там, — спросил я после очередной победы.
— Почему ты спрашиваешь? — казалось, она по-настоящему испугалась. — Хочешь уйти? Тебе скучно со мной, потому что у меня нет фантиков? — ее голос дрогнул. Она могла заплакать в любую секунду, но мне почему-то больше не хотелось ее расстраивать. И пугать тоже.
— Нет, конечно, — поспешил я ее успокоить. — Мне очень нравится играть с тобой, но я немного проголодался. — Я не знал, как поделиться с ней правдой о нас, монстрах. Может, она ее и не утешит вовсе. — Если честно, такие, как мы, питаются детскими страхами. А тебя я пугать не хочу, ты мне нравишься.
Она удивленно захлопала ресницами. А потом смущенно улыбнулась.
— Вот оно что. Ну, тогда иди к Ваньке, он в соседней квартире живет. Сегодня он назвал меня уродкой и толкнул. Его не жалко.
Мне очень захотелось уйти поскорее к этому Ваньке. Но не для того, чтобы поесть, а чтобы потом рассказать Даше, как он от моих стараний рыдал в три ручья и звал мамочку. Идея показалась настолько интересной, что я тут же поделился ей с Дашей. Она прыснула со смеху, и я невольно повторил за ней, получилось хрипло и со скрипом, как будто смеялся старый матрас. От этих звуков она захохотала еще громче, но тут же словно опомнилась и закрыла рот ладошками. Ее не прикрытый глаз сделался огромным, а сердце заколотилось так сильно, что я лапами почувствовал его стук вибрацией по полу. Я понял, что нужно замолчать, и затих. Мы пролежали в тишине несколько минут, а потом она выдохнула.
— Повезло, — взглянула на меня. — А ты еще вернешься?
Я подумал и кивнул.
— Да. Завтра я начну с Ваньки, а затем приду к тебе и мы снова поиграем.
Она улыбнулась, глаз заблестел.
— Я буду ждать, — сказала она.
* * *
На следующий вечер я шел к соседу своей новой знакомой в приподнятом настроении. Никому из своих я не рассказал про Дашу. Решил, что она станет моим секретом.
Пробило десять часов, и я превратился в пар, протиснулся в щели пола и замочные скважины. Почуяв меня, заскулила на пороге собака. Но я как можно скорее собрался в кучу и уполз к детской комнате, на двери которой висели рисунки машин. Собака быстро успокоилась, не успев привлечь внимание родителей, смотрящих телевизор в соседней комнате.
Я затек под дверь, прополз мимо игрушечных автомобилей, рассыпанных по ковру, на котором были нарисованы или вышиты улицы: асфальт, исчерченный пунктиром по центру, дома и деревья по краям. Такой ковер я встречал не в первый раз и сильно обрадовался. Мне нравилось ползать по нему, представляя себя филином или летучей мышью, которая парит над уснувшим городом. Ванька тоже спал. Он был для меня маленькой мышью или насекомым — добычей, призванной убавить чувство голода до следующей ночи. Я облизнулся и заполз под кровать. Фантиков здесь не было, только грязные носки и коробки с настольными играми. Увидев на одной из них поезд, я подумал, как здорово было бы забрать ее с собой к Даше, развернуть под кроватью целый железнодорожный мир, вообразить нас птицами и парить над ним, рассказывая, кто и что видит. Такая игра, наверное, даже интереснее крестиков-ноликов!
Я приподнял коробку, чтоб заглянуть внутрь. Она зашуршала, внутри что-то брякнуло, и Ванька перестал сопеть, замер, точно прислушиваясь. Тогда я сунул лапу в коробку и стал перебирать пластиковые детали. В тишине комнаты они громыхали, как вагоны настоящих поездов. Я знал, что для мальчика на кровати так и ощущается этот звук. Ванька испугался, но не заплакал, только сильнее натянул одеяло и слабо скрипнул матрасом, вжимаясь в него всем телом. Я вдохнул его страх носом и ртом. Облизнулся от аромата, затих, чтоб следующий звук сделал трапезу еще приятнее.
Я не успел. В стену с обратной стороны будто что-то ударилось. Ванька подпрыгнул на кровати, его сердце подпрыгнуло вместе с ним и забилось сильно-сильно, но тут же страх начал уходить, уступая место облегчению. «Ничего нового», — прочел я в этом спокойствии. Он принял грохот в соседней квартире за призраков в собственной комнате и обрадовался тому, что ошибся. Я же разозлился, скрипнул зубами, раздумывая, дождаться затишья и попробовать снова либо прямо сейчас скрипнуть ковром, задев одну из игрушечных машинок. Но тут за стеной прогремел мужской голос, и внимание сосредоточилось на нем. Слов было не разобрать, мужчина говорил невнятно, будто его язык заплетался. Говорил довольно долго, но ему не отвечали. Ванька снова начал сопеть. Я хмыкнул. Все шло не по плану. О чем мне рассказывать Даше? И тут я услышал ее голос, глухо, еле-еле. Испуганный и плаксивый. Даже удивился, а не показалось ли.
— Папа, не надо.
Но ведь реветь должен Ванька!
Я снова прислушался. Скрип пола, сопение мальчишки, звук телевизора в соседней комнате, мягкие голоса тех, кто его смотрит: простой вопрос, простой ответ. Шлепок, второй, третий. Приглушенный вой, в подушку, натужные попытки его сдержать. Еще шлепок. И еще. И снова грубый голос с надрывом. Шаги и новый хлопок, точно по стене ударили. Или захлопнули дверь. Точно. Это и была дверь.
«Сегодня он уже не вернется».
Мне вдруг перехотелось есть. И я растворился, чтобы просочиться в щели и оказаться под ее кроватью.
* * *
— Вух, это ты? — она услышала меня еще до того, как я успел о себе сообщить.
— Я.
— Давно ты здесь?
— Только что пришел.
— Хорошо, — она улыбнулась сквозь слезы. — Мне все еще страшно. Угощайся, пожалуйста.
Я ощутил тошноту. Мне не хотелось есть. Совсем. Этот страх был мне неприятен. Он был другим. Хотя питаться им я не хотел по другой причине — мне просто казалось это неправильным. Ответив, что наелся в соседней квартире, я позвал ее вниз.
— Я не могу. Прости, — сказала она еле слышно. — Папа забрал фонарик. Я хотела его вернуть сегодня, но решила оставить, чтобы еще раз тебя увидеть.
— Значит, тебе из-за меня досталось? — голос прозвучал виновато.
— Нет, что ты, — быстро отозвалась Даша. — Он пришел бы в любом случае. Он всегда приходит…
Я
