пытается сдержать кашель, но он все равно вырывается неровными порывами. Она качает головой, и я понимаю, что она размышляет о чем-то, по тому, как она стоит и смотрит прямо на Леони. Грубо.
Если бы здесь был Па, он не назвал бы этого мальчика негодяем. Или пройдохой. И уж точно никак не назвал бы его мальчиком. Он назвал бы его крутым. Потому что он такой и есть. Он устал играть в догонки с Кайлой – усаживается перед телевизором, включает одну из своих четырех приставок и начинает играть. Это Grand Theft Auto, и он явно не умеет играть. Он гонит машину через разметку, врезается в магазины, выходит из машины на светофоре и бежит куда-то. Кайле скучно. Она возвращается ко мне и забирается мне на колени, схватив в кулачок край моей рубашки, и начинает серьезно разговаривать со мной о том, что хочет сока и печенья с медом, и из-за этого я не вижу женщин, не вижу стакан воды, который выпивает Леони после того, как ее вынуждают что-то принять, не вижу Мисти и женщину, которые шепчутся о чем-то, наклонившись и рисуя фигуры на столе пальцами.
Мальчик кричит на телевизор. Его видеоигра зависла.
– Нет! Нет! – кричит он гундосым голосом, будто его нос забит соплями.
Машина мальчика вылетела с серпантина. Перелетела через ограждение, но застыла в воздухе. Красная с белой полосой посередине, делящей кузов пополам. Мальчик жмет кнопки на контроллере, но игра не реагирует.
– Вынь диск! – кричит женщина из-за стола.
– Нет!
– Начни сначала, – говорит женщина и снова наклоняется к Мисти.
Мальчик бросает контроллер в телевизор, он попадает в экран и со стуком падает на пол. Он наклоняется и начинает возиться с приставкой, нажимая на кнопки, но ничего не меняется.
– Не хочу потерять свое место! – кричит он.
Женщины его игнорируют.
Кайла спрыгивает с моих колен, наклоняется, поднимает с пола синий пластиковый мячик размером с два ее кулака и начинает с ним играть.
– Если вынешь диск, место не потеряешь. Все сохранится, – говорю я.
Я знаю это не потому, что у меня есть приставка, а потому что я играл с Майклом, когда тот жил с нами, и знаю, как они работают. Он забрал ее с собой, когда уехал. Мальчик меня игнорирует. Он издает звук – нечто среднее между скулящим криком и бульканьем горлом. Подходит к полке с приставками, не разворачивается и явно не хочет играть с Кайлой снова. Он не берет с пола очередной мяч, черный, или зеленый, или красный, и не катит его к нам. Он встает и бьет кулаком по экрану. Сначала он ударяет его правой рукой, потом левой, а затем снова правой, замахиваясь так, что его маленькие кулаки бьют по пластику настолько сильно, что тот почти трескается. Даже не почти – и впрямь трескается. Его кулак ударяет снова, и на машинах взрывается фейерверк, который никуда не пропадает, искрясь белым, желтым и красным. После не давшего результата удара левой рукой он опять бьет правой рукой, и на автомобиле возникает еще один всплеск фейерверка. И никуда не девается.
– Ты что там делаешь? – кричит женщина из кухни.
Она приподнялась со стула.
– Смотри мне, только тронь еще раз коробки! Мальчик снова бьет левой рукой. Ничего.
– Я кому сказала! – кричит женщина, уже полностью встав.
Мальчик наклоняется к полу, хватает бейсбольную биту и взмахивает ею. Раздается громкий хруст, звук бьющегося стекла и пластика, и на мгновение весь автомобиль становится одним ярким фейерверком, а затем телевизор гаснет, и на экране ничего нет, а перед ним стоят женщина и мальчик. Она проходит мимо Кайлы, которая убегает с дороги и запрыгивает мне на колени, хватая мою рубашку обеими руками, и загоняет мальчика в угол перед телевизором. Он поворачивается с битой в руках и бьет ее по левой ноге.
“ТВОЮ МАТЬ!” – полукашляет, полукричит она и выхватывает у него из рук биту. Она хватает мальчика за одну руку, держа биту в другой, и кричит:
– Ты что наделал?
С каждым словом – удар биты. С каждым ударом мальчик пытается убежать. Он визжит.
– Ты что наделал, а?!
На ногах мальчика остаются красные пятна в тех местах, куда она бьет битой. Он бегает вокруг женщины, словно лошадка на карусели, его лицо выражает боль: открытый рот, гримаса. Она бьет его столько раз, что крик смолкает, но рот все еще открыт. Я знаю, что он хочет сказать: Больно, пожалуйста, не надо боли, пожалуйста. Женщина бросает разом и биту, и руку мальчика. Бита падает, мальчик валится на пол кучей вслед за ней.
– Вот сейчас твой папа выйдет из сарая. Он тебя убьет.
Леони пересекает гостиную и забирает у меня Кайлу. Говорит, глядя на Мисти, которая все еще стоит в дверях кухни, удерживая занавеску.
– Нам правда пора в путь.
– Он скоро придет, – говорит, тяжело дыша, женщина.
– У вас тут есть туалет? – спрашиваю я.
– Не работает, – отвечает женщина.
Она вытирает с лица пот и отбрасывает с него длинные волосы.
– Мы пользуемся туалетом в сарае, но если тебе пописать, то лучше просто во дворе.
Когда я выхожу, мальчик уже успевает забиться обратно в кресло-качалку – свернулся калачиком и громко плачет. Кайла тянется ко мне, когда я открываю дверь, но Леони крепко держит ее и уходит с ней обратно на кухню, подальше от рыдающего мальчика и разбитого телевизора, как будто Кайлу следует от этого уберечь. Женщина уже на кухне – пьет газировку, качая головой.
– Это он уже со вторым так, – говорит она.
– Вот для этого и придумали противозачаточные, – говорит Мисти.
Женщина закашливается.
Передний дворик все еще скрыт под пеленой тумана, все еще пуст. Собака куда-то делась, но мои руки все еще горят, пока я бегу к машине, пот накатывает волнами от страха перед ее зубами. За мной никто не гонится. Я открываю водительскую дверь в качестве импровизированного щита и мочусь рядом с сиденьем. Отчасти надеюсь, что Леони наступит в лужу. Я застегиваю молнию и осторожно закрываю дверь, задумываюсь о том, где все люди, живущие в этом маленьком круге домов. Смотрю на дом, изучаю закрытую входную дверь, пробираюсь к заднему входу, но вокруг никого нет. За домом сарай, коричневый с темной жестяной крышей, облицованный подобно дому погодостойким материалом, но без наружной обшивки. Свет пробивается через щели в одном из закрытых алюминиевой фольгой окон. Внутри кто-то слушает кантри, и, прижавшись к щели, я вижу голого по пояс бородатого мужчину. На нем татуировки, как у Майкла, только он еще и выбрит наголо. В сарае стоят столы с пробирками и стеклянными колбами, а на полу стоят пятигаллоновые ведра и пустые бутылки из-под газировки – я уже
