— Очень, очень симпатичный! — подтвердил пожилой китаец.
— Мы вчера брали французскую шхуну, так он так весело перестрелял там полэкипажа, что о них даже никто пожалеть не успел!..
И тут от ужаса Вася ненадолго потерял сознание…
Когда настало время идиллического прощания, пиратский катер и «Опричник» под парусами около полумили шли параллельными курсами.
В черных пиратских шапочках с козырьками и желтым иероглифом спереди, с пиратскими ножами у пояса, Василий и Арон поочередно передавали друг другу бинокль и наблюдали, как пираты весело и дружелюбно махали им руками.
Затем катер приветственно приспустил наполовину свой черный флаг, трижды в воздухе прозвучала первая музыкальная строфа из песни «Сталин и Мао слушают нас…», и катер, взвыв своими чудовищными двигателями, чуть ли не в три секунды совершенно исчез из виду…
Василий стоял на руле, смотрел в расходящийся кильватерный след исчезнувшего пиратского катера. Потом вздохнул глубоко и задумчиво проговорил:
— Черт его знает, что лучше!.. В мире все так относительно…
Арон понял его состояние. Вытащил из-за пазухи большую бутылку «Баккарди», отвинтил пробку и протянул бутылку Василию:
— На-ка, хлебни… Сейчас — в самый раз.
Василий взял бутылку, прямо из горлышка сделал солидный глоток. Удивился крепости напитка, изумленно посмотрел на этикетку и вернул бутылку Арону:
— Откуда?
— Да этот румын Михай подарил, — Арон тоже приложился к бутылке. — Крепкая, стерва!.. Они меня с Клаусом, с немцем с этим, все к себе в команду пытались склеить. Им для ровного счета очень еврей нужен. И именно русский еврей!..
— Так чего же ты? — ревниво и неприязненно спросил Василий. — Шел бы! «Еврей-пират» — это звучит гордо!..
— Дурак ты, Васька, и уши у тебя холодные! — обиделся Арон. — Как же ты, сукин кот, мог подумать, что я тебя брошу?! Совесть у тебя есть? Ах, ты, Васька, Васька… Отлупить тебя, что ли?..
— Ладно тебе, — благодарно улыбнулся ему Василий. — Давай еще по граммульке!..
Арон отхлебнул из бутылки, передал ее Василию и огорченно покачал головой:
— Ну надо же было такое сказать!..
Как проходить Босфор с кларнетом
В северные ворота Босфора «Опричник» входил в большой компании самых разных судов — от рыболовецких сейнеров до огромных танкеров.
Справа по борту отлично был виден мыс Румели, окаймленный высокими крутыми скалами, старый, разрушенный форт, маяк и небольшое селение, из которого приметно торчали мачты радиостанций.
Слева — низенький и почти незаметный мыс Анадолу, тоже с маяком, сигнальной мачтой и каким-то большим белым строением рядом с минаретом…
По мере вхождения яхты в пролив количество судов, идущих вместе с «Опричником» в одном направлении, и судов, следующих навстречу, все увеличивалось и увеличивалось.
Арон стоял у штурвала, Василий читал лоцию, сверял ее с картой.
— Арон! Пора переходить на двигатель… Вот Румели, вот Анадолу… — Василий на всякий случай заглянул в лоцию. — Все. Пора убирать паруса!
— Погоди, Васек! Погоди, родной… — Арон тревожно смотрел вперед, крутил головой, испуганно поглядывал на скопление судов вокруг. — Там горючего — кот наплакал!.. Надо на парусах тянуть сколько можно…
— Ты чувствуешь, что течение увеличилось?
— Чувствую, чувствую!.. Ну, хоть еще пару миль…
— Нельзя, Арончик! — Василий нырнул в каюту, вылетел оттуда со «Справочником яхтсмена». — Вот, пожалуйста!.. Послушай, что пишет Боб Бонд…
— Да вали от меня со своим Бондом!.. — плачущим голосом закричал Арон, еле увернувшись от какого-то нахального сейнера. — Не до него мне сейчас!
— Единственных три человека, которым можно было доверять, строго-настрого предупреждали — проливы проходить только на двигателе! — крикнул Василий.
— Что ты мне голову морочишь?! Какие еще «Три человека»?!
— Как это «какие»!.. Неблагодарный тип! Боба Бонд — раз!.. — для убедительности Василий потряс «Справочником…» перед носом Арона. — Старый пират Ши Го-сюн — два! И самое главное: Марксен Иванович — три!..
Упоминание имени Марксена Ивановича сделало свое дело — двумя веревками, привязанными к штурвалу, Арон закрепил его в одном положении и со словами:
— Все! Тут ты меня достал!.. — бросился травить шкоты большого паруса. — Становись на лебедку, хрен моржовый!
На удивление и к обоюдному удовольствию, быстро и ловко убрали паруса. В их слаженных действиях уже отчетливо стал проглядывать какой-то опыт мореплавания.
— Сам уложишь? — спросил Арон.
— Спрашиваешь!.. — кряхтя и посапывая, Василий стал укладывать тяжеленный парус на гик.
Арон отвязал штурвал и попытался завести двигатель, но тот только чихал, всхлипывал одним цилиндром и не заводился.
Яхту течением стало разворачивать поперек пролива, и тут же сзади раздался панический гудок какого-то пароходишки.
— Ну, что там у тебя?! — закричал Василий.
Арон хотел было ответить ему, но тут двигатель вдруг завелся, застучал и потянул яхту вперед.
Арон облегченно вздохнул, выровнял штурвалом направление яхты и крикнул Василию:
— Стаксель уложи верхним концом наружу! А то потом опять будем три часа искать фаловый угол!
В черной пиратской шапочке со сбившимся к уху козырьком, мокрый от напряжения всех своих небольших сил, Василий крикнул ему в ответ:
— Ароша! Смотри вперед и занимайся своим сраным двигателем! И молись, чтобы у тебя хватило горючего!..
— У «меня»?! — возмутился Арон. — Ну, мерзавец! Ну, шейгиц!.. Да если бы ты не перепутал канистры!..
В самом узком месте пролива Босфор, у Мыса Ашиян с роскошной старинной крепостью, украшенной белоснежными башнями, где интенсивность судов как в одну сторону, так и в другую достигла скученности муравейника…
…большая, грязная турецкая шхуна волокла на буксире притихший «Опричник» с убранными парусами и молчащим двигателем.
На корме шхуны, свесив босые ноги за борт, сидел средних лет турок и специально для «Опричника» играл на кларнете «Калинку».
«Калинка, калинка, калинка моя…» — неслось над Босфором.
Еще три турка, таких же грязных и живописных, как и их шхуна, валялись на корме рядом с кларнетистом и прихлопывали в ладоши в такт мелодии.
Изредка они что-то по-турецки кричали Арону и Васе, на что Арон кричал им в ответ:
— Айм но индостайн! Тенк ю вери мач! Ай гоу ту Хайфа!..
Турки заливались сочувственным смехом, а кларнетист менял «Калинку» на «Не слышны в саду даже шорохи…»
Арон сидел в кокпите, стыдливо оглядывался по сторонам на плывущие рядом суда и бормотал:
— Просто перед людями неудобно… Все своим ходом, а нас волокут, как убогих…
Василий стоял у штурвала, пытался его успокоить:
— Чего ты дергаешься?! Ну, не хватило горючего! Ай, ай, ай, ай. Делов на рыбью ногу! С каждым такое может случиться…
— И вообще… — глухо сказал Арон и уставился вниз, в решетчатый настил кокпита.
Вася посмотрел на Арона и понял, что дело не только в том, что их, на глазах у всего мира, тащут на буксире.
— Прекрати сейчас же! — мягко сказал он. Плывем на халяву — одно удовольствие… Первый раз можем хоть по сторонам посмотреть. Гляди какая крепость… Ты же таких в жизни не видел!..
Не поднимая глаз, Арон отрешенно проговорил:
— Наша Петропавловка ничуть не хуже…
Васе вдруг до боли в сердце стало жалко Арона, да и себя вместе с ним, покойного Марксена Ивановича, оставленных Леху Ничипорука, Гриню Казанцева и Нему Блюфштейна, потерянных навсегда Клавку и Ривку, и ему захотелось бросить к чертовой матери этот штурвал, лечь навзничь на решетку кокпита и, глядя в чужое небо, завыть от нахлынувшей дикой тоски…
Но он только горько усмехнулся и тихо сказал Арону:
— Петропавловка уже вторую неделю, как не наша, Арончик… И постарайся привыкнуть к этой мысли как можно быстрее. Тогда все остальное будешь воспринимать менее болезненно…
А кларнетист на буксирной шхуне уже играл «Очи черные, очи страстные…». И плыла старая мелодия российско-цыганского романса между турецких берегов самого узкого места пролива Босфор, уводила за собой яхту под названием «Опричник» с экипажем из двух очень немолодых людей, впервые увидевших море и не умеющих плавать, в неведомые края и страны, расстилая перед ними совсем-совсем другую жизнь…
Как выяснилось, что «шипшандер» — не фамилия, а профессия
Недалеко от перекинутого через Босфор Галатского моста, напротив фантастически красивой Султанаметской мечети с нацеленными в небо шестью сверкающими минаретами почти рядом со старинным дворцом Султана, у причальной стенки Арнавуткея — места стоянки яхт, катеров и разной плавучей морской мелочи, слегка покачиваясь, стоял кое-как пришвартованный «Опричник».
На причале замерли четыре автомобиля, украшенные разноцветными английскими текстами. По одному шла надпись — «Полиция-иммигрейшен», по второму — «Санитарный контроль», по третьему — «Служба таможни Турции».
