class="p1">«Любовь — это полное слияние умов, мыслей, душ, интересов, а не одних только тел. Любовь — громадное, великое чувство, могучее, как мир, а вовсе не валянье в постели! 1»
«Это что?»
«Не что, а кто! Это Куприн. Чувствуешь глубину?»
Да, разговор плавно заходил в тупик. Мой духовный мир медленно растворялся в этом небольшом баре в центре города.
«Я не говорю, что плохо. Но это всё… Слишком просто что ли. «У меня иногда спрашивают, кто был у меня первой любовью. И лично я, х** знает, что ответить. Переключаюсь сразу на себя, типа, окей, а у кого я был? А если ни у кого? Максимум второй или третий! Или вообще не был! Грустно даже стало!» Ты пишешь для дураков. У тебя же в текстах много бухла. Как у Довлатова».
«Все, оте***сь».
Нравился ли мне Довлатов? Конечно, нравился. Я даже был на его могиле в Queens. Не надо читать миллионы этих никому не интересных томов, чтоб понять какие — то глобальные вещи. В современной литературе, как и в сексе: чем быстрее, тем лучше. Любовь, чувства — кому это нужно? Потрахался и норм. Может быть, мой собственный внутренний мир был скудным и мало кому интересным — начал сомневаться я. Ведь чем беднее человек, тем скуднее у него мышление. Почему? Он вынужден каждый день решать земные задачи, на более высокие материи силенок уже не хватает. Нужно что-то кушать, а, например, не перечитывать Грибоедова, чтобы понять сакральный смысл русской души. Такие темы часто можно встретить в «Магните» или «Пятере». Никто не говорит, что это хорошо или плохо. Просто такова реальность.
«Важно, что ты даришь миру как писатель. Но подарки — то у тебя так себе. Ты пишешь про людей, которые живут здесь и сейчас. Хотя тебя, в большей степени, от них ничего не отличает. Писатель должен говорить о вечном. То, о чем обычный человек даже и не думает. Кто помнит всех этих гусляров, трубадуров, вагантов и прочую шалупень? Никто. Потому что не было задачи ориентироваться на что-то высокопарное. Помнят гениев и идиотов. Но ты, увы, не то и не другое. Поэтому…»
«Что?»
«Пива возьмешь еще?»
Я встал из-за стола. И пошел по направлению к барной стойке. Заказал 4 пива. Где-то в глубине души, осознавая, что вся эта идея с литературой была неправильная. Я поставил пиво на стол. Он сделал глоток и сказал:
«А если что-то патриотическое?»
«В плане?»
«Хороший патриотичный роман. Про страну, про человека, который делает свою страну лучше. Вот сейчас сложное время, да? Но человек, маленький человек настолько ей верен, что идет вместе с ней, проходит сквозь сложности, скрипя зубами. И, может быть, даже страна не замечает его. Но наступает момент, когда он, например, умирает. Может быть, кстати, и на войне. А у него куча нерешенных вопросов, какая-то личная неустроенность. Родина это чувствует. Пытается все вернуть назад. Но уже поздно. И вот, например, его хоронят, солдаты стреляют в небо, а рядом такая старушка, как символ Родины-матери, чуть всхлипывая, смотрит в сторону солдат. Ей жалко, что так происходит, но ничего не сделать. И вот она трагедия. Они отомстят за него, а она будет ждать. Понимаешь? Ждать и верить. Как тебе?»
Я сидел, смотрел на него и молчал. Потому что слов не было. Я сделал глоток пива и посмотрел на него. А Александр, явно довольный собой, сказал:
«Готов стать соавтором. С тебя текст, с меня остальное. Ты подумай, а я отойду ненадолго».
Он встал и пошел в сторону барной стойки. Там стояла девушка и игриво улыбалась. В темноте я ее плохо рассмотрел. Мне стало одиноко. Дело-то было не в этой книге, особых ставок на нее я не делал. Написал и написал. Конечно, куда мне до Довлатова? Там каждая строчка как бы пропитана болью. Неустроенностью, ощущением своей ненужности. И как написано? Просто, остроумно и легко. Но я-то внутри ощущал, с каким трудом далась когда-то эта легкость. И пошло к черту, на самом деле, это искусство, думал я, попивая пивко.
«Скучаешь?» — ко мне за стол подсел странноватый парень.
«Не, нормал. Чего хочешь?»
«Да ничего. Просто пообщаться хотел».
«Ну, общайся».
«Так, может быть, не здесь?»
«А где?»
«Поехали ко мне!»
Я в миг протрезвел. Осмотрелся по сторонам. Закрытые окна, размеренная музыка, куча парней, похожих на п***ов. До меня стало доходить, что мы сидим в гей-баре. Прошли кучу мест, и нас нигде не пускали, потому что я был в спортах. И в моменте я даже не понимал, почему нас здесь пустили без проблем. Александра на горизонте не было. Черт, надо бы его предупредить.
«Пошел вон отсюда!» — сказал я заднеприводному пацану.
«Что?»
«Если не уйдешь через секунду, я тебе в***у!»
Парень ушел. Я остался один. И первая мысль была на самом деле немного пи***я. Просто встать и уйти. Кинуть этого Александра и забыть про все.
Через какое-то время на горизонте появился мой оппонент. Он сел за стол. Вырвал чуть не из моих рук последний бокал пива и сказал:
«Глеб?»
«Что?»
«Мне нужно кое-что тебе сказать. Меня, походу, отъебали!»
Мы замолчали. Бледный Александр сидел напротив и смотрел на меня. Я посмотрел на него. И вот ничего умнее я не придумал. Перебирал десятки фраз в голове, но вот на ум пришло одно.
«Жестко?»
«Ну, так», — немного опешил от вопроса он.
«Вот, видишь! — сказал я. — Ты весь вечер затирал про любовь, вечные темы, а тебя взяли и отодрали в гей — баре. Просто же? Так зачем все усложнять?»
«Ладно, давай почитаю!» — он допил пиво и посмотрел на меня.
Выйдя из бара, я закурил, сел в тэху и подумал: «Ну, и где эта хваленая депутатская неприкосновенность?»
А. И. Куприн «Яма». — СПб.: Азбука, 2022. — С. 13.
