что-то о секретах изготовления машины, которая так никогда и не увидит свет. И Жанна прошептала ему, как же сильно его любила.
На той же сентиментальной волне она подумала о Марке. Он был тем мужчиной, который гладит спину. После долгого периода настойчивых ухаживаний она в конце концов уступила. Однако после завершения ее безалаберного брака и болезненной любовной истории Жанна не слишком стремилась завязывать новые отношения. Профессиональная жизнь захватывала ее целиком; она хотела уезжать на репортажи, ни перед кем не отчитываясь. Но в тот момент, когда мужчина начал отдаляться, она передумала. Ослабив хватку, Марк стал привлекательнее. Странная механика желания. Но дело было не только в этом: Жанне уже стукнуло тридцать пять, и она задумывалась, не родить ли еще одного ребенка. Все еще было возможным.
Какое-то время она пребывала в этом странном расположении духа: рисовала будущее, оставаясь в прошлом. Потом заснула на диване. И в этот вечер, и во все следующие. С каждым днем новости становились все хуже.
5
Еще нескольких недель оказалось достаточно, чтобы положить конец этому изначально проигранному сражению. В день похорон Жанна ужасно разволновалась. На этом самом кладбище она влюбилась в Джона. Здесь состоялась их первая прогулка, чудесный визит в память пакта, заключенного с бабушкой. А теперь все кончено. Если существование Джона вообще оказалось никчемным, оно становилось еще ничтожнее в отсвете подобных декораций. Ей показалось, что их совместная жизнь уложилась всего в несколько сцен. Смех, слезы, возбуждение, скука, ребенок. Мартин стоял почти вплотную к ней и держался с невероятным достоинством. У него отняли обожаемого отца. Жестокость момента усугублялась ничтожно малым числом присутствующих. Джон жил отшельником, не заводя никаких дружеских связей. Жанна пригласила священника. А ведь в семье никто не был католиком. Просто она хотела, чтобы кто-то произнес несколько слов, лишь бы заполнить тишину; но священнику сказать было нечего; скоротечный рак, когда человек не дожил до сорока, – тут лучше промолчать. К счастью, пошел дождь. Сцену заволакивало водой, словно размывавшей трагедию.
Вот уже несколько дней, как Мартин с головой погрузился в архивы отца. Он нашел широкий лоскут ткани с вкраплением металлических нитей: пресловутый галстук-зонт. В память об отце Мартин решил его надеть, пусть даже таскать на шее плотную массу было не очень комфортно. Но сейчас, когда пошел дождь, он мог развернуть галстук и накинуть на голову. Вода по-прежнему текла по его лицу, но он был горд тем, что почтил таким образом отцовское изобретение.
6
Чтобы не усугублять и без того тяжелый период переездом, Жанна решила до конца школьного года остаться в Лондоне. Она может продолжить работу, делая репортажи из Британии. Марк часто звонил, но она сворачивала разговор, сводя общение к минимуму. Мартин был абсолютным приоритетом, она очень тревожилась за сына. Ей казалось, что, похоронив отца, он похоронил свое детство. Он словно получил толчок в спину, вынудивший его раньше времени оказаться во взрослой жизни. Мартин не смел довериться матери, но причина его постоянной тревожности заключалась в другом, и гордиться тут было нечем. «Гарри Поттер и Тайная комната», вышедший на экраны города второй фильм серии, в свою очередь, бил все рекорды сборов.
Всеобщий энтузиазм мог бы и поутихнуть, как это иногда случается с продолжениями, но нет, он только набирал обороты. Каждый день в хоровод вступали тысячи новых фанатов. В ужасе от этой очередной волны Мартин еще больше замкнулся в себе. В школе его поведение объясняли недавно перенесенной трагедией. Учителя шептали, глядя ему вслед: «Он теперь сирота…» От этого слова Мартина прошибал холодный пот. Сирота, как Гарри Поттер.
В конце концов Жанна поняла, что угрюмое настроение сына связано, пусть отчасти, с провалом на кастинге. Она видела, в какое состояние он впадает, стоит хотя бы мимоходом затронуть эту тему. Конечно, она понимала, как это горько, но не представляла себе всей глубины его переживаний. Как бы то ни было, она решила, что сыну необходимо с кем-нибудь об этом поговорить. Жанна записалась на прием к доктору Ксенакису, чей кабинет был неподалеку, в их же квартале. Мартин отнесся к этому решению скорее положительно. Может, врач сумеет освободить его сердце от давящего груза? Когда они увиделись, детский психиатр не обманул ожиданий Мартина: сильный греческий акцент, испещренное морщинами лицо – настоящее воплощение античной мудрости.
– Твоя мать беспокоится о тебе, – начал Ксенакис. – Она считает, что тебе необходимо с кем-то поговорить. А ты как думаешь?
– Может, мне и правда станет лучше.
– Надеюсь. Сколько тебе лет?
– Тринадцать.
– Непростой возраст. Столько всяких потрясений, на всех уровнях. А для тебя неизбежно еще более трудный, чем для других. Хочешь поговорить со мной о папе?
– А что тут скажешь?
– Но ты ведь можешь хотя бы попытаться описать, что ты чувствуешь? Мать сказала, что ты теперь более замкнут, чем раньше. Иногда, теряя близкого человека, начинаешь испытывать сильный гнев. И это нормально. Мир кажется таким несправедливым…
– Да, это несправедливо. Но…
– Что?
– …
– Мартин, ты же понимаешь, что можешь рассказать мне все. Это останется между нами.
– Мне кажется, что я неудачник и загубил свою жизнь! – внезапно выпалил Мартин.
С ответом Ксенакис нашелся не сразу; он был поражен. Столь болезненное признание в самом начале разговора было как минимум неожиданно. Желая смягчить такую резкость, он попытался подобрать более осторожные формулировки:
– Мартин, в твоем возрасте нет повода так думать. У тебя вся жизнь впереди…
– …
– А можешь мне объяснить, почему ты так чувствуешь?
Какое-то мгновение Мартин думал было рассказать все, но решил промолчать. Как и с однокашниками, ему была невыносима мысль, что кто-то узнает, как он едва не стал Гарри Поттером. Чувствуя себя загнанным в угол, он пробормотал нечто невнятное насчет пережитого краха.
– Все дело в девочке? – спросил Ксенакис.
– Нет.
– Или в мальчике?
– Нет, совсем не то.
– Ладно, я не буду настаивать. Часто кажется, что крах невозможно пережить. Но, если хочешь знать мое мнение, скажу, что я думаю: любой проигрыш может пойти на пользу.
– …
– Я не знаю, что тебя мучает, но уверен, что рано или поздно придет момент, когда ты осознаешь, что пережитые мучения могут стать твоей главной опорой, они помогут тебе преуспеть в том, что ты решишь совершить.
Мартину это заявление показалось смешным. Он не понимал, как пережитое унижение может претвориться в какую-то там опору. Наоборот, он был убежден, что никогда больше не обретет уверенности в себе. Как бы искренне Ксенакис ни старался, он ничем не сможет помочь. Единственным выходом было бы
