- Все у меня, - доброжелательно отозвалась величественная секретарша. - Что так быстро?..
- Мы все закончили.
- Все, все? - спросила она с привычной недоверчивостью.
- Все... Пожалуй, есть одно дело. Где у вас сдают седые человеческие волосы?
- Господь с вами! - замахала руками секретарша - У вас такая красивая седина!
- У меня сегодня на редкость счастливый день, - сказал Гущин, - мне то и дело говорят добрые слова.
- Неужели вы так нуждаетесь в деньгах? - Впечатление было такое, будто она хотела дать Гущину взаймы.
Он рассмеялся.
- Я видел ваше объявление... А потом у меня случился один разговор, и мне захотелось напомнить себе о нем. Не обращайте внимания на мою болтовню.
- Какой-то вы сегодня странный!
- Я же сказал, что у меня счастливый день. А люди от счастья глупеют. Это скоро пройдет.
Секретарша отметила ему командировку и протянула конверт с билетами.
- Вот... мягкая стрела.
- Спасибо. Всего вам доброго.
Гущин вышел в коридор. Он не торопился покинуть студию. На стенах висели фотографии, изображающие рабочие моменты съемок и сцены из знаменитых фильмов, некогда снятых студией. Гущин стал их рассматривать, осторожно продвигаясь среди заполняющих коридор непризнанных гениев. Наконец он отыскал то, что хотел: на одном из снимков, изображающих сельскую сцену, он обнаружил на заднем плане Наташу. Она была в жакетике, высоких сапогах, по брови повязана платком. Гущин долго вглядывался в ее совсем детское на снимке лицо. Затем рассмотрел другие фотографии, но нигде больше не нашел ее и вернулся к сельскому снимку.
Наконец он двинулся к выходу. Спустившись в вестибюль, он увидел сквозь мутноватые стекла входных дверей летний уличный мир, уже не принадлежавший студии, и невольно сдержал шаг.
- Это бог знает что! - услышал он задыхающийся, беспомощно-гневный голос. - Вы.. вы просто старый авантюрист!
Перед ним стояла Наташа, ее темные глаза были огромными и полны возмущения и подступающих слез, а нижняя часть лица - губы с опустившимися уголками, сморщившийся подбородок - совсем старой.
- Я не верил, что вы придете, - пробормотал Гущин.
- Какой вы, ей богу!.. - сказала Наташа с досадой, но уже без гнева Вас, наверное, много обманывали?..
Гущин не ответил, пожал плечами...
...Он перенесся в свою московскую жизнь. Ночь. Он сидит над альбомом с изображением прекрасных зданий Ленинграда. Из прихожей донесся какой-то шум Гущин поднял голову, прислушался. Впечатление такое, будто кто-то пытается открыть входную дверь. Но что-то случилось с замком, и желающий войти в квартиру начинает яростно трясти дверь. Гущин идет в прихожую и открывает.
- Дурацкий замок, все время убегает от ключа, - говорит его жена Мария Васильевна и улыбается рассеянной улыбкой. Ей под сорок, но она еще довольно привлекательна. И вдруг глаза ее недобро сузились, и, наступая на мужа, невольно попятившегося, она сказала почти грозно: - Ну, так где я была?
- Что это значит?.. - смешался Гущин.
- Твой обычный вопрос... А мне надоело придумывать. Понимаешь, надоело!
- Что ты делаешь с нашей жизнью?..
Мария Васильевна не ответила и прошла мимо мужа...
...Они брели по Кировскому проспекту в сторону Невы, с тенистого проспекта на полную солнечного блеска площадь имени Горького, а затем к Кировскому мосту.
- А почему вы стали катапультистом? - спросила Наташа.
- Почему человек становится тем или иным?..
- Вы не обижайтесь, Сергей Иванович, мне правда непонятно, как додумывается человек до такой вот редкой и необычной специальности. В юности все мечтают осчастливить человечество. Видимо, и вы думали осчастливить близких катапультированием?
- Конечно! - засмеялся Гущин. - Катапультирование неразрывно связано с космическими полетами, а кто в двадцатом веке не мечтает о космосе? К тому же на войне я был летчиком.
- Понятно! Космос - это да! Хотя, честно говоря, меня больше интересует наша бедная земля. - Наташа засмеялась. - Отчего такое, люди никак не могут создать не то что счастья, хотя бы порядка на земле, а уже рвутся наделить своим неустройством другие планеты?
- Быть может, по этому самому... - задумчиво сказал Гущин. - Человек не властен над временем, отсюда страх смерти, но он может в известных пределах подчинять пространство. Расширяя постижимое пространство, он словно отодвигает смерть.
- Ну, это слишком сложно для меня. И потом я еще не начала бояться смерти.
- Я тоже не боюсь, - как-то очень серьезно сказал Гущин. - Наверное, потому, что я плохо живу. Я устал...
- Ну чего ты так мучаешься? - говорит Гущину жена - Почти все так живут.
- Я в это не верю, - отвечает Гущин.
- Ты просто слеп к окружающему. Уткнулся в свою работу и картинки, не видишь реальной жизни.
- Я не был слеп к тебе.
- И ко мне ты был слеп. Нельзя без конца играть в доверие и прощание. Надо уметь когда-то стукнуть кулаком.
- Видимо, мне это не дано.
- Тем хуже.
- Неужели у тебя все-все прошло? Ты же любила меня когда-то...
- Мне нет сорока, а мой супружеский стаж перевалил за двадцать лет. Ты не находишь, что это слишком много? Ветераны уходят на покой.
- Ты называешь свою жизнь покоем?
- У каждого свои представления на этот счет... мы могли бы дружить, если бы ты не давил на меня.
- Я на тебя давлю?
- Да! Своим молчанием и тем, что не спишь и ждешь меня, и всем своим проклятым благородством! - Она вдруг заплакала.
- Не плачь, прошу тебя!.. Я не могу, когда ты плачешь!..
...Они прошли Кировский мост, перед ними был памятник Суворову, дальше - перспектива Марсова поля.
- Наверное, мне надо быть вашим гидом, - сказала Наташа, Ну, это вы, конечно, знаете, памятник Суворову знаменитого скульптора Козловского. Слева дом, построенный Деламотом...
- Нет, - очнувшись от своих дум, сказал Гущин. - Вы ошибаетесь. - Это не Деламот, а Кваренги.
- Я коренная ленинградка, - обидчиво сказала Наташа. - Неужели я не знаю? Это ранняя работа Вален-Деламота.
- Зачем вы спорите? На доме есть мемориальная доска со стороны площади. Там ясно сказано, что дом построен Кваренги. Это одна из первых его работ в Петербурге. Хотите сами убедиться?
Но едва они ступили на мостовую, раздался пронзительный свисток милиционера.
- Вы даже не знаете, где можно перейти .улицу, - злорадно сказала Наташа, - а туда же, спорите!..
- Да, нам придется сделать крюк, - согласился Гущин. - Но это не меняет дела. Хотите, я назову вам все известные постройки Кваренги и Деламота, сохранившиеся, сгоревшие, снесенные, уничтоженные временем или перестроенные до неузнаваемости? Лучше начать с Деламота, он меньше строил: Академия художеств совместно с Кокориновым, Малый Эрмитаж, дворец графа Чернышева, позднее перестроенный, Гостиный двор, "Новая Голландия"...
- Можно не переходить улицу, - поспешно сказала Наташа. - Ничего не понимаю. Эти познания распространяются и на других зодчих или у вас узкая специальность: Кваренги - Деламот?
- На всех, кто строил Петербург, - с наивной гордостью сказал Гущин, будь то Квасов или Руска, Растрелли или Росси, Фельтен или Соколов, Старов или Стасов, но Кваренги мой любимый зодчий.
- Почему? Разве он лучше Воронихина или Росси?
- Я же не говорю, что он лучше. Просто я его больше люблю.
- Так кто же вы такой? Катаггультист, архитектор, искусствовед, гид или автор путеводителя по Ленинграду?
- Катапультист, - улыбнулся Гущин. - Вы можете проверить на студии.
- А при чем тут Кваренги и все прочее? Ведь вы даже не ленинградец?
- Порой человеку нужно убежище, где бы его оставили в покое. Люди даже придумали паршивое слово для обозначения этого спасительного бегства души: хобби. Старый Петербург - мое хобби. Тьфу, скажешь - и будто струп на языке.
- Слово противное, но как вы пришли к этому?
- Вас все время интересуют истоки...
- Наверное, потому, что я сама чего-то ищу, - живо перебила Наташа.
- У вас же есть профессия.
- Да, и я ее люблю, только любит ли она меня?.. Но вы не ответили на мой вопрос.
- Я сам не знаю. Началось с путеводителей, потом я стал доставать у букинистов редкие издания. Город я хорошо знал, воевал на Ленинградском фронте... Главное же, у меня много свободных вечеров, их прекрасно заполнять Захаровым, Кваренги, Чевакинским, Росси. Начинаешь верить, что человека нельзя унизить, пока он причастен "мировому духу".
- И вы по книжкам влюбились в Ленинград?
- О нет! - чуть улыбнулся Гущин. - Наша связь куда крепче! Я воевал на Ленинградском фронте...
...Окраина Ленинграда зимой 1942 года. Вдалеке зыбится неповторимый контур Ленинграда с куполом Исаакия и Адмиралтейским шпилем. По заснеженной, изрытой бомбами и снарядами дороге медленно бредет толпа. Обгоняя пешеходов, проходят машины с притулившимися друг к дружке, закутанными в платки и тряпье темными фигурами.
Люди бредут молча, натужно, не глядя друг на друга Малышей и слабых стариков везут на саночках. Ленинградцы держат путь к Ладоге, к дороге спасения...
