Но как воспитать чувства? Наверно, трудно. Вырастить виноград в Крыму не штука, это все равно что сделать из Савченко честного человека. А нужно взять дичок, молодого Журавлева, и привить ему совесть: виноград в Якутии... Трудно, но возможно: горением, чутьем, волей. Народ наш совершает изумительные подвиги, о нем справедливо говорят - герой. Нужно, чтобы и каждый отдельный человек был таким. Ведь Журавлев участвовал в общем подъеме, заражался им - и у Ржева и здесь, когда начался пожар. Мы много занимались одной половиной человека, а другая стоит невозделанная. Получается: в избе черная половина... Помню, подростком я читал статью Горького, он писал, что нам нужен наш, советский гуманизм. Слово как-то исчезло, а задача осталась. Пора за это взяться...
Я ругаю Журавлева. А если подумать, у меня у самого что-то поганое. Говорю одно, а живу по-другому. Почему я осуждал агронома Зубцова? Агроном Зубцов вправе сказать, что Коротеев двурушничает. Я часто думаю: "Это хорошо в книге, а не в жизни" или: "Одно дело - принципы, другое - переживания". Лицемерие. Но я ведь не хочу лгать. Почему так получается? Иногда мне кажется, что у меня хребет резиновый. Савченко недавно сказал: "Уж очень вы равнодушный..." Савченко куда цельнее, он не пережил ни тридцатых годов, ни войны, он большего требует, и он прав...
Задремал ли Коротеев? Или просто, закрыв глаза, отдался быстрому потоку мыслей, образов, чувств? Он вспомнил Захарьева, который погиб возле Старого Оскола и, умирая, говорил: "Все будет хорошо..." Потом псказался сварщик Лисичкин, он ворчал: "Нечего меня премировать, не я один придумал, все придумали..." Савченко сказал: "Они нас не запугают никакими бомбами - мысль есть, слово, честь..." Он видел замечательных людей, горячих, влюбленных, суровых и, однако, нежных - большое племя своего века, - и на его лице псказалась добрая улыбка. Потом он вспомнил Лену, и впервые мысль о ней слилась с упорной, мужественной мечтой о будущем человеке.
12
На Хитрова рассказ Ивана Васильевича произвел сильнейшее впечатление. Он рассказал жене и старшему сыну, что Соколовский сказался двурушником, сознательно срывает работу, а семью свою устроил в Бельгии.
- Журавлев не стал бы зря говорить: человек осторожный, каждое слово взвешивает. Значит, Соколовского там разоблачили... - Хитров многозначительно поднял руку к потолку.
О разоблачении Соколовского он рассказал инженеру Прохорову и заведующему клубом Добжинскому, добавив: "Разумеется, это между нами". Прохоров решил, что Хитров треплет языком, все это выеденного яйца не стоит. Добжинскому история понравилась - он был зол на Соколовского, который как-то высмеял клубную работу; кроме того, Добжинский любил ошарашить собеседника сенсацией и, разукрасив историю, преподносил ее каждому, кто только хотел слушать.
Жена Хитрова работала в отделении банка, конечно, она поделилась новостью с сослуживцами, а сын Хитрова, десятиклассник, на перемене сообщил товарищам, что Соколовского накрыли, он, оказывается, бельгиец, скоро будет процесс.
Три дня спустя сотни людей уже знали, что с Соколовским произошло что-то нехорошее. Не подозревал об этом только Евгений Владимирович, который продолжал работать над автоматической линией, а по вечерам читал книгу о старых арабских рукописях и угрюмо думал: раньше чем через две недели я к Вере не пойду; решит - зачастил. А две недели - это долго, очень долго...
Был у него разговор с Журавлевым. Евгений Владимирович сказал, что замечания насчет системы сигнализации правильные, он внесет в свой проект некоторые изменения. Говорил он спокойно, и Журавлев подумал: кажется, я переборщил. Конечно, он склочник, но это у него хроническое. С поправками к проекту он частично согласился, сказал, что увлечен работой, не отпустил ни одной колкости. Похоже на то, что я напрасно расстраивался. Обойдется...
Журавлев постепенно успокоился и в следующее воскресенье поехал с Хитровым на рыбную ловлю. Прорубь весело дышала, Журавлев приговаривал: "Посмотрим, какая теперь рыбка..." Когда они возвращались в поселок, Хитров спросил: "Иван Васильевич, а как с Соколовским?" Журавлев, будто он не ругал неделю назад главного конструктора, благодушно ответил: "Переделывает проект... Противный он человек, но в своем деле разбирается..."
Прошла еще неделя. Журавлев давно позабыл о печальном воскресном дне, когда, поддавшись настроению, обрушился на Соколовского, а история о том, что директор разоблачил главного конструктора, дошла наконец до Андрея Ивановича Пухова. За обедом он сказал:
- Никогда я не думал, что Журавлев способен на такую низость. Счастье, что Лена с ним порвала! Выдумал, будто Соколовский отослал свою семью в Бельгию. Будь я на месте прокурора, я привлек бы Журавлева за клевету...
Володя нахмурился. Вот так история! Отец наивен, достанется не Журавлеву, а Соколовскому. Я у него давно не был, наверно, он считает, что я его избегаю. Это совсем глупо...
В тот же вечер Володя отправился к Соколовскому. Он застал Евгения Владимировича за работой. На большом столе были разложены чертежи, Соколовский сидел в меховой куртке. Володя нашел, что он плохо выглядит, постарел, да и настроен, видимо, отвратительно. Он сунул Володе альбом с фотографиями строительства в Кузнецке:
- Посмотрите, я скоро кончу ..
Строительство не интересовало Володю, но он задумался над надписью: "В день пуска первой домны на память Евгению Владимировичу Соколовскому от его товарищей по работе". Дата - 1931. В тридцать первом гаду мне было одиннадцать лет, я еще гонял голубей и гордился пионерским галстуком. В общем Соколовский - старик. Что у меня с ним общего? Если подумать, ровно ничего Когда я с ним познакомился, он мне псказался скептиком. Я думал, приятно встретить человека, который ни во что не верит. А какой он скептик - увлекается своей работой, читал и перечитывал постановления о животноводстве, вообще нормальный советский человек, только умнее окружающих. Может быть, поэтому Журавлев и решил его потопить. Никто за него не заступится. Обиженных у нас не любят, доверяют только удачникам, вроде Журавлева. Представляю себе, что у Соколовского на сердце... Хорошо, что его еще не прогнали с работы. Впрочем, что тут хорошего? Прогонят завтра...
- Ну и холодище здесь! - сказал Соколовский, не отрываясь от работы.
- Здесь очень жарко, - возразил Володя, - да вы еще в куртке...
- Значит, простыл, - проворчал Соколовский и продолжал чертить.
Час спустя, кончив работу, он угрюмо сказал Володе:
- Давно не были. Что у вас нового? Работаете?
- Мало... Я не хотел вам надоедать...
Он помолчал и наконец решился спросить:
- Евгений Владимирович, я слышал, у вас неприятности на работе?..
- Да нет... Вот проект приходится переделывать. Есть резонные замечания...
Соколовский был недоволен приходом гостя, он плохо себя чувствовал, хотел поскорее лечь. Он молчал, Володя не уходил.
- Ну как, интересные фотографии? - спросил Соколовский.
- Очень.
Очевидно, Соколовский ничего не знает. Может быть, это лучше? Сидит, работает... Да, но Журавлев его настигнет врасплох. Необходимо предупредить: он сможет подготовиться, ответить. И Володя сказал:
- Я вас спросил о работе, потому что Журавлев решил вас потопить...
- Вот как? Это что же, в связи с новой моделью?
Володя встал и подошел к Соколовскому.
- Он говорит, что вы отослали вашу семью за границу.
Здесь-то и произошел комический инцидент, который на минуту отвлек внимание обоих от Журавлева. Казалось бы, Фомка мог привыкнуть к Пухову, который всегда старался его подкупить куском сахара или кружком колбасы, но Фомка не любил, чтобы кто-нибудь подходил близко к его хозяину, он выскочил из-под дивана и вцепился в штанину Володи. Соколовский вовремя схватил его за шиворот.
- Дурак! На своих кидается, - сердито повторял Соколовский.
Володя не понял, говорит ли Евгений Владимирович о Журавлеве или о Фомке. Он ждал, что скажет Соколовский про скверную сплетню, пущенную Журавлевым. Но Соколовский молчал, лег на кушетку и удивленно пробормотал:
- Неужели здесь жарко? Зуб на зуб не попадает... Только теперь Володя заметил, что у Соколовского больной вид, - наверно, простудился.
- Хотите, я вас чаем напою? - предложил Володя. - Могу сбегать за коньяком.
- Не нужно. Расскажите лучше, почему у Леонардо да Винчи вышла неудача с красками. Я читал когда-то и не понял - в самих красках дело, или он их неправильно замешивал?
- Не знаю. Я вообще, Евгений Владимирович, мало что знаю ..
Оба молчали. Володя спросил.
- Может быть, вы спать хотите? Я пойду...
- Сидите, раз пришли. Вы мне не мешаете. А вам нравится живопись Леонардо?
- Я видел только в Эрмитаже, трудно судить.
- Мне его ум нравится. Чем только он не занимался! Вообще прежде люди были всесторонними. Микеланджело ведь и стихи писал. Как вы думаете, Эйнштейн мог бы написать стихи? Дайте мне пальто, вон там, на вешалке...
