было тихо. Погода стояла абсолютно безветренная; легкая приятная прохлада как будто повисла в воздухе, даря своим неподвижным присутствием ласковый озноб, когда хочется сложить перед собой руки и ссутулится, может быть, набросив что-то поверх плеч, на случай возможного похолодания, для спокойствия, но не более того. Данил выбежал в одной рубашке, но не чувствовал дискомфорта по поводу отсутствия верхней одежды, по крайней мере он о том не задумывался. Вряд ли ему вообще тогда было возможно рассуждать о чем-нибудь
постороннем, да и по
настоящему поводу строго мыслить он не мог. В голове его творилась какая-то кутерьма и мысли приходили обрывками. К тому же зарождалась какая-то злость, безотчетная, которую ему хотелось тут же обнаружить, выплеснуть на кого-то, что в период нервного напряжения зачастую происходит, либо с закоренелым злодеем, либо же, наоборот, с человеком недостаточно знакомым, не сжившимся еще с этим чувством. Он не удивился Дмитрию Сергеевичу, он знал, слышал, что тот за ним гонится, но облегчить задачу другу своего родителя он даже не пытался, напротив все это время только ускорял свой шаг, как будто нарочно догоняющего тем испытывая. Дмитрий Сергеевич казался и впрямь ужасно запыхавшимся и даже изнеможенным, первое время, когда поравнялся с Данилом. Несмотря на прохладу, крупные капли пота катились по его круглому лицу. Он долго не мог завязать разговор и с величайшим трудом переводил дыхание, пытаясь держаться вровень с широко шагающим молодым Игнатовым.
–Однако… – наконец почти выдавил из себя он.
–Вы не слишком-то спортивен, Дмитрий Сергеевич, – как-то небрежно (наверняка умышленно) и фамильярно заметил тяжело дышащему своему спутнику Данил.
–Однако куда мы так торопимся?
–Я не знаю, куда вы так торопитесь, – сухо отвечал молодой человек.
–Туда же, куда и вы, – возразил схожей интонацией Дмитрий Сергеевич, как бы обидевшись.
–Я никуда не тороплюсь, – последовал невозмутимый ответ.
Некоторое время между двумя идущими продолжалось молчание; слышно было только, как напряженно хрипел и сопел больший и старший из попутчиков.
–Я думаю, если ты… вы, Данил Андреевич, – не вытерпел и заговорил с отдышкой Пряников, – если вы никуда не торопитесь, в таком случае ничего не должно вам мешать, как кажется, сбавить темп. Вы могли бы это сделать, хотя бы в уступку… в общем, я вас об этом прошу, Данил Андреевич, потому что я имею намерение… Я собирался с вами поговорить.
–Так вы сразу бы так и сказали, Дмитрий Сергеевич, я могу и совсем остановиться. – И молодой человек действительно остановился прямо посреди проулка.
–Ну, здесь нам стоять, может быть, и нет необходимости, – заметил Пряников, озираясь по сторонам. – Раз уж мы идем, то мы могли бы продолжать идти – туда, куда мы идем, только идти не так быстро.
–А вы намерены мне и дальше составлять компанию? – как-то уж слишком в обнаженном виде представил свой вопрос Данил.
–Нет, я только до поры… хотел… – растеряно отвечал и не закончил Дмитрий Сергеевич. Несмотря на свой долг, который он вызвался отдать своему другу, и который заключался в том, чтобы образумить его сына, он все же не ожидал, что разговор будет так тяжело завязываться. Было мгновение, когда он уже думал отступить, но все же скрепился.
–Я понимаю, ваше дело молодое, и вам старик обуза, – продолжил Пряников, к своим сорока четырем годам объявляя существенную надбавку, – но мне бы очень хотелось какое-то время вас сопроводить, что вы могли бы принять… ну хоть за старческую прихоть.
Данил смотрел с удивлением.
–А, правда, что эта самая Марина Александровна – ваша третья жена? – неожиданно, точно с бухты-барахты спросил он.
Пряников отвечал не сразу.
–Правда.
–А, правда, что вы уже третий раз на деньгах женились?.. Нет, вы не подумайте, я не из праздного любопытства интересуюсь, я с намерением.
–С намерением обидеть? – совсем как-то опустившись духом, переспросил Дмитрий Сергеевич. – Вы как будто мне за что-то мстите.
–Я? Вам? Помилуйте, за что?.. Нет, я от вас дельный совет, может быть, надеюсь получить, потому что, может быть, в том же и свою цель вижу.
–Жениться на деньгах?
–Как вариант, почему нет?
–Вы мечтаете о деньгах? Я вам не верю.
–Браво! Вы проницательный человек, Дмитрий Сергеевич. Откуда вам это известно?.. Пожалуйста, не пересказывайте, как вы меня на руках носили, с того момента много воды утекло, я мог измениться. Вы скажите: гены. Ну, уж если гены, то мне сейчас дорога в «Искру», за прелестями. Так я должен действовать, если гены? Вы ведь тоже немалый охотник до прелестей, как я могу заметить – а, Дмитрий Сергеевич? А я все голову ломал, на какой почве вы с родителем моим могли сойтись, в сущности, такие разные? Вот сегодня в раз все и объяснилось!.. И все же разрешите, Дмитрий Сергеевич, что есть ваша константа: деньги или прелести?
–Всыпал бы тумаков тебе, ей-богу, по-отцовски сейчас, если бы не был уверен, что ты нарочно представляешься! – проговорил с отчаянием Пряников.
–А что, всыпь, всыпь, всыпьте, Дмитрий Сергеевич, сделайте милость, мне только того сейчас не достает!
–Перестань, пожалуйста.
–Давайте, по-отцовски… то есть, за отца, да? Он у меня либерал. А вы, так понимаю, консервативных взглядов придерживаетесь, не прочь кулачных перипетий? Давайте, Дмитрий Сергеевич, одним взмахом решите вопрос в свою, то есть в его, отца, пользу, по-депутатски, давайте!..
–Данил!.. – сквозь стиснутые зубы, умоляюще, процедил Дмитрий Сергеевич, поворачиваясь к студенту всем телом и приближаясь к нему.
–Откройте вот еще что, вы жену свою бьете? – не трогаясь с места, безжалостно подливал масла в огонь Данил. – Э, нет, вряд ли, на все четыре бы так и полетели. Стало быть, терпите; а что, шибко она вас третирует? Повторяю, я не из простого любопытства выпытываю: ответьте, что, ради денег, по струнке много приходится ходить?..
–Данил!..
–А вы вот сейчас, заодно и за себя тоже, возьмите все сразу и выместите, представьте свою жену на моем месте. Вот вам для пущей убедительности, чтобы уже совсем по-настоящему выглядело. – И Данил быстрым движением достал из кармана достаточно упитанный сверток денежных купюр и рассыпал его перед собой на землю.
–Не смей! – бешено заревел Пряников и занес могучую свою руку.
Трудно найти точное объяснение подвигу Антонины Анатольевны: пролить свет на настоящее положение дел в ее семье – так отчаянно, в самый момент кризиса. Надо полагать, своим собственным словам о том, что «хуже уже просто не бывает», которыми она в свое время разбила все контраргументы мужа и под девизом которых вызвалась,
