class="p1">Она перебирает свои студенческие билеты и пропуска, фотографии с вечеринок и каникул. Адский начес на голове и жирно подведенные бирюзовым глаза вызывают у нее смех. Ох уж эти девяностые!
Потом она натыкается на стопку поздравительных открыток и некоторое время сидит, собираясь с духом, прежде чем их пересмотреть. Все они от ее матери. Она перечитывает их все, начиная с поздравления с шестнадцатым днем рождения, впитывая каждое слово, каждое «люблю тебя! мама», утирая глаза рукавом пижамы каждый раз, когда слова начинают слишком сильно расплываться, чтобы можно было прочитать их сквозь слезы.
За год до того, как Бет переехала на Нантакет, летом ее матери удалили небольшую опухоль, которую обнаружили в груди. Врач сказал, что они все вырезали. После операции она прошла курс облучения и химиотерапии. Все протекало без осложнений. Все выглядело хорошо.
Когда в сентябре Бет переехала в Нью-Йорк, у ее матери выпали волосы. Это была первая работа Бет после колледжа, должность младшего редактора в журнале «Селф». Мать настояла на том, чтобы она поехала и жила своей жизнью. Она заверила дочь, что с ней все будет в полном порядке.
Но все вышло совсем не так. Оказалось, что вырезали не все. В ноябре была повторная операция, на этот раз ей удалили всю грудь целиком и несколько лимфатических узлов. У Бет сжимается сердце. Если бы они сделали это с самого начала! И снова доктора сказали, что они все вырезали. Они с Бет праздновали это все выходные в честь Дня благодарения, радостные и благодарные.
Но радовались они напрасно, потому что микроскопические частицы рака успели покинуть грудь до того, как доктора удалили ее, и пустились в плавание по телу ее матери, подыскивая себе новое местожительство. Первой они нашли печень. А за ней легкие. В январе мамы не стало.
Бет держит в руках последнюю открытку, последнее «люблю тебя, мама». Это был ее двадцать третий день рождения, и ей тогда даже в страшном сне не могло привидеться, что мама не доживет до того дня, когда ей исполнится двадцать четыре, тридцать, тридцать восемь.
Она потом часто задавалась вопросом, вышла бы она замуж за Джимми, будь ее мать жива. После похорон она обнаружила, что встать с постели и пойти на работу стало для нее задачей практически непосильной. Помнится, она тогда чувствовала себя абсолютно не в состоянии исполнять свои обязанности, пусть даже они и ограничивались такими относительно нехитрыми вещами, как отвечать на телефонные звонки, принимать факсы и назначать совещания. В очередной раз продемонстрировав где-нибудь свой непрофессионализм, она с огромным трудом сдерживалась, чтобы не разразиться потоком слез. Ей отчаянно нужна была передышка. Она кое-как дотянула на работе до июня, потом уволилась и уехала из Нью-Йорка. На Нантакет.
От матери она унаследовала небольшую сумму денег, которых было достаточно, чтобы вскладчину с еще тремя подругами снять на лето коттедж и осенью пойти в магистратуру. Ее приняли в Бостонский университет на программу литературного мастерства. Дальнейших планов у нее не было. Она не планировала встретить Джимми и влюбиться в него. И уж совершенно точно не планировала выйти за него замуж и одну за другой родить трех дочерей, вместо того чтобы продолжить образование.
Но именно это она и сделала. В День труда, когда ее подруги сели на самолет и улетели обратно в настоящий мир, Бет осталась. Год спустя они с Джимми поженились, а еще через год родилась Софи.
Она частенько задавалась вопросом, что́ ее мать сказала бы про Джимми. Скорее всего, она была бы от него не в восторге. И уж определенно не одобрила бы его поведение сейчас. Ее мать всегда была не слишком высокого мнения о мужчинах. Они с отцом Бет развелись, когда ей было три, и с тех пор как ей исполнилось четыре, они никогда больше его не видели. Бет не помнила, чтобы ее мать когда-либо встречалась с мужчинами. Она всецело посвятила себя зарабатыванию денег и воспитанию единственной дочери.
Бет принимается рыться в ящике в поисках одной фотографии. Она точно должна там быть. Снимок обнаруживается на самом дне — единственная фотография отца, которая у нее есть. На снимке он в белой майке и черных роговых очках. Его светло-каштановые волосы уже начали редеть. Он улыбается. Руки у него мускулистые. На коленях он держит маленькую Бет. Она в нарядном розовом платье, а ее светлые волосы завязаны в два хвостика. Эта фотография сделана в ее второй день рождения. Она тоже улыбается. Оба они выглядят счастливыми. Бет не помнит ни этого мужчину, ни себя в этом возрасте, но она полагает, что это они с отцом. На обороте почерком ее матери выведено: «Денни и Бет, 2 октября 73 года». Бет судорожно вздыхает и бросает фотографию обратно на дно ящика.
Она прижимает стопку поздравительных открыток от матери к груди. Бет очень ее не хватает, в особенности сейчас. Она улыбается и промокает влажные глаза рукавом, погрузившись в мысли о собственных дочерях. Может, зятя ее мать не слишком жаловала бы, зато внучек обожала бы до беспамятства.
Бет возвращает открытки обратно в ящик и достает оттуда книжку в мягком переплете. «Писательство до костей» Натали Голдберг. Книга, которая заставила ее поверить в то, что когда-нибудь она сможет стать писательницей. Почему эта книга лежит здесь, а не на книжной полке в гостиной или на ее прикроватной тумбочке?
Когда она только переехала на Нантакет, она даже писала небольшие заметки для «Йестердей Айленд», ничего выдающегося, но она писала, и ей за это платили. После рождения Джессики она устроилась на работу получше — штатным автором в «Инквайрер энд миррор», но после того, как у нее родилась Грейси, она поняла, что совмещать работу в газете с воспитанием трех девочек ей не под силу, и уволилась. Но еще некоторое время продолжала понемногу писать «в стол».
Она находит свои эссе, стихи и рассказы. Находит свои тетради — самые обыкновенные тетради на пружинах, растрепанные и затертые, исписанные синими чернилами от корки до корки, — упражнения на развитие писательского мастерства, идеи для рассказов, коротенькие зарисовки, ее фантазии, ее мысли и эмоции, ее уязвимый, обнаженный внутренний мир, вывернутый наизнанку на этих разлинованных страницах формата А4. Она принимается листать их и неожиданно залипает на одном коротеньком рассказе о странном мальчике, который живет строго в границах своего причудливого, но прекрасного воображаемого мира. Она помнит, как написала этот рассказ. Это было лет шесть или семь назад, после того как она
