- Ты уж так совсем себя не изничтожай, - заступился Янтимер перед ним за него же самого. - Чем ты хуже других?
Но тут Леня по привычке смахнул с себя все уныние разом:
- Брось, нашел кого утешать! Я - Ласточкин, птичка-невеличка, спереди шильце, сзади вильце.
После этого разговора Байназарову захотелось наведаться к Гульзифе, так просто, без повода, как к землячке. В медсанбат дорога никому не заказана, иди любой. Но день прошел, другой прошел. На третий день решил твердо: "После учений зайду!" Но подошел к медсанбату и остановился в растерянности. Вдруг перед глазами, укутанная в белую шаль, скрипя валенками по белому снегу, прошла Анна Сергеевна. Запах упревшей каши ударил в нос. Память той ночи тенью легла на душу. Теперь уже и снег сошел, земля открылась, и на припеке, чуть краснея, пробилась трава, речка Солоница вышла кое-где из берегов. И мусор, что всю зиму собирался по дорогам, улицам, дворам, выполз из-под снега. Все это время Анна не подала ни знака, ни весточки. И ни разу не встретилась. Может, так выбирала дорогу укромней и время безлюдней? А коли на глаза не попадалась - то и парень забыл о ней. Ту память февраль снегом присыпал, март бураном занес. Да, видно, не до конца. Вместе с красноватой травой, выбившейся на припеке, вместе с сором на дорогах вышло на свет и это воспоминание.
Вот так он перед Гульзифой, которую еще и в глаза не видел, почувствовал себя провинившимся. Потом он один раз видел ее со стороны. Но подойти не решился.
Когда же отбывали из Терехты и разведвзвод направили помочь медсанбату погрузить в вагон их пожитки, Янтимер разглядел Гульзифу уже вблизи. Круглолицая, с лучистым взглядом узковатых глаз, приветливая девушка задела сердце парня. Нет, с ума не свела, только задела. Янтимер командира из себя не строил, приказы не раздавал, брал самые большие ящики и тащил их к выделенному для медсанбата вагону. Солдаты, глядя на лейтенанта, старались еще больше. Когда началась погрузка, Байназаров в вагон сам залез, солдаты подавали, он принимал. Гульзифа говорила только "это туда", "это сюда", показывала, куда какой ящик, куда какой мешок, куда какой сверток положить. Всему свое место - понадобится, так чтобы любую вещь можно было найти сразу. Аккуратно уложили все бьющееся. И, когда уже кончили погрузку, Гульзифа мягко звенящим голосом сказала парню по-башкирски:
- Выходит, с земляком мне повезло. - "Повез-зло-о", - прозвенело серебро в ее голосе. - Не зря говорят, в Деме-реке вода целебная, на пользу пошла, - "польз-зу-у".
Чуткий на слух Янтимер подивился красоте и звучности переливчатого, словно в узорах, голоса. Вот ее завораживающая сила - голос! А Леню Ласточкина восхитило розовое просяное зернышко на левой щеке.
- А ты откуда?- прикинулся несведущим Янтимер.
- Из Давлеканова. Разве лейтенант Ласточкин не сказал? Взахлеб тебя хвалил, все уши прожужжал,
- Сказать-то сказал, да бестолково как-то, я не понял, - и сам не заметил, как проехался насчет друга Янтимер. Но тут же пожалел.
- Говорливого понять трудно, - согласилась Гульзифа. - А он любит много говорить.
Вот так ни с того ни с сего наподдали Лене Ласточкину с обеих сторон. А в чем его вина, кроме того, что каждому хотел добра? Может, в этом-то и грех?
- Ласточкин, он хороший, - решил искупить вину парень. Но девушка его слова пропустила мимо ушей.
- Ты на артиста похож, который в кино Салавата Юлаева играл.
Янтимер покраснел - будто открылась давно хранимая сердечная тайна. Девушка, разумеется, в темном вагоне ничего не заметила. И Салават Юлаев, и артист, игравший его, - были идеалом Байназарова.
- Говорят... - пробормотал он. - Толку мало, что похож
- И все же лучше на хорошего человека походить, чем на плохого.
Разложив весь груз, Янтимер спрыгнул на землю и подал руку Гульзифе. Ладонь ее была мягкой и теплой. Даже когда Гульзифа встала рядом, он не отпустил ее теплой ладошки. Она тоже не отняла, но мягкие, плотно сомкнутые пальцы остались спокойны и безответны. Видно, большая крепкая рука Янтимера ни искорки ей в кровь передать не смогла.
- Спасибо, лейтенант... Ласточкин все рассказал - где ты родился, какую воду пил. Только вот имени твоего не назвал.
- Янтимер. Байназаров Янтимер.
- Янтимер... И имя у тебя красивое, - только тут она высвободила руку из его ладони.
- А твое - особенно!.. Как мне тебя называть? Зифой?
- Гульзифой...
Не зная, о чем говорить дальше, парень сказал:
- Значит, мы с тобой одну воду пили, ты у истока, я в низовье, в Чишмах, в Карагуже. Знаешь, наверное, песню: "На Деме я родился, на Деме вырос я..."?
- Ну коли так, - рассмеялась девушка, - я еще знаю: "Деньги есть - Уфа гуляем, деньги нет - Чишма сидим".
Где только не услышишь эту прибаутку? И в Сибири, и на Карпатах, и на Белом море, и на Черном. Узнают про кого-то, что он родом из Уфы или Чишмы, и сразу: "А-а, деньги есть - Уфа гуляем?.." Происхождение этой присказки, которая всю страну обежала, во тьме веков не прячется. Она самого-то Янтимера всего года на четыре старше. В восемнадцатом году, когда колчаковские войска наступали на Уфу, начали было чишминский люд насильно вместе с подводами забирать в обоз. Чишминцы же уперлись: "Деньги есть Уфа гуляем, деньги нет - Чишма сидим", - дескать, заплатите - поедем, не заплатите - и шагу не ступим. Судя по всему, за такое упрямство плетка по чишминским загривкам хорошо походила, но к рассвету все лошадиное поголовье, вплоть до шелудивого стригунка, было угнано в глубь леса. Отсюда и пошло: "... деньги нет - Чишма сидим".
- Ну, до свиданья, Янтимер. - Гульзифа протянула руку. Это был намек, что джигиту пора уходить. Тот понял. Крепко пожал протянутую руку и пошел.
Следующая их встреча, совсем мимолетная, была в Подлипках, когда Янтимер, прочитав стихотворение, сбежал со сцены. Появилась откуда-то Гульзифа и пожала Янтимеру руку Он же, в неулегшемся еще волнении, не успел ничего почувствовать, даже ладони ее не ощутил.
- Поздравляю, земляк... Янтимер... очень здорово. Сказала и тут же исчезла. Только свет ее лучистого взгляда еще оставался в воздухе.
* * *
Теперь она там, за оврагом, посреди березняка, в большой палатке медсанбата. Наверное, спит. Конечно, спит, какое у нее горе, чтобы бессонницей маяться? Куда пойти, к кому прислониться смятенной душе Янтимера Байназарова? Не прислониться даже, хватило бы и прикоснуться. Вдруг в ушах прозвучал звонкий голос Гульзифы, блеснул лучистый взгляд, брошенный из-под ресниц. Не вытерпел джигит и, по щиколотку в сухой листве, зашагал на ту сторону оврага. Всего-то ему нужно одно теплое слово и один живой взгляд. Идет, опустив голову, смотрит себе под ноги, а за ним настороженно следует луна. Ночь напролет она, неотвязная, мучила его. И никак от нее не избавишься - не ухватишь же и не забросишь на край ночи. Вот и остается - шагать, потупив голову.
Дойдя до палатки, Байназаров остановился и прислушался. Там - тишина, спят беззаботно молоденькие медсестры и санитарки. Как же ему теперь увидеть Гульзифу? Об этом Янтимер как-то не подумал. Ночь, за полночь вломиться в палатку, где спят молодые женщины, у него, конечно, и в мыслях не было. Окликнуть ее по имени, вызвать на улицу тоже отваги не хватит. Так решительно шагал сюда, а пришел - и потерял всю смелость. С шорохом вороша листья, он раз обошел палатку, другой раз, третий. Потом встал и задумался... Даже если вдруг выйдет Гуль-зифа, что он скажет ей, как объяснит свое появление здесь? Хватит ли духу рассказать о своих терзаниях? Какого совета, какой помощи попросит? Он уже хотел было повернуть обратно. Но опять передумал... За утешением - пусть и за самым малым, пришел он сюда. Ясный голос Гульзифы, один только ее голос был бы для него лекарством.
Вдруг угол закрывавшего вход брезента отогнулся.
- Кто здесь? Знакомый мягкий голос.
- Я. Байназаров.
В накинутой на плечи шинели она подошла к нему и, взяв под руку, повела в сторону, к стоящим кучкой березам.
- Что случилось? В такой час пришел...
- А ты чего не спишь?- вопросом на вопрос ответил Янтимер.
- И сама не знаю, не спится, и все, - с неожиданной тоской сказала Гульзифа.
Вдруг она ткнулась лбом в грудь Янтимера и тихонько заплакала. Парень растерялся. Что это - помощи просит, а может, в чем-то винит его? Как в таких случаях положено поступать? Приласкать, по спине и по волосам погладить, попытаться утешить? Или ждать, когда выплачется? Что делать, как в таких случаях поступать, не то что двадцатилетний Янтимер, это даже не всякий зрелый мужчина знает.
В женских слезах, в каждой слезинке - тысяча тайн, тысяча значений. Потому парень как стоял, так и застыл. Шинель медленно соскользнула с ее плеча и упала на землю, прошуршала сухая листва. Нагнуться бы, достать шинель - голову ее надо будет потревожить, так оставить - вроде бы невнимание. А в голове нерешительного лейтенанта все тот же вопрос - что же с ней?
Все узлы Гульзифа тут же сама и развязала. Сначала она подняла шинель, накинула на плечи. Вздохнула глубоко. И, только успокоившись, заговорила:
