что теперь он бреется начисто и набрал немного веса. Ему было уже за пятьдесят, но выглядел он куда моложе. Судя по всему, рыбный бизнес пошел ему на пользу, несмотря на былое недовольство, – словно бы отказ Алисы повлиял на него в положительном смысле, а неудача на ниве татуировок сохранила ему невинность.
Он был давно женат, растил троих детей.
– Помнишь Элизу? – стесняясь, спросил он.
– Я помню, как закрашивал ее имя, – ответил Джек.
Да-да, как же, на правой лодыжке, сначала там была цепь, а Джек превратил ее в остролист; в итоге получилось что-то вроде рождественского венка, по которому долго ходили солдатскими сапогами, Оле назвал татуировку «антирождественской пропагандой».
– Но она вернулась ко мне, Джек, – улыбнулся Бабник Мадсен, – похоже, ты ее плоховато закрасил.
Дождь перестал, но было слишком сыро, чтобы сидеть снаружи; впрочем, вид из окон рыбного магазина на мокрую мостовую и серый замок, где теперь парламент, вполне годился.
– Ты иногда присматривал за мной, – начал Джек.
– Джек, я думал, она работает по вечерам. Я понятия не имел, что она встречается с малышом, клянусь!
– С каким малышом?
– С этим несчастным крошкой!
– Постой, – сказал Джек, – с каким еще несчастным крошкой?
Бабник Мадсен места себе не находил от ужаса.
– Черт, а ведь Оле меня предупреждал!
– О чем?
– О том, что ты придешь по мою душу! – сказал Мадсен. – Ладно, начнем сначала, Джек. Трудно было тебе меня найти?
– Проще простого.
– Вот именно, Джек, – если хочешь кого-нибудь найти, всегда найдешь. А твоя мамаша и не искала твоего папу. Она знала, что он здесь, до того как приехала в Копен. Это ты понимаешь?
– Да, понимаю, – кивнул Джек. – Она отправилась сюда не затем, чтобы искать его, а за чем-то еще.
– Да-да, именно так, отлично соображаешь. О господи, – сказал он. – Ну да ладно.
Ларс дрожал; Джек вдруг понял, что несчастный датчанин тридцать лет жил в страхе перед этим разговором с сыном Уильяма Бернса!
– Значит, продолжаем. Вот как было дело.
А дело было так, что Уильям собирался жениться. Он был помолвлен и решил, что если сообщит эту новость Алисе, то она наконец оставит его в покое, а заодно, быть может, разрешит изредка видеться с сыном. И он написал об этом ей в Торонто. Избранницей Уильяма была дочь коменданта Цитадели, старинного копенгагенского форта, при церкви которого служил органистом Анкер Расмуссен, а его учеником – сам Уильям Бернс.
Джек думал, что помнит, как Бабник говорил ему и маме, что у Уильяма был роман с женой военного, а на самом деле он был помолвлен с дочерью военного. Никакой жены и в помине не было, а раз Джек так запомнил, значит это ему нашептала добрая мама, а не Ларс. Алиса явилась в Копенгаген с единственной целью – разрушить грядущий брак любыми средствами.
Звали коменданта подполковник Ханс Хенрик Рингхоф. Он любил Уильяма как сына, сказал Джеку Ларс Мадсен. У подполковника был и собственный сын, двенадцатилетний Нильс. На его старшей сестре Карин и собирался жениться Уильям; она души в брате не чаяла, а жених учил его играть на органе, у того был талант. Карин сама была отличной органисткой, ее покойная мать тоже играла. Подполковник Рингхоф потерял ее в автомобильной катастрофе, когда возвращался с семьей в столицу после каникул на острове Борнхольм.
Уильям написал Алисе, что это удивительная, чудесная семья, что он чувствует себя в ней своим. Когда Джек пойдет в школу, он надеялся, что мама позволит сыну половину рождественских каникул проводить в Копенгагене; Уильям считал, что атмосфера в крепости в это время года необыкновенно радостная. Там устраивали концерты, да и какой мальчик не будет счастлив побыть в настоящем замке среди настоящих солдат?
– Но у твоей мамы был свой план, – сказал Бабник Мадсен Джеку.
Вскоре подполковник Рингхоф и его дочь стали регулярно видеть Алису, а также и Джека – опять-таки издалека, как когда-то в Торонто. Алиса не изменилась ни на йоту.
– Программа у нее по-прежнему была такая – «или бери меня, или откажись от Джека», – сказал Мадсен.
В Копенгагене Алиса ввела новое правило: если Уильям хотел посмотреть на сына, то должен был приводить с собой невесту; она тоже должна его видеть. Разумеется, все было ровно наоборот – это Алиса хотела посмотреть на Карин; Карин, однако, согласилась – она любила Уильяма и разделяла его надежду, что Алиса однажды разрешит мальчику проводить время с отцом.
Плюс к этому Алиса попыталась соблазнить дорогих сердцу Уильяма мужчин. Анкер Расмуссен, органист, был в ужасе от ее поведения, поэтому отказался ее видеть. Подполковник Рингхоф, вдовец, любивший Уильяма как сына, тоже был в ужасе, однако попробовал урезонить Алису – безуспешно. Спать он с ней, конечно, не спал.
– В общем, ситуация зашла в тупик, – сказал Мадсен, – и тут надо же было тебе упасть в этот чертов Кастельгравен, будь он проклят!
– А это-то тут при чем?
– А при том, что комендант послал Нильса тебя спасать! – сказал Ларс; вот оно что, оказывается, Джека спас не самый маленький солдат, а Нильс Рингхоф! – До этого момента, Джек, твою мать на пушечный выстрел не подпускали к Нильсу, она даже имени его толком не знала, а Нильс о ее существовании и вовсе не подозревал. Но в тот день они встретились, Джек. И твоя мамаша что-то мальчишке сказала, наверное поблагодарила его за твое спасение.
Ведь это Джек ей подсказал! Подкинул ей мысль сделать спасителю бесплатную татуировку – мама мыслью воспользовалась, только предложила вовсе не татуировку.
– Она соблазнила этого мальчишку? Ребенка? – спросил Джек Ларса.
– Еще бы она его не соблазнила, Джек! Как-то она до него добралась.
Одежда Нильса Рингхофа была Джеку почти впору, а вот форма – нет; видимо, Нильс ее или одолжил у
