого-то обобщения, думая, что так она будет понятнее вам... И это - неверно! (Увлекаясь.) Ничего нельзя выдумать, и - не надо выдумывать...
В у к о л (смеясь). Нельзя? Не надо?
М а с т а к о в. Я верю, что победит светлое, радостное человеческое... я ищу вокруг себя этих явлений... жизнь - щедра, она мне их даёт!
В у к о л. Даёт? Грошики, копеечки, а?
М а с т а к о в (горячо). Мне нравится указывать людям на светлое, доброе в жизни, в человеке... Я говорю: в жизни есть прекрасное, оно растёт, - давайте любовно поможем росту человеческого, нашего! Человеческое - наше, нами создано... да!
В у ко л. Не поверят вам... Русский - не любит верить, вера обязывает. Русский любит подчиняться обстоятельствам, - он лентяй. Мы любим сказать: ничего не поделаешь, против рожна не попрёшь... мы живём шесть месяцев в году... а остальные полгода мечтаем на печке о хороших днях... о будущем, которого не будет для нас...
М а с т а к о в (снова влезая в гамак, заметил Сашу). Вы что, Саша?
С а ш а (вздрогнув). Барыня приказали предложить вам чаю...
М а с т а к о в (тревожно). Она пришла?
С а ш а. Нет. Она сказала, уходя, чтобы в десять часов я предложила вам чай.
М а с т а к о в. Пессимист, чаю хотите? Принесите сюда два стакана, Саша. И - хлеба.
В у к о л. Как супруга-то заботится о вас!
М а с т а к о в (тихо). Да-а...
В у к о л. Превосходнейшая женщина!
М а с т а к о в (оглядываясь). Возьмите меня перепелов ловить!
В у к о л. Вот это хорошо! Идёмте-ка!
М а с т а к о в. Кажется, С а м о к в а с о в интересный человек?
В у к о л. Мы все интересные люди... (Саша принесла поднос с чаем.) Мы все для вас должны быть интересны.
М а с т а к о в (простирая руки над головой Вукола). Заклинаю вас будьте!
В у к о л (усмехнулся, пьёт чай). Да, С а м о к в а с о в... заблудился он... Офицер, командовал ротой, необходимо было помочь сестре, пошёл служить в полицию... В девятьсот пятом году бросил эту службу, говорит - противно стало. А теперь вот жалеет, что бросил...
М а с т а к о в (с интересом). Жалеет?
В у к о л. Видимо. Очень много говорит о своей глупости... Идёт он.
С а м о к в а с о в (в тужурке военного покроя, офицерской фуражке, высоких сапогах. На плече перепелиная сеть, в руках клетка в холщовом чехле. Раскланялся с Мастаковым). Добрый вечер! Отличное время выбрали мы с тобой, землемер. Газеты читал?
В у к о л. Я же не люблю их.
С а м о к в а с о в. Победи. И я не люблю, а отравляюсь ими ежедневно...
В у к о л. Ну, тебя немцы беспокоят, а меня - никто! В немцев я не верю, в японцев тоже...
М а с т а к о в (очень любезно). Вы хотите чаю? Саша!
(Саша молча уходит в дом.)
С а м о к в а с о в. Благодарю! Вы тоже международной политикой не интересуетесь?
М а с т а к о в (улыбаясь). Я? Нет. О ней пишут сквернейшим языком.
В у к о л. И всегда - прозой. (Мастакову, указывая на Самоквасова.) Он очень боится немцев, японцев и, кажется, женщин. Ты ведь и женщин боишься, Мирон, а?
С а м о к в а с о в. Я не боюсь, а... мне думается, что шутить не время... Нам, русским, пора бы посмотреть серьёзно на наше положение в Европе... (Несколько возбуждаясь.) Никогда ещё Россия не стояла в такой безнадёжной, в такой опасной позиции... И мне странно слышать, что вы, литератор, вы, так сказать, духовная охрана страны... (Мастаков, улыбаясь, смотрит, склонив голову набок, в лицо ему, - это смущает и несколько раздражает Самоквасова.) Вы должны знать все беды, грозящие родине вашей...
М а с т а к о в (улыбаясь Вуколу). Вот ещё долг мой - видите?
С а м о к в а с о в (горячо). Можно ли шутить, когда из нас снова хотят сделать заслон против монголов? Европа прикрывается нами с востока, а когда мы окончательно истощим силы в борьбе с жёлтой расой, Германия отнимет у нас Польшу, Прибалтийский край, выйдет через Балканы в Эгейское море...
В у к о л. Захватит Марс, Венеру, Полярную звезду...
С а м о к в а с о в. Если бы ты следил...
В у к о л. Привык ты следить и командовать! Раньше - управлял движением извозчиков, а теперь - на государства посягаешь... брось!
С а м о к в а с о в. Чудак, ты пойми...
В у к о л. Брось политику и - купи гитару. Играй на гитаре. Это очень меланхолично и не нарушает тишины. Приятно будет видеть, как этакий бравый, усатый молодчина, сидя под окном, в час заката наигрывает чувствительно на грустном инструменте...
М а с т а к о в. Браво, землемер! Это очень мило!
С а м о к в а с о в (грустно). Эх, господа...
В у к о л. И по щеке, на длинный седой ус, тихо сползает тяжёлая слеза одиночества...
(Мастаков смеётся.)
С а м о к в а с о в. Когда мы будем серьёзными людьми?
В у к о л. А вот когда начнём перепелов ловить.
М а с т а к о в (Самоквасову). Вы знаете, что я с вами иду?
С а м о к в а с о в. Приятно знать. А всё-таки, господа, немцы требуют нашего внимания...
М а с т а к о в. Да? А вы знаете, что европейцы упрекают нас в злоупотреблении серьёзными разговорами?
В у к о л. Дамы идут...
С а м о к в а с о в. Это вас, литераторов, упрекают...
(Слева входят Елена и Зина. Самоквасов кланяется, не протягивая руки.)
З и н а. Не бойтесь... давайте вашу лапу... я не злопамятна.
В у к о л. К тому же вы ссорились не в последний раз.
З и н а. Конечно.
С а м о к в а с о в (смущён). Я - рад! Сердечно рад...
(Елена тихо подходит к мужу, он, виновато улыбаясь, как бы невольно протягивает ей руку.)
М а с т а к о в. Как ты долго!
Е л е н а. Скучал?
М а с т а к о в. Вот эти двое обижают меня политикой, философией, астрономией и всяческой мудростью... (Видит в руке у неё связку ключей на кольце и перчатку, нахмурился.) Что это у тебя... чьё это?
Е л е н а (внешне безразлично). Вероятно - Ольги Владимировны. Я подняла на дороге, попало под ноги мне... Она была?
М а с т а к о в. Да. Она была. Землемер, мы скоро пойдём?
В у к о л (смотрит на часы). Через... через полчаса.
М а с т а к о в (уходя). Пойду оденусь.
С а м о к в а с о в (Зине). Мне это простительно... я иногда не понимаю значения слов... Вот, например, часто встречается слово - фикция. Что такое?
З и н а (устало). Фикция? Это вы.
С а м о к в а с о в. Нет, серьёзно.
З и н а. Серьёзно. Вы.
С а м о к в а с о в. Но... как же я... если женский род?
З и н а (смеётся). Ах... Лена, послушай...
С а м о к в а с о в (вспыхнув). Да... я понимаю, что когда мужчина за сорок ставит детские вопросы... это смешно образованной девушке... в двадцать лет. (Быстро отходит в сторону.)
Е л е н а (задумчиво позванивая ключами). Что такое? (Тихо.) Он, кажется, снова рассердился?
В у к о л. Барышня назвала его фикцией. Его!
З и н а (улыбаясь). Разве это обидно?
Е л е н а (Вуколу, мягко). Надо ли, чтобы он чувствовал себя чужим среди нас?
В у ко л. Ба! Мы с ним друзья почти... Вы уж очень... тонко!
Е л е н а (улыбаясь). А вы не слишком ли просто относитесь к нему?
В у к о л. Это - не я! Это вон кто дразнит его всегда.
(Елена не спеша идёт к Самоквасову.)
В у к о л. Вот, я получил выговор из-за вас. (Зина молчит.) Что, как ваш больной?
З и н а (сердито). Ведь вам неинтересно это?
В у к о л. Почему?
З и н а. Потому, что вы человек холодный, чёрствый.
В у к о л (удивлённо). Вот тебе раз!
З и н а (несколько сконфужена своей выходкой). Вам скучно жить, и вы...
В у ко л. Милое моё дитя! В мои годы всем живётся невесело, но это в порядке вещей, а вот что вам в двадцать лет скучно...
3 и н а. Мне не скучно, а у меня устали нервы!
В у к о л. Тоже непохвально.
З и н а (раздражаясь). Вы не понимаете... убить так много сил и два года времени на борьбу за свободу человека, измучить мать, и... и вот он изломан, полумёртв... Испытали ли вы это в двадцать лет?.. (Потехин идёт.) Испытали?
В у к о л. Гм...
З и н а (доктору). Ну, что?
П о т е х и н. Спит. Температура упала... Это кто там ходит?
З и н а. Елена и Самоквасов.
П о т е х и н (безразлично). А батька, по обыкновению, злил вас?
З и н а. Я, кажется, была невежлива с ним.
В у к о л (успокоительно). Э, не беспокойтесь этим... нервы у меня не очень чуткие. (Отходя.) Мирон, пора идти!
