— О чём ты хотел поговорить, Питер? — серьёзно спроспила Ассоль, сразу перейдя к делу.
— О том, что произошло в Венеции, нет, даже о том, что произошло раньше, только мы над этим пытались не задумываться, списывая всё на случайности, — начал Питер, полный решимости расставить все точки над «i». — В прошлый раз у меня не получилось тебе всё разъяснить, да и, честно говоря, я не был уверен, что получится. Но я здесь, и если ты готова меня выслушать… — Девушка почувствовала на себе силу его взгляда, как никогда наполненного ясностью, переплетающейся со строгостью.
— Готова, потому что сама понимаю, что прошлое есть прошлое, а его игнорирование перерастает в проблему, от решения которой зависит и наше будущее, — перебила его Ассоль.
Питер начал с самого начала. Рассказал ей, кто такая Кристина и что из себя представляет, как они познакомились и как продолжилось их общение, в каких взаимоотношениях состоит с ней сейчас и что планирует делать дальше. Девушка его настороженно слушала, иногда что-то уточняя. Питер ничего не пытался преувеличить или преуменьшить, говорил максимально спокойным тоном. Иногда он останавливался, чтобы вспомнить тот или иной момент, после чего уверенно продолжал дальше. Возможно, что кто-то другой в данной ситуации и поступил бы иначе, не заходил бы с далека, а лишь лаконично объяснился, но Питер не хотел упускать деталей, чтобы предоставить Ассоль полноценную картину. Он осознавал всю бессмысленность связи с Кристиной и отмечал это в своём рассказе. Ассоль хотела ему верить, но тем не менее относилась ко всему сказанному с подозрением: у неё остался неприятный осадок, который давал о себе знать и от которого не так уж просто и избавиться. Она слишком часто, особенно ночью, вынашивала не самые приятные мысли, что и сказывалось на её теперешнем восприятии слов Питера. И всё-таки он смог её убедить, пусть и не до конца, — для этого необходимо было время, но не то, которое притупляет углы возникшей проблемы, а время, чтобы увидеть Питера в действии, дать оценку его последующим словам и поступкам.
Наивная девушка обрадовалась бы, здесь и сейчас, покаянию со стороны допустившего ошибку парня, но только не Ассоль. В тот вечер в Венеции она была готова раскрыться для Питера, показать все те внутренние краски, тёплые и холодные цвета, переливающиеся в зависимости от сложившихся обстоятельств, показать ту часть айсберга, что скрыта под водами душевного океана. Она была готова принять Питера со всеми недостатками, которых у него было огромное количество, но это не означало, что Ассоль была слепа.
Юношеская, пылкая, иллюзорная влюблённость, когда весь мир, кажется, создан только для двоих, а плюсы человека, в которого ты влюблён, настолько гиперболизируются и возносятся до небес, что за искрящимся идеалом какое-то время не заметен ни один минус. Но высота неба не бесконечна, и недостатки человека постепенно начинают проявляться, оставляя после себя настолько горькое послевкусие, что преимущества человека кажутся чем-то далёким, забытым в прошлом куском оазиса. В этом и кроется существенное отличие кратковременной идеализированной влюблённости от подлинных чувств, где другой человек представлен в вашем сознании не в виде полубога, а в виде простого, но тем не менее необычного человека, к которому вас по необъяснимым причинам тянет, возможно, чтобы компенсировать то, чего у вас нет, либо приумножить то, чего у вас, до встречи с ним, и так было в достатке. Не стоит отрицать, что иллюзия в данном случае также присутствует, но она не претендует на то, чтобы сделать из кого-то идеал и затмить фальшью реальность. Она как тоненькая сеточка, обволакивающая ваши мысли: смягчает слишком острые углы и добавляет вашим действиям и словам уверенности, то есть способствует установлению более прочного контакта.
Ассоль терзали мысли, растаскивая частички её души по разным сторонам света. В её голове с особой жестокостью пульсировали слова, манеру и интонацию которых она воспроизводила с исключительной чёткостью: «Привет! Это Кристина. Питер, любимый, почему ты улетел в Венецию и ничего мне не сказал? Чем ты там занимаешься? Перезвони мне, как услышишь это сообщение. Возвращайся скорее, жду». Ей хотелось забыть всё это, потерять память, чтобы эти слова не мешали ей засыпать, а главное, воспринимать Питера таким же, каким он был до этого. Вот он сейчас сидит перед ней серьёзный, решительно настроенный, искренне объясняется. «Мне хочется его обнять…» — неожиданно для себя подумала она и тут же испугалась своих мыслей, пытаясь отогнать их прочь. И это говорило о немногом, выраженным в бесконечности.
— Я понимаю, — продолжал Питер. — Не до конца, но понимаю, насколько тебе неприятно и больно от всего этого. Уверен, что тебя мучают мысли, не дают тебе покоя, когда ты находишься наедине с собой. Поверь, мне это тоже далеко небезразлично и знакомо… — Он перевёл дыхание и еле слышным голосом, почти шёпотом, продолжил: — Ты мне очень важна, в тебе я вижу то, чего до сих пор не видел ни в одном человеке, не говоря уже о девушках. Если ты не в силах меня простить в этом плане, то просто останься рядом как человек. Знай, что я… — Он был уже не в силах закончить сказанное, уж слишком много сил требовалось для этого, которые и так находились на исходе. Вся серьёзность и твёрдость слов испарились, оставив после себя ком в горле. Питер протянул руку в карман, достал и подкурил сигарету. «Да, — думал он, — разговор был крайне напряжённым, но почему мне сейчас так легко? Как будто я сбросил с себя груз, весом в тонну».
Незаконченная фраза пронеслась мурашками по телу Ассоль. Она почувствовала, что кроется за многозначительной незаконченностью. Столько слов ей хотелось сказать, столько всего уточнить, но всё в одночасье было перечёркнуто последними словами Питера. Она смотрела на него, как его алые сухие губы выпускают дым, а уставшие зеленоватые глаза перепрыгивают за видимый горизонт, и уже было хотела что-то сказать, но всё, что у неё вышло, это лишь слегка приоткрыть свой миниатюрный рот.
Около двадцати минут напряжённость царила в воздухе. Они сидели друг напротив друга, прогружённые в собственные мысли и боялись издать лишний звук, а их взгляды на протяжении этого времени судорожно бросались по сторонам. Видимое спокойствие и внутренняя буря, цунами из эмоций и землетрясение из чувств. Питер встал, чтобы попрощаться и оставить Ассоль наедине, — он понимал, насколько ей
