ребёнке. Любовь есть, когда мама встречает сына, который вернулся с фронта здоровым и невредимым. Вот тебе и желание − в матери. А вера… а вера есть я! Я верила в тебя. Верила, что ты сможешь всё; верила, когда этого не делал больше никто другой. Ты для меня был больше, чем человеком. Ты был тем, кому я отдавала свои добро и любовь.
− А я верил тебе. И считал, что одной веры хватит, чтобы ты ощущала себя Богиней. Но без добра и любви − всё прах.
− Именно.
Я ощутил под собой мягкую кровать. За окном ещё ночь. Взглянув на часы, я увидел, что время ещё только пять утра. Взяв телефон, я, как в бреду, начал что-то печатать.
«Когда он поймет, что потерял тебя, он поймет, что потерял и целый мир, он будет искать тебе замену, стараясь воссоздать этот мир заново, постепенно, по клочкам. Но всё это будет безуспешно, поскольку любая, кто займет твоё место, сможет дать ему мир, но не наполнит его смыслом, ибо ты одна такая для него, ты и мир, и смысл в этом мире».
Я убрал телефон и лёг обратно в кровать.
− Почему так получается, что лишь что-то преодолев, я могу стать рассказчиком, который выносит мораль в кавычки для слушателей? − подумал я и забылся сном.
Одинокий бледный огонёк заблистал в ночи на четвёртом этаже. Одинокая фигура стояла у открытого окна, вдыхая свежий прохладный воздух и выдыхая сигаретный дым. Мужчина молчал, тупым взглядом пяля вдаль. Слышалось только, как догорает сигарета, покалывая губы мужчины, и звуки шумной толпы, которые, к счастью, глухи из-за закрытой двери на балкон. Мужчина был на балконе, отделённый от веселящихся позади.
Дверь открылась. Чьи-то тапки прошлёпали рядом.
− Привет! Чего ты стоишь тут один?! – задорно спросил я, тоже закуривая.
− Да как-то… стою, думаю… Шумно у вас там.
− Чего думаешь?
− Всяко разное, − неторопливо, словно нехотя сказал мужчина. − Жизнь, жизнь и жизнь, − грустно протянул он и закурил новую сигарету.
− Поделишься, отец?
Он то ли надменно, то ли с презрением, то ли с удивлением глянул на меня: в темноте сложно было определить точно.
− Нужно тебе оно… засорять себе мозги?
− Почему нет?! Дядь, не думай, что я глуп!
− Как хочешь, − сказал он и замолчал.
Несколько минут мы стояли в тишине, пыхтя каждый в своё окно.
− Вот ты, например, парень молодой, как я вижу. Есть то, что тревожит тебе сердце? Что-то, что любишь?
− Ну… мне нравится фигурки собирать, − ответил я, считая, что правильно понял вопрос.
− Коллекционер, − упростил он, слегка усмехнувшись моему ответу.
− Представь, что ты самая редкая фигурка, буквально эксклюзивная, лимитированное издание, все дела. Тебя хотят все коллекционеры − от школьника до миллиардера − но какой тебе интерес в них? Они хотят тебя не потому, что ты мегакрутая, суперкрасивая − и остальная фигня − фигурка, а лишь потому, что ты эксклюзив, сложно доступный экспонат, хотя в целом можешь и не отличаться от обычной фигурки. Представил?
− Да, как-то это… не очень, − сбитый обилием мысли, коротко сказал я.
− Ага. Это ещё мягко сказано. Получат, а после, может, и не взглянут. А теперь представь, что ты самая обычная фигурка. Выпускаешься каждый год в большом количестве, красотой особой не отличаешься, но вполне приятная глазу. И ты единственная фигурка на полке у человека. Его и коллекционером-то назвать сложно. Но он тебя купил. Радуется, любуется, протирает, чтоб не пылилась. Приятно ведь, да? Взяли, потому что хотели, а не потому, что «надо было».
− Да, такое… интереснее.
− Вот и я о том. Главное из фигурки, о которой заботятся, не стать куклой Вуду. Тут уж важно хранить грань между зависимостью и равнодушием. Когда общение становится трудом, то до равнодушия и недалеко. Не думаешь так?
Я пожал плечами. Эта мысль показалось мне не такой простой, чтобы ответить на неё сразу.
− А зависимость… такая интересная штука. − продолжил он, спустя некоторое время. − Я твёрдо ощущаю, что нет у меня зависимости от алкоголя или сигарет, потому что у меня нет в них потребности. Ни отвращения, ни желания. Сигареты закончатся − да и хрен с ними: не побегу сломя голову в магазин, а зайду как-нибудь при удачном случае, когда мимо проходить буду, пусть это и через неделю случится. Алкоголь и вовсе пью больше за компанию. А желания напиться до беспамятства и не было никогда. Мне это не помогает справляться со стрессом или проблемами, но и не вгоняет в полнейшее отчаяние. Я… это делаю "просто потому что". Это так странно, если быть честным. Может, мне всего лишь кажется, что это мне неважно. И может на самом деле я алкоголик и паровоз. Кто знает, кто знает.
Он странно усмехнулся.
− Но я знаю точно от чего зависим…
Мужчину прервал завибрировавший в кармане телефон.
− Па-а-ап, ты скоро?
− А что такое, Солнце?
− Мне страшно, я не могу уснуть.
− Неужели моя уже взрослая девочка боится спать одна?
− Да…
Мужчина с умилением улыбнулся.
− Хорошо, Солнце, скоро буду.
Он убрал телефон обратно в карман.
− А вот и моя главная зависимость. Пойду хранить покой дочки.
Он выплюнул сигарету, похлопал меня по плечу, сдержанно кинув: «давай, парень», и ушёл с балкона.
На балконе стало пусто и холодно.
Я наклонился над окном, тупым взглядом пяля в ночную даль. «Мы же сейчас не о фигурках или алкоголе с сигаретами говорили, так ведь?» − спросил я сам себя.
Послышались шаги.
− Чего ты стоишь тут? − спросил какой-то мужчина и закурил.
− Да так… думаю.
− Ты пьян? − спросил мужчина, глядя на меня с подозрением.
− Мне кажется, я трезвее, чем был когда-либо.
− Ты слишком пьян.
