добродушно заметила Дарья Ивану, который так долго путался с рубахой, надевая её.
– И ты не молодеешь, – шуткой отговорился Иван, когда его раскрасневшееся на улыбе лицо наконец-то появилось из рубашечной шейной прорехи.
Облегчившись, Иван вышел во двор. Пока Иван задом выпячивал со двора телегу, его семья, предназначенная для поездки на сенокос, уже была в сборе.
– Ну, как, поехали! – окликнул Ивана выезжавший из ворот Василий.
– Сейчас запрягаю, да вон семью-то никак не доторыкаешься: бужу, бужу – никак не добудишься, спят как убитые, ешли их в пятки-то! – шутил Иван, запрягая лошадь в телегу.
Савельевы, рассевшись в телеге, на покос выехала вся трудоспособная половина семьи, тронулись. На правой стороне с вожжами в руках сидел сам отец, рядом с ним расселся клевавший носом Санька, в задку расположился дремавший Ванька. На другой стороне телеги сидели Минька со своей молодой, а рядом с ней Манька. В глубине телеги покоился провиант, продукция для пропитания сенокосцев на лугах. Тут и картошка, тут и свинина, тут и хлеб, пироги, лепешки, яйца и пшено.
В это время Иван Трынков тоже готовился к выезду в лес на сенокос. Пока его Прасковья хлопотала у печи, приготовляя пищу, Иван, выведя со двора к окошку свою кобылу, неторопливо, деловито принялся заплетать в лошадином хвосте косу.
– Иван! Поехали! – кликнул Василий с дороги, поравнявшись с домой Трынковых.
– Да вот, голова, мы с «Зорюшкой» ещё не готовы, – отозвался Иван, – сейчас запрягать стану! – добавил он.
– Ну, в случае езжай быстрее, догоняй нас.
– Тише едешь дальше будешь! – отозвался Иван.
– От того места, куда едешь! – с насмешкой, уже издали крикнул Василий.
– Догоню, так догоню, что и один доеду, теперь я дорогу на луга знаю, один не заплутаюсь, – размышлял про себя Иван, старательно навевая косу в хвост.
А кобыла, чуя, что хозяин хлопочет около её хвоста, блаженно дремала и в безмятежном забытьи немного приподняв хвост, выпустила из себя порцию скопившегося у неё в брюхе спёртого вонючего воздуха.
– Вот, балуй у меня, невежа, ишь нашла время! – укоризненно браня заворчал Иван на свою «Зорюшку».
Он гадливо сплюнув отворотился от кобыльего хвоста, засуетился и поспешил поскорее закончить с плетением косы. Завязав на конце косы узелок из красной тряпочки, Иван пошёл в избу завтракать. Кобыла же как ни в чём не бывало продолжала мирно стоять, готовая всегда к запряжке, и слушая незлобливые укоры хозяина, покорно стригла ушами, переминаясь с ноги на ногу, блаженно всхрапывала. Иван, разбудив сына Кольку, принялся над чугунком умываться. Рукомойника у них в доме не было: вся семья умывалась в чулане над чугунком. В чулане в углу под лавкой у них стоит старая, обёрнутая полосками из бересты (чтоб не развалилась) глиняная корчага, в ней плесневеют и киснут пищевые отходы, распространяя по всей избе дурной запах, похожий на гнилостный вонючий запах кислых овчин и рыбы.
При выезде из села Василий Ефимович остановил лошадь. Его от самого дома досадовало и беспокоило то, что при запряжке второпях получился перекос: правое переднее колесо, всё время забегая вперёд, выкатывается из колеи. Пока он перепрягая исправлял ошибку, Федотовы догнали их. Иван, придержав лошадь, для порядка вежливо крикнул Василию:
– Мир дорогой! Или что поломалось?
– Да вот колесо, забегает и забегает в сторону, пришлось распрягать. Сейчас поедем!
– Эх, я вчерась и уморился, изустал, еле доплёлся до дому! – от нечего делать высказался Иван.
– Оттуда не ближайший свет, верст 15 будет, так что поплюхаешь! – отозвался Василий, садясь в телегу и с некоторой досадностью хлыстнул Серого вожжами. – Но!!! Застоялись! – прикрикнул он на лошадь.
Забывшийся было Серый, сильно рванул телегу с места, от чего сидевшие в телеге невольно по инерции наклонились назад.
К сенокосу всё село готовилось, как на праздник. К нему подкапливают мясцо, маслице и яйца. Одеваться стараются по-праздничному нарядно. На покос выезжают чуть ли не всем селом, в селе остаются стар и млад. Луга для сенокошения находятся у кого где, у кого в поле, в болотах или в оврагах, а у кого в лесах. В день начала сенокоса с восходом солнца из села по дорогам в разные концы потянулись люди: кто пешком, мужики с косами на плечах, а бабы с граблями, а кто целыми семьями, рассевшись в телегах, едут на лошадях. В сенокос мужики одеты по-обычному: в сатиновых рубахах и в молескиновых штанах. А бабы в сенокос стараются одеться по-праздничному нарядно, расцвечиваясь в добротные наряды, на головы повязывают цветные платки, снежно-белые кофты облегают их упругие тела, клетчатые юбки. На ногах искусно вывитые белые портянки и новые лапти.
Проехав Ломовку и доехав до винзавода повернули вправо, а когда поравнялись с самим заводом, Василий Ефимович, заглядывая внутрь его, втягивая в себя приятный запах спирта, улыбаясь, проговорил:
– Эх, гоже пахнет! Вот люди живут, всегда около шпирту работают, – с нескрываемой завистью заметил он.
– Шабёр, чуешь, чем пахнет?! – окликнул их сзади идущий Иван.
– Я то же баю! – отозвался Василий.
Потом долго ехали вдоль железной дороги, на которой громыхая колёсами быстро промчался пассажирский поезд.
– Он, чай, не измял там нашу траву-то, – шутливо улыбаясь крикнул Иван Василию.
– Нет, не должно, он по лугам-то не ездит, у него на это свои колеи есть! – так же шутя отозвался и Василий.
Все сидящие в обеих телегах с большим интересом наблюдали за проходящим мимо поездом.
Особенно долго смотрели ему вслед Ванька и Санька Федотов, который, как и Ванька, сидел в своей телеге и до сего времени в полудремоте клевал носом. Свернув ещё несколько вправо въехали в густой березняк и липняк, среди которых возвышались и могучие дубы. В лесу в вершках деревьев весело распевая порхали птички.
– Эх, вот бы лучковое ружьё со стрелами из дома захватить, была бы лафа и потеха, – подумалось Ваньке.
Дорога сначала шла прямо, а потом стала изгибаться, а около болотистого места и совсем изогнулась какой-то загогулиной.
– Ну вот, кажется, мы и доехали, – облегчённо проговорил Василий. – Тут место хорошее, и трава по пояс, и вода рядом, – добавил он. – Ты, Миньк, распрягай лошадь, а вы, Санька с Ванькой, подберите хорошее место под шалаш, а я пойду пай обойду, как бы кто не набаловал, пока дома-то мы проклепались, – наказывал отец, поспешно скрываясь за зарослями густого кустарника.
Санька с Ванькой, выбрав подходящее место под развесистой кудрявой берёзой принялись за оборудование стана, стали сооружать шалаш-лачужку. Манька с Анной стали с телеги стаскивать пожитки и провиант, помещая всё это под берёзой. Минька, распрягши лошадь, пустил её на траву, взяв косы из телеги повесил их на сучья берёзы.
– Ну, кажись, всё в порядке! – объявил отец, вернувшись из кустарника, – берите косы и давайте приступать! – люди-то вон уже косят.
По лугам раздавалось звяканье кос. По лесу эхо разносило
