Когда он сел, я приметил лысину, прикрытую редкими прядками, начесанными с виска. Их слегка задирало сквозняком. Растянулись тонкие губы. В углах ничего не выражающих глаз возникло по морщине. Действительно, как на резиновой маске. Он улыбнулся, должно быть.
- Я подполковник национальной безопасности Бугенбай Ибраев, - сказал казах. - Кто вы?
Он давал мне время подумать. Ел клубнику в сметане, запивая глоточками кофе с молоком. Угощение материализовалось на столе за полминуты до его появления на стуле рядом со мной.
От типа буквально тянуло смертью. Танцовщицы из "Стейк-хауза". Усмана. И, не исключено, моей. Отчего бы и нет? Заполучи я заказанные Шлайном документы, неприкасаемые здесь репутации, словно поставленные на ребро и в ряд костяшки домино, попадали бы, начиная с первой тронутой. И одна, конечно, символизировала бы поверженного подполковника. Так что пощады не приходилось ждать.
Дико поверить, будто он не запрашивал Москву, сообразив, что я полный тезка полковника Ефима Шлайна. Да только что-то уж просто все складывается. Заказчик, пославший меня, выходит, здешних за дураков держит, тогда как на самом деле это, наверное, не совсем так... Ибраев сказал это, доев клубнику и задумчиво гоняя кофейную гущу в крошечной чашечке, которую вертел между пальцами, жесткими, как грабельные зубья.
Я молчал. Действительно: а что говорить?
- Ефим Шлайн благородный человек. Он собирается вас вызволять, сообщил Ибраев.
Удар, который я получил, в бангкокской конторе моего первого босса, майора Випола, назвали бы "кошачья лапка". Здешнего термина я не знал. Практически невидимый, удар нежен молниеносностью - боль приходит секунд через десять. Другие его преимущества: ни следа на теле и без клинических последствий для поджелудочной, печени, селезенки и остального подобного. Щадящий, одним словом. Известно, что со сломанным ребром человек продолжает ходить и поднимать не слишком тяжелое.
Никто и не заметил случившегося. А я опять промолчал.
Все-таки он зря так поступил. Эту боль я буду чувствовать долго. Я, признаться, не обращаю внимания на увечья и физические страдания. Форсированный допрос есть допрос и из-за того, что он - форсированный, обижаться не приходиться. Ибраев же унизил мое профессиональное достоинство. Он меня бил. В ресторане, прилюдно. И он знал, что я понимаю это ещё не допрос, меня просто бьют.
Унижение стараешься скрыть в любых обстоятельствах. Я и старался. Двинул мельхиоровый кофейник к себе и, чувствуя, как его ничтожная тяжесть отдается в развороченном боку едва выносимой болью, нацедил себе кофе.
- Это не разорит ваш бюджет? - спросил я Ибраева.
- Конечно, попейте, - сказал сукин сын. - Спасибо, что снизошли до разговора.
Я плюнул в чашку и медленно сцедил кофе ему на брюки.
- Подмоченные штаны так забавно смотрятся...
Договорить не дал, если я верно разобрал, прежде чем он меня вырубил, кудрявый француз с итальянским именем Энцо, сорвавшийся из-за соседнего столика.
В восемьдесят восьмом году майор Випол поручил мне разобраться с делом о похищении с целью вымогательства гонконгского миллионера Тимоти Вилнера из виллы, снятой им на островке Майтон в Андаманском море у таиландско-малайзийской границы. Расследование вела полиция, интерес нашей конторы был чисто маркетинговый. Випол предполагал наплыв клиентуры из Гонконга, готовившегося прекратить существование в качестве британской колонии. Гонконгцы с деньгами присматривали места для переселения куда-нибудь неподалеку в преддверии передачи территории красным китайцам, и мы получали запросы относительно условий безопасности проживания в разных местах, в том числе и на Майтоне.
Випол отрядил меня, принимая во внимание мое русское прошлое. Тимоти на самом-то деле был Тимофей, а фамилия его звучала вполне по-петербургски - Вельнер. Это по-английски она читалась "Вилнер". Показания Тим, как он попросил себя называть, давал тайским агентам через переводчицу, поскольку его английский спустя много лет после выселения из Северной столицы оставался все ещё советским. Встреча запомнилась тем, что Тим, не оправившийся от избиений и усыпляющих уколов, сохранял неистребимую болтливость.
В баре гостиницы "Под соснами" в городке Джорджтауне на малазийском острове Пенанг, куда он переехал после вызволения, Тим два дня не отпускал меня, оплачивая совместные трапезы и выпивки, ради возможности поговорить по-русски. На первой встрече, когда я представился, он сказал:
- Вы знаете, Бэзил, вы мне, конечно, не поверите, но меня выдворяли из родного Союза вместе с великим Бродским. Клянусь здоровьем мамы! Вы, кстати, знаете, кто такой Бродский?
Я не знал, кто такой Бродский. Но выяснил, что Вельнера выселяли из Ленинграда в 1973 году, то есть когда, наверное, и этого великого Бродского, про которого после этого кое-что узнал. На этом общность с "великим" для Тима заканчивалась, поскольку он уехал не по воле властей, а согласно приглашению израильского дяди... Меня не интересовала биография Тима, в мою специализацию не входила литература, тем более такая её мелкая отрасль, как поэзия, мне требовались детали похищения: кто, где, что, когда и как. Заставить Тима сосредотачиваться на этих подробностях, а не разговорах "за жизнь", оказалось нелегко. Раскачивать его пришлось изо всех сил.
Брали Вельнера на вилле Ханс-Михель Райниш и Вольфганг Гец, два немца, косившие под французов, два лучших друга Тима по дискотечным похождениям. Оглушили коротким в челюсть, потом укол снотворного или наркотика, а дальше - форсированный допрос в укромном бунгало под шум моря: сколько на счету, какие финансовые планы. Стандартное. Интересными показались только детали. Сбрившие бороденки и снявшие парики Райниш и Гец держали Тима в затемненных мотоциклетных очках, чтобы не запомнил их подлинное обличье. Когда пытали, руки захлестывали за спинкой стула наручниками, ноги связывали, рот не заклеивали "скотчем", а вбивали между зубов мяч для игры в гольф и колотили по ребрам телескопической дубинкой. Есть такие, карманные, из рукояти, если тряхнуть, выдвигаются две пружинисто секущие секции. Услышал я тогда в первый раз и о портативном детекторе лжи. Размером с ладонь приборчик "Voice Stress Analyzer 12V Константин, владелец кафе "XL"в Алматынтан" исправно, надо думать, показывал друзьям Тима Вельнера, насколько он изоврался. Тим выдержал пытки достойно: миллионером он был формальным, номера банковских счетов и планы знал только дядя, который племянником прикрывался.
После прошлого Тима я поработал над прошлым Райниша и Геца. Ребята заслуживали внимания деталями своего технического оснащения. В вооруженности немцев чувствовалось нечто, отличавшее их от бандитов... В восьмидесятые в Гонконге блистала несравненная Тереза Вонг, собиравшая тысячи поклонников своего китайско-японского репертуара со всей Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока. Я перебрался из Джорджтауна в Гонконг, где на её концерте в переполненном зале Виктория "в одно касание" получил от бывшего однокашника по Алексеевским курсам пленку с надиктованной информацией по Райнишу и Гецу. Разумеется, не бесплатно.
Випол в Бангкоке принял все мыслимые и немыслимые расходы по командировке в Джорджтаун и Гонконг, а также немедленно удвоил мою базовую ставку. Я доказал, что Райниш и Гец работают на фирму "Финансовые советы и защита" с юридическим адресом в Сингапуре и действительной базой в Маниле, на Филиппинах. Бывший полицейский майор без задержки снарядил меня в этот чудовищный город. Не могу сказать, что новую командировку я воспринял с радостью. В Маниле я когда-то похоронил отца...
Отец кончил счеты с жизнью неудачным выстрелом в сердце. После него он дышал двое суток... Маме он оставил достаточно на пять-шесть лет жизни на её счете в новозеландском банке. Чековую книжку папа пришпилил к прощальной записке: "Я всегда любил вас. Я был счастлив вашей поддержкой. Вы не предавали меня. Не предам и я. Мне 65, силы уходят. У меня болезнь, которая превращает в обузу. Вы верили моим решениям. Верьте и этому последнему. Ваш любящий муж и отец. Да спасет вас Господь".
Болезнь угнездилась в его сердце. Он и стрелял-то в нее. Я знаю. Неясным оставалось одно: зачем он поехал умирать на остров Лусон, на котором и находится Манила? Позже, я, кажется, понял. Во-первых, чтобы остаться одному, спокойно обдумать свое решение и, подготовив бумаги, не дрогнуть. И во-вторых, чтобы поближе ко мне оказалась поддержка Владимира Владимировича Делла, бывшего харбинского балалаечника и последнего белого плантатора, торговца каучуком, друга отца...
В Маниле стояла сорокоградусная жара при стопроцентной влажности. Кондиционеры в семидесятые годы стоили бешеные деньги, и, подсчитав свои возможности, я договорился с холодильником компании "Пепси-Лусон" о поставке одной тонны льда. Партиями каждые два часа. Служащие вытаскивали из-под стола, на котором лежал гроб с телом папы, цинковую ванну с растаявшими кусками и ставили другую - со свежими. Лед в пластиковых пакетах лежал под покрывалом на груди и животе, у висков. Владимир Владимирович обещал, что православный батюшка прилетит из Австралии. У Делла в хозяйстве имелись две двухмоторные летающие лодки.
