Junior High Bell
а под их копытами:
New Orleans. Louisiana
Глава вторая
ПРОПОВЕДЬ О ПАДЕНИИ
1
Закрыв окно, он посмотрел на пыльные стекла. Уже давно вообще не было дождя. Когда он приехал, здесь страшно лило. В Нью-Йорке шел снег, он ступал по грязному месиву, здесь же, в месте, где всегда должно сиять солнце, шел дождь. Руководитель колледжа свободных искусств, его научный руководитель, встречал его в аэропорту. С ним была студентка, черноволосая девушка со жвачкой во рту. Оба милые и шумные, и все время шел дождь. Под струями воды, стекавшими с крыш, они искали его квартиру: Сент-Филипп-стрит, номер 18. Договорились об аренде в офисе с вывеской «НЕДВИЖИМОСТЬ». Из-под зонта обзор был постоянно ограничен: тротуар, над ним зеленые террасы. Несколько витрин, маленький офис, подпись на договоре аренды. И, вдруг он здесь. Профессор и студентка побежали по улице, под одним зонтом, под ручку. Он здесь оказался вдруг.
Некоторое время дождя не было, на стеклах собралась пыль. Сквозь разводы грязи на противоположной стороне улицы были видны фасады в испанском стиле. Тромбоны и барабаны, весь шум и гам переместились на соседнюю улицу, и только теперь он различил мелодию. Если раньше это был просто тарарам, резкое звучание духовых, то теперь оно напомнило сладостную музыку, разнесшуюся по самолету, как только шасси коснулись бетонной дорожки. Когда он только прилетел, шел дождь, теперь вот уже несколько дней сухо и тепло. Все ждали ветра с реки. Может быть, он принесет новый дождь, а потом обязательно наступит весна. К окну на противоположной стороне время от времени подходит мужчина в майке, с банкой пива в руке. Его мощная мускулатура перекатывается под тканью. Он постоянно вытирает пот со лба. Порой с постели встает блондинка. Когда-то она была красива, теперь спутанные пряди закрывают лицо. Оба постарели, из комнаты больше не выходят, на улице он их никогда не видел. Это Ковальский и Стелла. Они тоже ждут весны. Весна в этот город приходит очень рано, значительно раньше, чем в любой другой.
Комната его опять была тихой и сумрачной. Скомканная простыня, покрывало, мятые листы бумаги, на которых он спал, бутылка воды возле кровати. Вещи, ждущие своего часа в безмятежном беспорядке. После всего этого шума и гама, беспокойного сна вдруг такой устойчивый мир вещей. В глухой утренний час он один на один с собой, его занесло в место, где он опять оказался просто песчинкой на дне континента. Чтобы понять, где он и что происходит, он должен каждое утро мысленно представить себе географическую карту мира. Перед ним коричневая масса американского континента, исчерченного горами и реками, разделенного на правильные квадраты штатов, с белыми пятнами вверху и синим заливом внизу; он вот здесь — в нижней части мягкого теплого подбрюшья Америки, пронизанного капиллярами и дельтой великой реки. Именно сюда его и занесло, а все остальное осталось сверху, позади, где-то в другом месте. В центре точки, которая на карте обозначает город над дельтой, есть невидимая движущаяся точка — он, невидимый наблюдатель. Неслышный слушатель, незнающий знаток. Точка.
2
Быстрым движением он трансформировал спальное место обратно в диван. Нормально, когда спальное место на диване. Теперь порядок. Плохо то, что в разложенном положении диван занимает слишком много места, да еще имеет крен на левую сторону. Плохо, что краны в ванной подтекают, и вилка из стены вытаскивается вместе с розеткой. Впрочем, принимать душ это не мешает. Очень влажно, стоишь под душем постоянно. Или включаешь кондиционер. Это очень старый агрегат, работающий как вентилятор, жужжащий и трясущийся при вращении вокруг своей эллиптической оси. Вентилятор забавный, необычный, напоминает ему Хамфри Богарта из какого-то фильма об упоительно экзотических местах. Каждую минуту вентилятор напоминает ему о том, что он в чужих краях. Вентилятор — это круто. Так же, как стипендия, университет, слушатели курса креативного письма и профессор Фред Блауманн. Профессор Блауманн — писатель. Пишет он о меланхолии, но говорит об этом неохотно. Охотно он говорит о беге и восклицательных знаках. На занятия иногда приходит Питер Даймонд, друзья зовут его Педро. Даймонд — это псевдоним, на самом деле у него другая фамилия, кажется, Хуарес. Питер Даймонд приезжает на велосипеде. Он пишет о велосипеде, книгу написал о городе и велосипеде. Питер Даймонд живет с Ирэн, они живут вместе, как две творческие личности, такой артистический стиль жизни в Новом Орлеане. Сосед Питера — художник-фотограф и большой оригинал. Его зовут Гамбо. Гамбо — это по смыслу что-то вроде джамбалайи [1]. Они оба классные. На самом деле все классно, кроме гей-бара на другой стороне улицы, откуда каждую ночь раздаются крики и громкая музыка. И вот он здесь, неожиданно в какой-то совсем другой истории своей жизни, и все классно. Все, кроме арендодателя, landlord, который владеет многими домами в этом квартале. Этот дом, к сожалению, наименее благоустроен. Он, Грегор, в свои тридцать пять, мог бы обзавестись лучшим арендодателем.
«У вас была возможность все это проверить», — сказал landlord, выслушав жалобы на кондиционирование воздуха, вентилятор, душ, розетки и гей-бар. «Все это вы должны были проверить до того, как подписали договор». Но тогда, в темном офисе, в то время как потоки дождя низвергались по водосточным трубам, они оба, подписывая договор, улыбались. Цена была высокой, но мистер Г-р-а…?
«…д - н - и - к. Градник».
«Гранд… Ник?»
«Грегор Градник».
«Вы сказали — Пенсильвания?»
«Словения».
….что ж, мистер Гранд Ник, который и сам писатель, должен бы знать, где он квартирует на самом деле. Это же Vieux Carré, Французский квартал, здесь жил сам Теннесси Уильямс. «Трамвай „Желание“» и все такое, будьте любезны. И Гранд Ник, приехавший из Пенсловении, быть может, будущий Достоевский, должен знать, что у Французского квартала своя цена. Кроме того, будут дополнительные расходы. Спустя час улыбающийся landlord уже находится в его комнате, куда входит без стука, просто открывает дверь и входит. И говорит: если чек не будет выписан точно первого числа, он отключит электричество. У него в собственности много домов и он владеет ими именно потому, что никакие чужаки не могут обвести его вокруг пальца. Говорит громко и угрожающе, безжалостно напоминая ему одну landlady, квартирную хозяйку времен студенчества, однажды с помощью сыновей выставившую его мебель под дождь.
В дверь стучит художник-фотограф. Это его утреннее приветствие.
«Видел парад? Ну и как — струсил?»
3
Я наблюдатель, говорит он, наблюдаю за тем, что со
