нужны… я от всего отрекаюсь, – сказал он.
–Что ты, это же не крупа манная! – удивился Пряников. – Ладно, ладно, не настаиваю, пусть будет по-вашему, – затараторил Дмитрий Сергеевич, наблюдая на лице молодого Игнатова каприз и нарастающее недовольство. – Я вот сам сейчас все соберу, потом тебе же и пожалую, когда совершенно в себя придешь. Немало же ты разбросал. Заработал?.. Отец говорил. Ты носом не криви, он в тебе души не чает. И то, что ты его сейчас там так… распек, – чтобы сын отца… – в общем, не должно бывать этому, хоть бы там что. Он тебя очень уважает и мнения твоего как приговора ждал, это, чтобы ты знал. Ты его и приговорил… Вот, еще одна, эк куда залетела, спряталась, от меня не уйдешь. Здравствуй матушка, Леся Украинка. Вэльмэ, шановна!.. Я с тобой, Даня, совершенно на равной ноге теперь хочу быть и со всем откровением. Потому что, вижу, совсем ты уже взрослый. Вон мне, тоже какой урок задал! Не тревожься, я не обидчивый. И мне даже, веришь, твой характер по вкусу. Ты больше в мать вышел, впрочем… Теперь бы выпрямиться. Ох-ох-ох!.. слышал, как трещу? То-то же, ты как хочешь, а старика надо выгулять. «Искра» так «Искра» – я не прочь, я, знаешь ли, даже двумя руками за! Ну что идем?
Какое-то время разговор не возобновлялся. Они вышли с проулка, миновали проезжую часть, отделяющую «частный сектор» от основной части города и уже входили в зону парка, когда Пряников заговорил снова.
–Темно у нас в городе. Небезопасно. Вот скажи, разве это парк? Неужели по всей стране такое, я имею в виду – в углах? А ведь Кузино наш, совсем еще недавно другим углом представлялся, симпатичным углом, ты, может быть, помнишь?.. Парк нынче в запустении, это так… Теперь мы, Даня, обижаться друг на друга никак не можем: мы, Даня, двое мужчин, на плече друг у друга плакали. Ты знаешь, милый, моих слез может никто никогда до тебя и не видел. Такая значит минута выпала, но я не жалею. А ты вот, вижу, осторожничаешь. Это оттого, что я такую тональность взял. Но я сейчас хочу с тобою на равных быть, повторяю, хочу совершенно быть на чистоту. Ты вот давеча любопытство проявил на счет денег и прелестей. Что ж, я отвечу…
–Ненужно, мне жаль, правда, Дмитрий Сергеевич, и стыдно!..
–Брось, не стыдись, это очень хороший вопрос, я им сам интересуюсь. Я, может быть, не только с тобой, но и с собой отныне хочу во всем честным попробовать быть. Ты знаешь, Данил, что с собою до конца откровенным может еще сложнее оставаться. Другие, по крайней мере, тебя на чистую воду выведут, когда зарапортуешься. А перед собой всегда малиновая песнь… А вот уж и «Искра» светится. Тускло светится. Раньше «Искра» куда ярче светилась. Хорошо бы нам сейчас «домик» занять, да посидеть там, поговорить, чтобы… в общем, чтобы конфиденциально вышло, – да, кажется, в «домиках» уже не посидишь. Ну и бог с ними, с «домиками», к тому же мы и нарочно в люди решились, так ведь? Давно я в Кузино никуда не ходил, да и вообще, признаюсь, давно никуда я не ходил, только вот к твоим родителям. Так это уж почти по-семейному… Добрый вечер «Искрачка», сколько не виделись!.. У нас, Данил, с «Искрой» особые отношения. Я, Данил, в «Искре» все три своих предложения сделал, так-то, это к слову о прелестях… А ну-ка, погоди, не спеши… Ах, надо же, какое приземление! Столько спутников и никто не удосужился подхватить. (Однако, декольте…) Пожалуйте вашу ручку, любезная. Ну, полно вам расстраиваться!.. Точно так, я из кружка Игнатова, хотя, собственно, смею вам сообщить, само слово «кружок»… (Надо же, какая нелюбезная.) И верещит же. Давай отойдем еще на пару шагов, Даня, видишь людям разгуляться негде… Так вот, первой своей жене я делал предложение еще в старой «Искре», тогда здесь был кинотеатр и при нем кофейня, то есть, такое буфетом тогда называлось, это теперь везде кофейни. Вот, в буфете предложение я и сделал; на блюдечко под чашечку колечко подложил, тоненькое, в полтора граммика. Счастливая была, плакала моя невеста, а через месяц поженились. Мы на съемной квартире – это к слову о деньгах, – на съемной квартире мы с ней все наше время прожили, только не здесь, а в Д.. Она оттуда была. Все мои жены оттуда… Уже и перемирие, целуются, смотри! Наши люди. Пошли и мы. А причиной происшествию вот эту самую плитку, так понимаю, считать следует. Сыпется бедняжка «Искра». Ну, ничего, люди идут, люди подстраиваются. Думаю, в ресторан нам пока нечего соваться, там должно быть аншлаг, вот и люди туда. Пойдем в бар, гляди и найдется там для нас местечко… Пожалуйста, даже два свободных стола оказалось. Я думаю, в угол присядем, так Даня? Теперь бы вытребовать официанта. Где же этот шельмец? А может девчонка? Ладно, подождем… Однако, что же мы все молчим, точно воды в рот набрали. На чем мы остановились? А! моя константа прелести – это ответ на твой вопрос. А беда моя в том, что я совестлив и порядочен, Даня, оттого мои браки вообще имели место осуществиться, и оттого были несчастливы… Вот и официант, ну наконец-то! Здравствуй, дорогой, соизволь принести… То есть как это некогда?.. Наш стол? Нет, наш стол взять нельзя, мы за ним сидим, возьми тот, что по соседству… Да не этот, этот занят, разве ты не видишь?.. Нужно два? Так, что же теперь человека с его места согнать?.. Ну и что, что спит, хорошую выручку вам должно быть оставил, раз спит… И за сто грамм тоже выручка, не паясничай, молодой человек, видишь, отец в летах, утомился, оттого и спит. Вас дождаться так и сам уснешь. Четверть часа на глаза не показывался, вот где ты бегал, скажи?.. Один на два этажа? Скверно. А там что, анархия? Кулаками грозятся? Догадываюсь, люди… Ладно, давай сюда старика, за наш стол. Вот так, давай. Ты только потом не забудь же и нас обслужить, как наверху справишься… То, что и всем людям неси: закусить и водки…
Бар в «Искре» являет собой небольшое помещение, разделенное пополам полураспущенными занавесями, отделяющими, так сказать, зону статического отдыха от зоны свободного поглощения. Другими словами, кто пришел «посидеть», размещается за одним из столиков по ту сторону «ширм», и тот может рассчитывать на
