Старик Собакин с треском открыл окно и высунулся на улицу. По улице шел отряд пионеров. Карапуз в красном галстуке чрезвычайно серьезно и деловито барабанил на большом барабане...
- Прошу убедиться, - желчно подмигнул Собакин фонарному столбу. - Прошу убедиться! Барабанят! Как вам это нравится? Работать порядочным людям не дают. Тишину общественную нарушают. Хулиганы, прости господи! Тьфу! Собакин с храпом потянул носом и жирно плюнул вниз.
- А вы, гражданин, там поосторожнее, прямо на портфель харкнули.
- А вы с портфелем под окнами не шляйтесь, - сухо отрезал Собакин.
- То есть как это не "шляйтесь"? На то улица и существует, чтоб по ней на службу ходить.
- На службу-с? - ядовито прищурился Собакин. - Знаем мы ваши советские службы-млужбы. Небось сидите там да только и делаете, что взятки хапаете. А порядочному человеку даже из своей собственной жилплощади в окошко плюнуть нельзя без того, чтобы не нарваться на хамство! Хулиган!
- Вы там поосторожнее! Без оскорблений! Я, как представитель советского учреждения...
- Плевать мне на вас и на ваше советское учреждение...
- Милиционер!..
- Вот именно! Очень вам благодарен. Пущай милиция разберет, кто из нас хулиган.
Подписав протокол и дав подписку о невыезде, Собакин вернулся домой.
- Ни-чего! Пущай протокол, ну-ка-а! Старика Собакина протоколом не запугаешь. Старик Собакин все ваше хулиганство на чистую воду выведет. Старик Собакин на хулиганство плюет-с!
Собакин горько задумался.
"Охамели люди! Распустились! Куда ни посмотри - сплошное хулиганство. Скажем, к примеру, радио. Где же это такое видано в просвещенном государстве, чтобы, извините за выражение, на крыше антенны устраивать? Подумайте, пожалуйста! Накрутят, накрутят проволоки, а потом, изволите ли видеть, у себя из трубки всякие крамольные речи слушают. Ну не хулиганы?"
Собакин надел серую кепку с пуговицей и деятельно полез на чердак.
- Я вам покажу антенны! - бормотал он, ползя на четвереньках по крыше. - А ну, где мой перочинный нож? Раз - и готово. Никаких антенн чтоб. Где ж это видано, чтоб на трубу проволоку наматывать? Нешто труба для этого существует? Хулиганство! Порядочной птице сесть негде.
Наскоро срезав восемь антенн, Собакин с полным сознанием исполненного долга спустился во двор и задумчиво сел на лавочку...
- Тьфу на вас всех, - пробормотал он привычно, - чтоб вы сдохли!
Внезапно тусклые глаза Собакина остановились на стенной газете, прибитой на доске возле ворот.
- Скажите пожалуйста, - процедил Собакин сквозь зубы, - стенную газету выдумали! Сволочи! Чтоб каждый сукин сын порядочных людей обижать мог. Ну разве же не хулиганы? Сплошное хулиганство! Стены портят. Тьфу!
Собакин пошел к мусорной яме, выбрал самую большую дохлую крысу и бережно опустил ее в деревянный ящик с надписью:
"Просьба опускать в этот ящик материалы для стенной газеты".
- Будьте любезны, получите материальчик! Для вашей хулиганской газеты самое подходящее дело. Хи-хи!
После этого Собакин, не торопясь, вернулся в квартиру и заперся в клозете.
Сидел он в клозете часа четыре, читая "Жития святых".
- Гражданин Собакин, - слышались за дверью умоляющие голоса, - вы же не один в квартире! Нельзя же по три часа занимать уборную! Пустите!
- Ладно, - бормотал Собакин, - подождете. Не горим, чай!..
- Мы будем жаловаться в жилищное товарищество. Пустите! Это невежливо, наконец...
- Пап-пра-шу не стучать! Чего-с? Невежливо? А ломиться в уборную к занятому человеку - это вежливо? Плюю я на вас и на ваше жилищное товарищество! Хулиганы!..
1925
Только очутившись в жестком вагоне курортного "ускоренного", заведующая методической секцией клубного подотдела товарищ Бабушкина вздохнула полной грудью.
- Ну-с, теперь можно и от работы отдохнуть, - общительно сообщила она соседям, укладывая на верхнюю полку свой тощий баульчик, обшитый парусиной. - В моем полном распоряжении целых две недели. Теперь на целых две недели я, так сказать, вольный казак. Что хочу, то и делаю. Могу "Эрфуртскую программу" перечесть, а могу и план клубной работы на второе полугодие детально проработать. А впрочем, могу и второй том "Капитала" в памяти освежить. Все могу...
Сама удивляясь своей неограниченной свободе и феерическим горизонтам, распахнувшимся перед ней, товарищ Бабушкина сняла с седой головы черную шляпку, поправила на добродушном носу пенсне и аккуратно присела на лавку.
- Хо-хо! - раздалось с верхней полки. - Ай да тетка, в масло села! Па-а-те-ха!
- В какое масло? - смертельно побледнела Бабушкина.
- Обыкновенно в какое. В сливочное, - любезно пояснил голос с верхней полки. И вслед за тем из мрака появилось лицо обладателя вышеупомянутого голоса. Скучающее, веснушчатое, скуластое лицо молодого, но вполне законченного хулигана.
- Что вы говорите?! - ужаснулась Бабушкина, вскакивая как ужаленная с лавки.
- Гы, - снисходительно сказал хулиган, сплевывая, - я пошутил!
- Разве так можно шутить, товарищ? - пробормотала Бабушкина. - Ведь юбка. Почти новая. Шевиотовая. Единственная. А вы вдруг - масло! Что вы!
- Ладно, - тоскливо сплюнул хулиган и вдруг, стремительно вывалившись в окно, оглушительно, с грохотом и свистом, чихнул: - Апч-ххи-и-и-и-их!
Проходившая мимо вагона нянька с легким воплем шарахнулась в сторону, сбивая с ног нагруженного чемоданами носильщика.
- Ах, пардон, не заметил! - с восхищением воскликнул хулиган. - Будьте здоровы, дамочка. Эй, ребеночка обронили! Пате-ха-а!
Он обвел вспыхнувшими глазами публику и, чувствуя себя душой общества и неизменным весельчаком, прибавил, подмигивая:
- Гы-гы!
Через минуту его глаза погасли, и хулиган впал в мрачную меланхолию. Он высунул в проход большие пыльные башмаки и развлекался тем, что сбивал с проходивших по коридору шляпы. Но это занятие не доставляло ему никакого эстетического наслаждения.
Раздался второй звонок. Мимо окон пробежало несколько взволнованных пассажиров, отыскивающих свой вагон.
- Псс, гражданин! - деловито крикнул хулиган в окно. - На минуточку!
Толстяк с двумя чемоданами недоуменно остановился у окна.
Хулиган конспиративно поманил его пальцем.
- В чем дело? - пробормотал толстяк, бледнея. - Честное слово...
Хулиган засуетился, соскочил с полки и побежал по вагону, не без огонька имитируя зловещее совещание, и возвратился к окну.
- На минуточку, на минуточку! - грозно поманил он пальцем.
- Ей-богу... Честное слово... - залепетал толстяк.
Раздался третий звонок.
Хулиган сощурил глаза и, подозрительно всматриваясь в похолодевшего толстяка, приговаривал:
- Пожалте-ка, пожалте-ка, гражданин...
- Так я же... на поезд... опоздаю... - плачущим голосом сказал толстяк. - Ей-же-бо...
Паровоз свистнул.
- Извините, гражданин, - широко и радушно улыбнулся хулиган, - пардон, обознался. Хи-хи!
С воплями и ругательствами толстяк кинулся за тронувшимся поездом, а хулиган, свесившись из окна, уже кричал какой-то стремительно мчавшейся по перрону даме:
- Мадам, сумочку обронили! Мадам, билет выпал!.. Ах, пардон, ошибся! Сыпьте дальше!
Мимо окон бежали поля, столбы и станции. Хулиган развлекался. Он приклеил на двери уборной билетик с надписью: "По случаю ремонта уборная закрыта" - и корчился у себя на полке от приступа здорового и жизнерадостного веселья, смотря, как унылые пассажиры тоскливо мыкались в коридоре возле уборной.
Белые облака неслись мимо окон в голубом небе, и, глядя на них сквозь пенсне, товарищ Бабушкина грустно думала:
"На каком низком уровне развития, однако, стоит наша беспартийная советская молодежь! А почему? А потому, что культработа поставлена плохо. Клубный подотдел хромает. Отсюда и хулиганство! Эх, вот я сейчас, так сказать, еду в отпуск на две недели. Вольный казак. Хочу - "Эрфуртскую программу" читаю, хочу - второй том "Капитала" прорабатываю... А нет того чтобы пропагандой среди беспартийной молодежи заняться. А почему бы, например, не вовлечь в строительство этого лодыря? В самом деле - вот возьму и вовлеку! Только это дело деликатное и тонкое. Сначала надо проработать план. Установить, так сказать, степень развития, затем заронить в молодую душу семена любознательности. Гм... Затем можно в кратких чертах обрисовать историю классовой борьбы. Ну, там коснуться Маркса... И отпуск использую, и хорошее дело сделаю..."
Сказано - сделано.
Двое суток добросовестная Бабушкина по строго проработанной программе вовлекала несознательного молодого человека в культурно-просветительную работу. Чтобы заслужить полное доверие, она угощала его на станциях чаем, покупала ему папиросы и осторожно бросала семена сознания в его черствую и загрубевшую душу.
