по сравнению с тем, что Брай постоянно ощущала: родители были прежде всего его родителями, и уж только потом — ее. Никто не скандировал ее имя на соревнованиях по нетболу и не аплодировал ей на школьных спектаклях. С девяти лет она сама ездила в школу на автобусе, потому что Мэтти ненавидел все, у чего были колеса; по той же причине они никогда не ездили вместе в отпуск. Брай казалось, что вся ее семья была недееспособной. За всю жизнь старший брат не сказал Брай ни слова, ни разу не обнял и не рассмешил ее. Она знала, знала, что это не его вина, но все равно ужасно хотела, чтобы он был другим.
Въехав на парковку, Брай замечает родителей, которые сидят в своем двадцатилетнем «Фольксвагене-Гольф». Она чувствует, как в животе у нее все сжимается и холодным камнем опускается вниз. Пока она паркуется, родители выходят из машины. Папа держит свою деревянную палку, а также два наполненных гелием шара — с цифрой 4 и с цифрой 2 — и коробку, завернутую в блестящую синюю бумагу. Мэтти нравится все блестящее. Сара по случаю праздника накрасилась и надела светло-серое хлопчатобумажное платье. Она поправляет на шее ярко-красный шарф и с широкой улыбкой разводит в стороны руки, чтобы обнять старшую дочь и внучку.
— Привет, милая.
Брай обнимает Сару, от нее пахнет дымом и чем-то сладким. Брай ощущает напряжение, сковывающее худое тело Сары. Это постоянное пульсирующее напряжение всегда там. Сорок два года борьбы со своей виной, сорок два года самоотверженной мучительной любви. Альба тут же забирается дедушке на руки и выдергивает один из шариков из его большой руки.
— Дай.
— Хм-м, а волшебное слово? — Брай кладет дочери на плечо руку, чтобы угомонить ее.
— Ай, мам! — восклицает Альба, сбрасывая руку Брай со своего неожиданно чувствительного плеча, в то время как Брай целует отца в морщинистую щеку.
— Привет, пап.
Дэвиду, отцу Брай, семьдесят четыре, он все еще работает бухгалтером на полставки. Брай знает: родители переживают о том, что станет с Мэтти после их смерти. Ей нужно будет поговорить с Эшем, набраться храбрости и попросить его взять на себя расходы, связанные с Мэтти, — ведь ее отцу пора на пенсию. Сара берет дочь за руку и, выдохнув, спрашивает:
— Ну что, готовы?
Брай улыбается, сжимает руку матери и отвечает:
— Да, мы очень ждали встречи с ним, правда, Альба?
К осадочной породе их лжи добавляется еще один слой.
Виктория, одна из сиделок Мэтти, встречает их возле комнаты для посетителей, где Мэтти уже сидит, скрючившись в кресле. На подлокотниках видны следы укусов. Пряди темных волос торчат из-под защитного шлема, который надевают на Мэтти, чтобы он себя не покалечил.
— Игроки в регби носят такие же, — с гордостью сообщает Виктория.
Она улыбается Мэтти, который раскачивается взад и вперед и, кажется, смотрит во все стороны, но только не на свою семью. Альба ерзает на колене у Дэвида, Брай усаживается на кушетку между родителями, снова чувствуя себя четырнадцатилетней.
— С днем рождения, дорогой, — говорит Сара.
Брай видит, что матери не терпится погладить Мэтти по плечу, но Сара знает: еще слишком рано, это напугает его. Поэтому она складывает руки на груди, чтобы не размахивать ими.
По дедушкиному наущению Альба предлагает Мэтти один из шариков.
— Делжи, — говорит она, протягивая к нему пухлую ручку.
Мэтти в недоумении смотрит на нее пустым взглядом. Он не обращает внимания на шарик, который тихо стукается о потолок, и начинает кричать и колотить кулаком по шлему. Альба прячется на коленях у матери. Сара машинально подается вперед, чтобы помочь, но Виктория уже успокоила Мэтти, вручив ему цифровой радиоприемник, на котором он полностью сосредотачивается, высунув язык и довольно ворча. Следующие двадцать минут Сара, Дэвид и Брай изо всех сил стараются непринужденно болтать.
— А что происходило в это время сорок два года назад, а, Сара? Мы уже приехали в больницу? — спрашивает Дэвид.
За этим предсказуемо следует вечный спор о том, какой ребенок родился в какое время суток. Брай, как всегда, старается весело улыбаться, но у нее словно гиря на сердце.
— Нет-нет, это была Брай, а не Мэтти, она родилась в три часа ночи, вот почему она до сих пор сова, — говорит Сара, улыбаясь тому, как хорошо она знает свою дочь.
Брай и не думает ее поправлять: она уже много месяцев не ложится позже двенадцати.
В какой-то момент Альба придвигается к Мэтти, который выпрямил руку и положил ее на подлокотник кресла. Она смотрит ему в лицо и спрашивает:
— Хочешь поделжаться за луки, дядя Мэтти?
Но прежде, чем Альба успевает ухватиться пухлой ручкой за крупную ладонь своего дяди, Брай вскакивает и оттаскивает дочь в сторону. Она слишком хорошо знает, как резко Мэтти может сорваться.
Вскоре Альбе становится скучно, и она начинает рыбкой извиваться у Брай на коленях. Дэвид уводит ее на поиски тарелок, салфеток и ножа для праздничного торта, который Сара испекла вчера вечером. Виктория наклоняется к Мэтти и спрашивает:
— Мэтью, мама сейчас причешет тебя, правда, здорово?
Она медленно снимает с него шлем. Мэтти не отрывает глаз от радио, делая вид, что ничего не происходит. Когда его спрашивают во второй раз, он все же дергает пальцем в направлении собственной макушки — иного одобрения Саре и не нужно. Она медленно достает из сумочки детскую расческу с мягкими щетинками и аккуратно придвигается к сыну. Волосы у Мэтти длинные, до плеч, — их не стригут коротко, потому что процедура причесывания его успокаивает. У него такие же шелковистые каштановые волосы, как у Брай, Джесси и Альбы, — единственный намек на родство. Когда Сара мягко кладет заботливую материнскую руку на голову сыну, она улыбается ему так, словно любить его — это самое простое на свете. Брай задумывается: стала бы она, смогла бы она так же беззаветно заботиться о дочери, если бы Альба утратила все, что делает ее Альбой? Ответ — «я не знаю» — пугает едва ли не больше, чем гипотетический вопрос.
Так они и сидят втроем, в молчании. Брай и Сара наблюдают, как расческа плавно скользит по волосам Мэтти, придавая им блеск, в то
