Вот и фамилия Саши. 7 января штраф за пререкания с бригадиром Комлевым. Февраль. Опять у Саши вычли десять трудодней «за грубое поведение на собрании».
Кузьма с возрастающим возмущением листает и листает злополучный блокнот. За что только не наказывает Сугубов колхозников! «За опоздание на ферму», «за явку в пьяном виде в кабинет председателя», даже «за глупые, вредные частушки». Не иначе частушки про самого председателя. Не миновал штрафа и бригадир Федор Кирдянкин: «подрыв авторитета председателя». Видно, в чем-то не согласился с Сугубовым бригадир.
В душе Кузьмы, прежде решившего не вмешиваться в сугубовские дела, вспыхнуло желание сейчас же порвать, сжечь этот ненавистный для всех блокнот. Нет, он ни за что не станет высчитывать у людей трудодни по этим записям! За спиной Кузьмы послышались тяжелые шаги. Взгляд Сугубова не сулил ничего доброго:
— Что ты, роман, что ли, читаешь? Целый час бездельничаешь. Тут не библиотека, — съязвил Сугубов, скривив губы, — а правление.
— Какое к черту правление! Самоуправство одно! — Кузьма швырнул блокнот на стол. Тот, скользнув по крашеной поверхности, свалился на пол. — Я по этим незаконным штрафам высчитывать трудодни не буду.
— Это как так не будешь? — вскипел председатель. — Ты что, саботажничать вздумал? Подыми блокнот, иначе я тебе остальные кости переломаю!
До режущей боли в груди Кузьма сдерживал себя, чтобы не ударить по раскормленному, наглому лицу. «Нет, лучше уйти», — мелькнуло в голове.
— А ну с дороги! — приглушенным яростью голосом сказал он и поднял руки, чтобы отстранить Сугубова, загородившего выход из-за барьера. Но тот, стоя на месте, ударил по костистым концам рук Вельдина. Огненная вспышка боли пронзила все тело. Уже не помня себя от обиды и боли, Кузьма стал теснить Сугубова в угол. Тот, пятясь, схватил тяжелую чугунную чернильную подставку и швырнул в Вельдина. Кузьма не чувствовал боли, но к левому глазу хлынула горячая красная струя.
— Ну погоди, сволочь! — выругался Кузьма, замахиваясь культей на Сугубова, прижавшегося в угол. Но в это время кто-то схватил Кузьму и стал тянуть назад. Похрабрев от неожиданной помощи, Сугубов рванулся вперед, норовя ударить Вельдина по лицу. Кузьма откинулся головой, удар слегка пришелся по скуле, а за его головой что-то глухо хрустнуло, и державшие его, как клещи, руки внезапно ослабли. Оглушил воющий голос бригадира Комлева. Не успел Кузьма осознать это, кто-то второй опять схватил его сзади и, оторвав от пола, понес к выходу. Теперь уж Сугубов не один, а вместе с завхозом Кульком и бригадиром Комлевым, державшим левой рукой окровавленный нос, кулаками и пинками выпроваживали из конторы непокорного учетчика.
Кузьма залил йодом пораненную голову, перевязал ее, умылся, с жадностью выпил кружку холодной воды. Его колотила неслыханная обида. Нет, это конец. Надо сейчас же идти в райком, рассказать обо всем, что вытворяет Сугубов. На клочке бумаги он написал: «Люда, пошел в район. Когда приду, все расскажу».
Кузьма шагал быстро. Он гневно обдумывал все, что скажет секретарю.
«Разве мы за это проливали кровь на фронте, чтобы этот мерзавец издевался, — про себя говорил Вельдин. — Разве так учит партия руководить?! Он никого не признает. Он окружил себя подхалимами, которые смотрят ему в рот и во всем поддерживают. Я прошу послать в колхоз комиссию и проверить все на месте».
…Возле здания райкома партии стояло более десятка телег с привязанными к коновязи лошадьми. В коридоре было много народу. Одни сидели на стульях, другие стояли, негромко беседуя. Вельдин шел решительным шагом, выискивая на дверях нужную ему фамилию. Кабинет первого секретаря находился в самом конце коридора. Народ здесь стоял особенно густо. Но Кузьма все же открыл дверь и увидел, что это еще не кабинет, а лишь приемная, где за столом сидит худощавая, с резкими чертами лица старушка. Она легко встала навстречу Вельдину.
— Вы к товарищу Нокову? — голос у старушки оказался неожиданно густым и властным. Она кивнула на обитую черной кожей широкую дверь. — К сожалению, у него сегодня не приемный день.
Кузьма смотрел на нее широко раскрытыми глазами.
— Товарищ Ноков готовится к бюро, — еще громче сказала она.
Этого она могла уже не говорить: Кузьма решительно шагнул к черной, как сажа, двери, рванул ее на себя, а вторую толкнул коленом.
Бросилась в глаза блестевшая над большим столом лысая голова.
— Извините, я по важному делу, — устремясь к столу, сказал Вельдин. — Я должен вам доложить, товарищ Ноков, о беззакониях лаймовского председателя.
Ноков встал, вышел из-за стола и показал пальцем на один из стульев:
— Садись.
Старушке он махнул рукой, и та скрылась бесшумно, прикрыв за собой дверь.
Ноков прошелся по кабинету и, возвращаясь к столу, сказал:
— Начнем по порядку.
Он остановился, глядя на Кузьму пытливым взглядом:
— Фамилия?
— Вельдин, Кузьма Калинович.
— Так, так, Кузьма Калинович. Где руки потерял?
— На фронте. Где же еще?
— Так, так. А ведь я тебя, голубчик, знаю, — многозначительно заявил Ноков, садясь за стол.
— Откуда? — удивился Кузьма.
— Это ты в правлении совершил покушение на председателя колхоза?
— Я не совершал никакого покушения, наоборот, видите: мне череп проломили, — Кузьма наклонил забинтованную голову.
— А бригадиру тоже не ты лицо изувечил? — недоверчиво проговорил Ноков.
— Комлев сам ко мне подлез под затылок, — оправдываясь, сказал Кузьма. — Я и не думал нос ему расшибать.
— И год назад не ты разорил колхозную конюховку? — наступал Ноков.
— Разорил?! Да я свои рамы взял. Дом-то с пустыми окнами стоял — ветер гулял…
— Так вот, голубчик, — сказал Ноков, откинувшись на спинку кресла, — на тебя возбуждено уголовное дело…
Кузьма вскинул голову, не веря своим ушам.
— Товарищ Ноков, тут… что-то не то, — сказал он, с трудом подбирая слова. — Хотя Сугубов может все…
— Скажи спасибо Сугубову: он пожалел тебя, приостановил уголовное дело.
В Лаймово Вельдин возвращался на следующее утро. Мысли путались у него в голове.
«Как же так? — думал он. — Я преступник, Сугубов — благодетель. Чего же я сделал не так? Что же, я должен был послушаться Сугубова и вычесть незаконные штрафы?» — «Да, должен был послушаться!» — подсказывал чужой голос. «Но это же несправедливо!» — возражал Кузьма. «Сам заварил кашу, а теперь расхлебывай! — ликующе восклицал невидимка. — Иди лучше поклонись Сугубову, попроси прощения и, как советовал Ноков, еще спасибо скажи, что от тюрьмы спас».
— Нет! К черту! — Кузьма прибавил шаг.
А в это время Люда металась по хате. Когда она прочитала его записку, она еще ни о чем не беспокоилась. Кузьма мог задержаться и приехать на другой день. Что касается загадочных слов «приеду — все расскажу», подумала, что он, скорее всего,
