Джозеф Д’Лейси - DARKER: Рассказы (2011-2015)

— Мистер Матиас, я полагаю? — спросил я.

— Именно так. А вы — Фрэнк Бертон. Знаете ли, вы — человек, у которого есть христианское имя, так что я не стану извиняться за свою фамильярность. Могу ли поинтересоваться, куда вы идете?

Я объяснил ему ситуацию, рассказав, что преодолел район, который мне так же неведом, как самые темные и укромные уголки Африки.

— Думаю, мне осталось пройти около пяти миль, — закончил я.

— Ерунда, вам стоит пойти ко мне домой. Мой дом совсем рядом; в самом деле, я просто совершал вечернюю прогулку, когда повстречал вас. Идемте, смею сказать, что кровать ручной работы будет гораздо лучше пятимильной прогулки.

Я позволил ему взять меня за руку и последовал за ним, хотя и был очень удивлен таким сердечным отношением со стороны человека, который, в конце концов, оказался просто случайным знакомым из клуба. Мне казалось, я разговаривал с мистером Матиасом всего несколько раз; он был человеком, который мог молча сидеть в кресле в течение многих часов, при этом он не читал и не курил, только время от времени проводил языком по губам и неведомо чему улыбался. Признаюсь, он всегда мне не нравился, и вообще-то мне следовало бы продолжить ночную прогулку. Но он, ухватив меня за руку, провел в переулок и остановился у двери в высокой стене. Мы миновали залитый лунным светом сад, прошли в черной тени старого кедра и наконец оказались в старом доме из красного кирпича со множеством фронтонов.

Я довольно сильно устал, и потому с облегчением вздохнул, когда смог опуститься в большое кожаное кресло. Вы знаете этот адский гравий, которым усыпают тротуар в пригородных районах; он превращает ходьбу в тяжкое испытание, и я чувствовал, что четырехмильная прогулка утомила меня сильнее, чем десятимильное путешествие по обычной проселочной дороге. Я осмотрел комнату с некоторым любопытством. Там стояла неяркая лампа, которая отбрасывала круг света на кучу бумаг, лежавших на старом, отделанном медью секретере прошлого века; но сама комната скрывалась в темноте, я только смог разглядеть, что она была длинной, с низким потолком, и что ее заполняли некие неясные предметы, которые вполне могли быть обычной мебелью. Мистер Матиас уселся во второе кресло и осмотрелся по сторонам, улыбаясь своей чудно́й улыбкой. Он выглядел весьма странно, этот чисто выбритый и очень-очень бледный мужчина. Я подумал, что ему где-то от пятидесяти до шестидесяти лет.

— Теперь, когда вы пришли сюда, — начал он, — я хотел бы рассказать вам о своем хобби. Вы знали, что я коллекционер? О, да, я посвятил много лет собиранию редкостей — думаю, они действительно любопытны. Но нам стоит осветить все получше.

Он вышел на середину комнаты и зажег лампу, которая висела под потолком. Когда фитиль вспыхнул ярко и осветил все уголки помещения — тогда, наверное, и началось самое ужасное. Большие деревянные конструкции со сложными сплетениями веревок и противовесов стояли у стен, колесо странной формы располагалось возле предмета, который походил на гигантскую решетку для гриля. На маленьких столиках блестели яркие стальные инструменты, небрежно разложенные и как будто готовые к использованию, зажимы и тиски отбрасывали уродливые тени, а в дальнем углу помещения находилась огромная пила со страшными зазубринами.

— Да, — сказал мистер Матиас. — Это, как вы понимаете, орудия пыток — пыток и смерти. Некоторые — многие, надо сказать — использовались; немногие — копии древних образцов. Вот те ножи нужны для снятия кожи, эта конструкция — дыба, и очень хороший экземпляр. Взгляните на эту вещь, ее доставили из Венеции. Вы видите своеобразный воротник, нечто вроде большой подковы? Хорошо. Пациент, давайте называть его так, садится поудобнее, и подкова аккуратно прикладывается к его шее. Потом к двум ее концам привязывают шелковую ленту, и палач начинает поворачивать ручку, соединенную с лентой. Когда лента затягивается, подкова очень медленно сжимается, она изгибается и изгибается, пока человек не умирает от удушья. Но эти вещи — все из Европы; восточные, конечно, намного более изобретательны. К примеру, китайские приспособления. Вы слышали о «тяжелой смерти»? Это мое хобби, да, подобные вещи. Знаете ли, я часто сижу здесь, час за часом, и размышляю над своей коллекцией. Мне кажется, я вижу лица людей, которые испытывают все это — лица, искаженные страданием и влажные от предсмертного пота… Фигуры возникают из тьмы, и я слышу эхо их криков, их мольбы о милосердии. Но я должен показать вам мое последнее приобретение. Пойдемте в другую комнату.

Я последовал за мистером Матиасом. Усталость после прогулки, поздний час и странность всего происходящего — все это заставляло чувствовать себя человеком, попавшим в чей-то сон; и здесь ничто не могло чрезмерно удивить меня. Вторая комната оказалась похожей на первую; ее заполняли ужасные инструменты, но под самой лампой стояла деревянная платформа, и на ней возвышалась одинокая фигура. Это была большая статуя обнаженной женщины, сделанная из зеленоватой бронзы; руки были протянуты вперед, на губах сияла улыбка; возможно, лицо подошло бы Венере, но в этой вещи чувствовалось зло, в ней таилась смерть. Мистер Матиас с удовольствием посмотрел на свое сокровище.

— Настоящее произведение искусства, не так ли? — произнес он. — Она сделана из бронзы, как видите, но ее издавна называют Железной Девой. Я получил ее из Германии, и посылку распаковали только сегодня; в самом деле, у меня еще не было времени, чтобы прочесть сопроводительное письмо. Видите вот ту маленькую кнопку между грудями? Да, жертву привязывали к Деве, кнопку нажимали, и руки медленно сжимались вокруг шеи. Вы можете представить себе результат.

Пока мистер Матиас говорил, он нежно ласкал металлическую фигуру. Я отвернулся, поскольку испытывал отвращение при виде этого человека и его отвратительного сокровища. Раздался негромкий щелчок, на который я не обратил никакого внимания — он был немногим громче тиканья часов; а затем я внезапно услышал шум, шум движущегося механизма — и обернулся. Я никогда не забуду гримасу ужасного страдания, появившуюся на лице Матиаса в тот миг, когда безжалостные руки сдавили его шею; последовала дикая агония — животного, попавшего в силки; а затем вопль, который закончился сдавленным стоном. Треск внезапно сменился тяжелым гудением. Я изо всех сил ухватился за бронзовые руки, я стремился разжать их или раздвинуть, но не мог сделать ничего. Голова медленно наклонялась, и зеленые губы наконец коснулись губ Матиаса.

Конечно, мне пришлось принять участие в дознании. Письмо, которое прилагалось к ужасной фигуре, было найдено нераспечатанным на столе в кабинете. Немецкая торговая фирма предостерегала своего клиента, требуя сохранять особую осторожность при прикосновении к Железной Деве: все детали машины находились в рабочем состоянии.

Перевод Александра Сорочана

Когда путешествуешь по Октябрьской железной дороге, можно услышать странные звуки. Слышат их не все и только при подъезде к Медвежьегорску. Это не поездное радио и не галлюцинации. Это поют ведьмы.

DARKER. № 4 апрель 2014

К ночи, когда из всего освещения в купе работали только фонари в изголовье, попутчица впервые отложила книгу.

— К Медгоре подъезжаем, — сказала она.

Мила, свесившись с полки, прилипла лицом к стеклу, пытаясь разглядеть пролетающий мимо пейзаж. Вздымаемая мчащимся поездом ночь колыхалась непроницаемой бархатной портьерой. Только жухлая трава, липнущая к путейной насыпи, напоминала, что мир за окном все же существует и сожран темнотой лишь временно. В этом космосе без ориентиров и маяков определить, куда они подъезжают, было решительно невозможно.

Попутчица, сухопарая старушка в льняном платье и льняном же платке, подсела в Петрозаводске. Войдя в купе, негромко поздоровалась и, с неожиданной для своего возраста прытью, взлетела на вторую полку, напротив Милы. Там она и лежала все это время, уткнувшись носом в книгу в мягком переплете. За несколько часов старушка ни разу не сменила позы, и вообще, была настолько тихой и незаметной, что даже назойливый проводник, ежечасно предлагающий «чайкофешоколадку», не обратил на нее внимания.

Мила заглянула в телефон, сверяясь с расписанием. Действительно, по времени выходило, что Медвежьегорск уже недалеко. Но как об этом узнала соседка, у которой, похоже, не то что мобильника — часов, и тех не было?

— А вы откуда узнали? — спросила Мила.

Не то чтобы она действительно интересовалась. Просто размеренное покачивание вагонов сегодня отчего-то не убаюкивало, а раздражало. В привычном перестуке колес слышалась тревога, от которой опрометью бежал пугливый сон.