чтобы избавиться от сомнений, надежд и страхов, смешав все в едино; чтобы забыть его взгляд.
Стрелка на часах показывала без десяти одиннадцать, когда она вернулась домой. Ее уставшее тело мгновенно повалилось на холодную постель. Непривычно ей было так долго ходить и смотреть на внешний мир. Хотелось спать, но закрывать глаза нельзя. Надо быть бодрой и рассудительной. Особенно сегодня, особенно сейчас. Лишь одним волевым настроем она заставила себя подняться с постели и сразу ее ровно застелить. Обошла два раза всю квартиру, убедившись в ее чистоте. Достала из комода несколько вещей и хотела уже вызывать такси, чтобы уехать в парк, в тот тихий уголок на экотропе, выбранной ею однажды на прогулке, но она помедлила.
— Устала, — прошептала она под нос, и голос в пустой квартире прозвучал, как заклинание. — Если сделаю сегодня, то завтра не наступит и, наконец-то, будет тихо, но тогда подумают, что мой поступок — спонтанность. Мол, устала, и потому-то все надоело. Может, оставить записку? Все разъяснить, чтобы лишнего не подумали? Ну уж нет. Нет. Пошлость какая. Фу! Точно без записки. Тогда завтра? Прямо с утра, после пробуждения, чтобы сразу поняли мою решимость. Да, так будет лучше. На ясную голову будет легче.
Она отложила вещи в угол, не раскладывая постель, сразу легла и погрузилась в долгий сон.
***
День. Лес. Пропитанная летним солнцем поляна. На ее окраине березы и мертвая тишина, поглощающая пение птиц и дыхание ветра. Вокруг люди. До ее нервного слуха доносится шепот их неважных слов, а зрение улавливает их размытые тела, без лиц и настроений. Она в отдалении от них, но в то же время часть их группы. Она ощущает знакомый дискомфорт, даже здесь — во сне. Ей хочется уйти, но сделать этого нельзя. Стоит и ждет. Стоит и ждет. Чего?
Наконец, из толпы выделяется силуэт. Она узнает его: этот тот мужчина, со светлым лицом и победоносной улыбкой. Он плавно приближается к ней, и губы его шевелятся. Глаза, которые она плохо запомнила, сияли, а левая рука крепко сжимала одну заманчивую вещь. О чем он говорит? Ей не разобрать, но это и не нужно. Она поняла его намерения сразу, лишь взглянув на его руки и улыбку. Он показывает ей револьвер, машет им пред лицом, как веером, и, не сказав слов прощаний, не искривив лица от тяжелого решения, надавливает холодное дуло в левый висок. Выстрел. Она точно видит, как его тело валится на землю… но нет. Вот он стоит пред ней, живой и праздный. Как всегда, торжественная улыбка на его лице, а рука протягивает ей оружие.
Конечно, она сомневается. Не только во сне, но и наяву. Это было бы настоящим лицемерием сказать, что решение далось ей легко и быстро. Несколько лет она обдумывала, предугадывала реакцию родных, коллег, бывших одноклассников, выбирала способы и места, общалась с выжившими в интернете и просто готовилась: выкидывала ненужные вещи, отдавала долги, уменьшала расходы и копила на кладбищенское место или хотя бы на кремацию. И когда делать стало нечего, а нежданные перемены не произошли, она начала жить одним днем, готовая вмиг расстаться с миром.
Исполнение затянулось до лета.
Взяв в руки револьвер, она знает, что эта проба станет кульминацией ее одинокой жизни. Она выстрелит сейчас, во сне, и наяву, на утро с холодной, но отдохнувшей душой поедет в лес, чтобы остаться в нем навсегда. Лес — хорошее место для уединения, а лето — приятное время для ухода.
Когда прозвучал выстрел, время поползло.
Она стоит на месте, но взор ее обращен вокруг себя, как будто смотреть на себя ей позволили чужими глазами — как будто глазами мухи или назойливой пчелы. Пуля летит медленно, и с ее приближением на правом виске бесится жилка, предчувствуя скорую беду. Она ясно видит и ощущает, как стальной кончик лижет маленький участок кожи и начинает прогрызать в нем дыру, словно насекомое, выискивающее путь из-под земли. Брызжет кровь. Кожа, мясо, кости раздробляются. Жгучая боль не прекращается и только возрастает, когда пуля выползает из расквашенного мозга и начинает прорывать путь к выходу, к левому виску. Высвободившись из бренной головы, она влетает в ствол березы, а женское тело медленно валится к земле.
Нет. Снова она берет в руки револьвер, перекладывает в правую руку, заносит вверх и целится в висок. Выстрел. Та же пуля. Те же действия. Та же невыносимая боль. И улыбка, сопровождающая смерть от начала до конца. Алый цвет окрашивает лес, выстрелы наполняют его душу. Это место больше не приятный и мирный уголок, где хочется навсегда заснуть. Это место казни, где каждый ждет своей очереди.
Она падает на мертвую землю, но сразу поднимается и снова берет в руки револьвер.
Сколько она стреляет? Сколько падает и глядит в последний раз на окружающих людей, бесчувственных к ней точно так же, как и она к ним? Сколько умирает? Сколько это будет продолжаться? Сколько?
Ноет грудь, тяжелеют веки. Она не выдерживает и хочет уйти, закончить эту вакханалию, но не может. Раз за разом смерть обнимает ее исхудавшее тело и танцует с ней круг, чтобы вдоволь дать ей насладиться собою. Никто не вмешивается, не препятствует. Отстраненно смотрят, ждут а он… он улыбается, как будто убивать себя в непрерывном танце смерти — в порядке вещей или даже прерогатива, удел избранных. Так, может, надо перетерпеть?
Он снова подходит к ней и кладет в руку револьвер. Она снова берет его и целится в висок. Однако на мгновение, одно мгновение, собственным взором, не принадлежащим никому, она смотрит в его глаза, чтобы найти в них ответ. В серо-зеленых зеркалах отражается ее изможденное лицо и тело. Как жаль себя! Усталая, нервная, испуганная. Совершенно одна, без защиты, поддержки и помощи. Привычный портрет всегда ужасал ее наяву. Его хотелось спрятать и забыть, но сейчас, во сне, ей стало жаль себя. Впервые жаль себя. И она подумала, что ее незаслуженно обидели и наказали и что никому не вздумается за нее заступиться. Конечно же, кроме нее самой.
Она не стреляет в себя, и на мужском лице еще ярче сияет улыбка. Револьвер падает из ее еще слабых рук. Она отворачивается от толпы, праздно глядящей на нее, плачет и уходит.
***
Дверь приоткрылась, зазвенел колокольчик, и вчерашний посетитель, единственный мужчина за целый день, вошел в магазин. Минуты две он осматривал помещение и, не найдя нужную, возможно, хорошо спрятавшуюся фигуру,
