Мы видим в приближении их обескровленные, восковые лица, провалившиеся, будто остекленевшие глаза. Тишину прорезает пулеметная очередь. Кто-то упал, кто-то, словно в раздумье, опустился на дорогу. Но шествие продолжает неспешно, молчаливо идти вперед.
Фашистский самолет делает новый заход. Он сечет свинцом беззащитных людей, в чьих обобранных голодом телах едва теплится жизнь. Все больше людей ложится на белую дорогу без стона, без крика, без жалобы. А стервятник заходит снова, С оглушительным воем идет он на бреющем, и летчик вручную сбрасывает на дорогу гранаты и некрупные бомбы.
Лунатическое спокойствие голодной толпы рухнуло. Женщины подхватывают детей и бегут куда глаза глядят. Иные бросаются в придорожные сугробы, словно пушистый снег может дать защиту. Брошенный посреди дороги старик на детских санках беспомощно и жалко озирается...
Когда фашистский самолет вновь пошел на заход, его атаковал сверху советский истребитель. Он сечет "мессеpa" короткими очередями, но опытный немецкий летчик искусно выходит из-под огня и открывает ответный огонь... Завязывается бой. Каждый стремится зайти другому в хвост. Но вот загорелся "мессершмидт", и в ту же минуту пламя охватило советский истребитель. Почти одновременно летчики выбросились на парашютах. И символично распахнулись над советским летчиком белый зонт, над фашистом - черный.
(Это не выдумка, на Волховском и Ленинградском
фронтах у наших летчиков парашюты были из светлой
ткани, у немцев - из темной.)
Ветер гонит парашютистов к лесу, но советский летчик умело подтягивает стропы, тормозит снос и дает противнику приблизиться к себе. Гущин, а это был он, уже видел глаза немца и вытащил из кобуры "ТТ". Но немец, догадавшийся о его намерении, успел выстрелить первым. Пуля пробила рукав комбинезона Гущина. Завязалась необычная воздушная дуэль. Оба изобретательно маневрируют, но ни одному не удается избежать пули.
На землю падают два бесчувственных тела. В глазах немца остановилась жизнь, и черный парашют обволакивает его крепом. И Гущина накрыло белым саваном парашютного шелка...
...Госпитальная палата Лежит забинтованный, как мумия, Гущин. Видны лишь его большие, блестящие глаза Сестра раздает почту. Протягивает Гущину маленький, неумело склеенный конверт. Тот неловко вскрывает его толстыми от бинтов пальцами, с удивлением разглядывает незнакомый, крупный, полудетский почерк.
"Здравствуйте, дядя Сережа! Поздравляем вас с замечательной победой прорывом ленинградской блокады. Ваша мама заболела немножко, и я пишу за нее, только вы, пожалуйста, не беспокойтесь"... Гущин пропустил несколько строк и заглянул в конец письма "До свидания, дядя Сережа, побеждайте скорее фашистов и приезжайте домой. Ваша любящая Маша"...
- Удивление и усмешка в глазах Гущина...
- Сергей Иванович! - послышался голос Наташи. - Куда вы исчезли? Вернитесь!..
- И правда, исчез, - смущенно улыбнулся Гущин. - Прошлое - как западня... Ну да бог с ним!.. Хотите я покажу вам свой Ленинград, вы не знаете такого Ленинграда.
- Где он находится, ваш Ленинград?
- В переулках, в маленьких двориках, на задах знаменитых зданий, а иногда прямо посреди Невского, только его не замечают, как часто не замечают того, что рядом.
- Сергей Иванович, милый, да нам дня не хватит! Гущин оглянулся. Они стояли возле знаменитого Стасовского здания, служившего некогда казармами. От Кировского моста на большой скорости приближалось такси. Кошачий глазок над счетчиком свидетельствовал, что такси свободно.
Гущин замахал руками, но такси мчалось, не снижая скорости, не сворачивая к тротуару, и тогда Гущин выбежал на мостовую, преградив такси путь.
Наташа испуганно вскрикнула.
Таксист нажал на все тормоза, но машину протащило юзом почти до самых ног Гущина
- С ума сошел? - заорал на него таксист. - Отвечай за тебя!
- Не шуми, браток! - весело сказал Гущин и распахнул перед Наташей дверцу.
Наташа села в машину, Гущин - рядом с ней.
- Давай прямо, браток, - так же весело сказал он. Ошеломленный решительностью клиента шофер с лязгом включил скорость. Машина тронулась...
...Сменяются планы Ленинграда. Вначале машина кружится в центре, и Гущин радостно сообщает Наташе:
- Кваренги - Оловянные ряды. Опять Кваренги - старая аптека... вон, видите, в перспективе дом с колоннами, это тоже Кваренги...
Наташа с интересом наблюдает за Гущиным, ее радует и чуть удивляет эта юношеская увлеченность пожилого человека.
Шофер вдруг резко свернул к какому-то неважному зданию нынешнего века, стилизованному под старину.
- Куда вы? Нам прямо! - вскрикнул Гущин.
- А вон этот... как его? Кваренги, - сказал шофер. Наташа засмеялась.
- Давайте на Литейный.
- А там Кваренги нету.
- Когда-то был, да еще какой! Сгорел в революцию. Но там есть кое-что другое. Поехали!..
...Они остановились возле невзрачного дома, во дворе которого находились винные подвалы и складские помещения. Тяжелые першероны тащили платформы с винными бочками, туго набитыми мешками и прочей кладью.
- Не выключайте счетчик, - сказал Гущин. - Мы скоро.
- Не слишком живописное место, - заметила Наташа.
- Подождите, - сказал Гущин, увлекая ее в глубь двора.
Они миновали бочкотару и штабеля полуразбитых ящиков, проскользнули под грустной лошадиной мордой, обогнули какую-то накрытую брезентом гору и оказались возле чугунных, никуда не ведущих воротец. Рисунок воротец, некогда принадлежавших ограде давно сгинувшей городской усадьбы, был дивно хорош: изящно стилизованные цветы, виноградные кисти, вьюнок, плющ.
- Чудо! - от души восхитилась Наташа - Как вы это открыли?
- Если б я!.. Воротца есть в книге "Старый Петербург", но там они существуют в другом пейзаже. И, признаться, попав сюда впервые, я хотел было повернуть назад... Слава богу, что не повернул, - добавил он серьезно.
- Какой вы милый! - так же серьезно сказала Наташа. Гущин смутился.
- Кваренги? - раздался за их спиной голос шофера. Его захватило это путешествие в прошлое.
- Нет, сказал Гущин. - Я склонен думать, что это Фельтен. Помните, решетку Летнего сада?
- Еще бы! - сказал шофер и задумчиво добавил: - Может, и Фельтен, кто их, к дьяволу, разберет!
- Теперь вы понимаете, что я имел в виду под "моим Ленинградом", спросил Гущин, когда они двинулись назад к машине.
- Да, - она улыбнулась, - мне нравится этот незнакомый город.
Они сели в машину, и тут в поле зрения Гущина случайно попал счетчик. У него вытянулось лицо.
- Заедем на минуту на вокзал, - обратился Гущин к шоферу...
...Гущин наклонился к билетной кассе.
- Поменяйте мне, пожалуйста, мягкую "Стрелу" на пассажирский некупированный, - попросил Гущин.
Старая, видавшая виды кассирша посмотрела на него поверх очков и сказала осудительно:
- Эх вы, господа командировочные, вечно до последней копейки проживаетесь.
- А как же, - сказал Гущин. - Гулять так гулять! Он получил билет и денежную разницу и засунул все это в старый потертый бумажник, где уныло помещалась одинокая десятка...
- А теперь на Васильевский остров! - сказал Гущин шоферу.
Мелькнули Казанский собор, Адмиралтейство, сверкнул вдали шпиль Петропавловской крепости, надвинулась Биржа, Ростральные колонны...
Гущин привел Наташу в маленький садик на Васильевском острове, где под кустами хоронился обломок фигуры ангела на гранитном постаменте. От ангела уцелел лишь каменный хитон да одно крыло - гордое и красивое, как у лебедя на взмахе.
- Он был необыкновенно хорош, - с нежностью говорил Гущин. - Его второе крыло готовилось к взмаху, он как будто не знал - взлететь ему или остаться на земле. И тут была заложена мысль... - Он вдруг осекся, приметив в траве крупную металлическую птицу.
На обтекаемое тело птицы была накинута железная кольчужка из мельчайших, плотно прилегающих чешуек. Золотистая рябь пробегала по кольчужке, когда птица попадала в перехват солнечного луча
- Кто это? - оторопев, прервал свои рассуждения Гущин.
Проследив за его взглядом, Наташа сказала:
- Господь с вами, Сергей Иваныч, скворца не узнали?
- Но какой он громадный! - растерянно произнес Гущин. - Царь-скворец, чудо-скворец... Ей-Богу, скворец куда лучше ангела. Он-то хоть живой!..
- Что это вы вдруг? - удивилась Наташа
- Может, хватит старины? - просительно сказал Гущин. - Мне захотелось в сегодняшний день.
- Как хотите, Сергей Иваныч, - мягко сказала Наташа - Я совсем не устала.
- И все-таки, хватит прошлого, - настойчиво сказал Гущин. - Тем более, мой Ленинград сейчас вовсе не в этих обломках.
- Ого! - Наташа сделала большие глаза. - Вы опасный спутник, Сергей Иваныч!
- Куда мне!.. - Гущин безнадежно махнул рукой.
Они вернулись к машине, Гущин заплатил весьма солидную сумму по счетчику и хотел дать водителю на чай, но тот наотрез отказался.
- Не надо!.. Вы так здорово нам все объяснили.
