это с записью взлома лаборатории, — говорит она Рите.
— Какого взлома?
Фрэнки уже повернула монитор к себе и отвечает, безостановочно долбя по клавишам:
— Сегодня в четыре утра в лабораторию твоей матери в «Империале» вломились. Записи с камер попали сюда, и с ними был загружен вирус, который стер все файлы на жестких дисках.
— Думаете, эти случаи связаны? — спрашиваю.
Туман в голове начинает рассеиваться.
— Если нет, то это чертовски странное совпадение.
— Получается… это связано с маминой работой? — дрожащим голосом спрашиваю я.
Рита вздергивает брови.
— Она специалист по стратегическим исследованиям. Конечно, это связано не с ее стряпней.
— Но… но ведь…
Я вспоминаю слова Фрэнки о том, что они пытались связаться с Бел. Вспоминаю, что сказала Рита, докладывая о положении дел, когда ответила на телефон. «Кролик у меня». А я знаю, что Кролик — это я. Первым делом, войдя в эту дверь, она спросила: «Девчонку нашли?» Наверняка она имела в виду Бел. «И рискую я не только блестящей карьерой, но и своей лебединой шеей, — сказала Рита, — потому что ради нее мы обязаны позаботиться о вашей безопасности».
Даже сейчас мне сложно сформулировать свой вопрос. Думаю, потому, что для этого приходится отказаться от вшитого в подкорку моего мозга предположения, что все происходящее непременно должно касаться меня, — предположения, которое до этого момента не позволяло мне обратить внимание на тот факт, что все, что я видел и слышал сегодня, необычным и подозрительным образом касалось меня…
…меня и моей до сих пор не объявившейся сестры.
— Если это все из-за маминой работы, — тихо спрашиваю я, — откуда такое внимание к ее детям?
Фрэнки на мгновение пугается, но быстро приходит в себя.
Считай. Я оглядываюсь через плечо, смотрю мимо Риты. Пятнадцать шагов до двери. Дверь в девять дюймов толщиной. Восемьсот пятьдесят шагов по коридору к выходу на улицу через дверь, которую я не смогу открыть. Я смотрю на часы: девяносто три минуты с тех пор, как закончилась моя прежняя жизнь. Я не хочу задавать следующий вопрос, но от него никуда не деться.
— Кто бы ни стоял за этими нападениями, им нужна не только мама, ее работа или ее коллеги. Им нужна Бел, и им нужен я. Почему?
— Все дело в том, кто он такой.
«Он, — думаю я, вспоминая взволнованное лицо Шеймуса в музее. — Он забрал ее? Как он вообще сюда попал?»
— Вам уже известно, кто это сделал.
— У нас есть догадки. Но мы не хотели влиять на твои воспоминания о преступлении.
Я жду. Нет смысла задавать вопрос, который и так висит в воздухе, как газ, просочившийся из канализации.
Фрэнки смотрит на Риту, как бы спрашивая разрешения. Рита кивает. Фрэнки вздыхает и говорит:
— Это доктор Эрнест Блэнкман.
В основании черепа сжимается ледяной кулак. Похищение. Дети. Почему я этого не предвидел? Что же ты, Пит, ты ведь силен в закономерностях. Рот удается открыть только с третьей попытки, потому что язык присох к нёбу намертво.
— Папа?
Злой смех раздавался неподалеку от женского туалета.
В другой ситуации я бы предпочел свалить оттуда на безопасное расстояние, развернулся бы на сто восемьдесят и двинул обратно по коридору. Сегодня я взял встречный курс и пошел прямо на группу тел в школьной форме в эпицентре смеха. Я не смог бы объяснить, почему так поступил. Может, просто был один из таких дней, золотых, храбрых дней, слишком редких дней, когда все казалось по плечу.
Кроссовки скрипели по линолеуму. Я не сводил с них глаз, обхватив руками лямки рюкзака. Я подсчитал достижения этого дня.
Познакомиться с новенькой: есть.
Условиться с новенькой о свидании на перемене: есть.
Не струсить, а реально прийти в столовую на свидание с новенькой: невероятно, удивительно, но есть.
Ждать, ждать и еще немного подождать, вжавшись спиной в столовскую стену, снося взгляды школьников, стоящих в очереди за рыбой с картошкой и резиновым бисквитом, пока не прозвенит звонок к началу следующего урока, а она так и не объявится: есть, есть, чтоб меня, есть.
Я подался влево, огибая смеющуюся компанию, и прекрасно расслышал, хотя они и говорили шепотом.
— И не говори, она такая лохушка!
— Может, расскажем учителю, а? — Этот голос казался встревоженным.
— Да ну, весело же.
— Фу… А этот на что вылупился?
Этот — это я. Наклоном головы и подъемом ее голоса она выносила мне обвинение похлеще Великого инквизитора [1]. Снова смех. У меня перехватило горло, лицо вспыхнуло, но в итоге я миновал их и через семь-восемь секунд должен был оказаться вне зоны слышимости. Но тут из открытой двери туалета до меня донесся новый голос. Я узнал его — я впервые услышал этот голос сегодня, когда он спросил меня, не хочу ли я встретиться на большой перемене. Но сейчас голос не говорил.
Голос плакал.
Я замер как вкопанный, выставив перед собой одну ногу, как игрушечный солдатик, у которого кончился завод.
Я попытался обернуться, но не смог. Мерзкий голосок в голове прошептал: «Женский туалет», затем «внимание» и, наконец, «пли».
В любой другой день я бы сбежал. Страх сгустился в сердце, как кровяной тромб. Я уже считал шаги да выхода (двадцать два) и прикидывал, как скоро смогу совершить набег на свой шкафчик в поисках заначки овсяного печенья и набить свой рот, неистово щелкая челюстями и хрустя злаками (двести десять секунд — я не рекордсмен). Но, как я уже говорил, сегодня был необычный день. Сегодня был отважный день.
Расправив плечи, я повернулся вокруг своей оси. Я узнал трех девчонок: Бьянку Эдвардс, Стефани Гровер и Тамсин Чоу. Они смотрели на меня как на гигантский гнойный прыщ на ножках, готовый в любую минуту лопнуть. За ними находилась дверь в женский туалет, а там…
«Сорок минут», — подумал я. Умыться и поплакать. Иногда, чтобы быть храбрым, достаточно просто понять, чего ты боишься больше всего.
Неотрывно глядя себе под ноги, я прошагал мимо девочек. Как игрушечный солдатик: простейшие движения, левой правой левой. Сумасшедшее тиканье сердца, как часовой механизм. Ты можешь.
— Эй! — крикнула Бьянка. — Ты куда это…
Она не успела закончить. Я уже переступил порог. Я был в женском туалете.
О боже.
Слева от меня — ряд кабинок. Прямо передо мной — раковины и зеркала в ряд. А между ними и мной — небольшим полукругом черные спины девочек в полиэстеровых пиджаках. Одна из них что-то сказала негромко, снова раздался смех. Другая держала
